Неверный шаг

Наивно полагать, что все всегда шло так гладко, как Акер того хотел. — Эй, Севент, — он всегда входил без стука. — Есть одно дело. Когда Акер говорил так, Севент вставал и шел, не спрашивая, что за дело и чем оно им грозит. Обычно он выдавал оружие — по одному на руки — и на ходу объяснял, как предстоит работать. В тот раз им нужно было заняться небольшой фабрикой, занимавшейся выделыванием кожи. Там недавно сменился директор; на место старого опытного и знакомого с правилами города человека явился принципиальный осел, трижды отказавший Акеру в положенных выплатах за первые три недели работы. Такого Акер долго не терпел. — Он жив лишь потому, что я решил дать ему шанс. Не все же рождаются умными, — весело сказал он перед черным входом на фабрику. — Я мог бы его научить. Теоретически. Но, должно быть, я плохой педагог, зато у вас, ребята, всегда выходит убедительно. Он открыл собственным ключом и пропустил парней вперед. Там сразу начиналась служебная лестница, целиком покрытая грязью и ржавчиной, которая оставались на ладонях. Когда Акер тихо прикрыл за собой дверь, то на фабрике стало темно, хоть глаз выколи, — и вот тогда Севент обнаружил, что лестница еще и хлипкая, настолько, что каждое движение на ней вызывало покачивание всей конструкции. Пробираясь наверх, он ждал, что вот-вот рухнет вниз и, вероятно, напорется на какой-нибудь штырь. Хорошо, если это убьет его сразу. Лишь бы инвалидом не остаться, потому что таскать его на себе никто не будет, а медленно погибать в трущобах — так себе удовольствие. Но все же они поднялись. Лестница заканчивалась фанерной дверью, которую Акер милостиво разрешил выбить: — Пора навести шороху. И да, сначала пристрелите жадную тварь, а потом беритесь за сейф. — Мы не будем его пытать? — У нас нет времени. Севент зашел первым, как и всегда. У него немного тряслись руки, но он надежнее перехватил пистолет и заставил себя прекратить думать. Сегодня не будет пыток — уже прекрасно, не будет убитых детей — уже здорово. Во всем надо видеть хорошее; так Акер учил его жить. В коридорах было подозрительно тихо и пусто, будто бы они явились не в разгар рабочего дня. Остальные тоже почувствовали это, и мельком оборачивались на своего главаря в поисках приказов или объяснений. Но Акер молчал. Никто не осмелился задавать ему вопросы, поэтому оставалось только идти вперед, по узкому коридору, в котором можно было двигаться лишь по одному, затылок в затылок. Это Севенту не нравилось еще больше, чем тишина, намного больше, чем мрачный взгляд Акера, впившийся в спину. Они шли дальше. Скрипел пол. Осторожно заглянув за угол, Севент увидел черную дверь, какие ставят только туда, где действительно есть, что защищать. Обычно это бухгалтерии или же богатые дома, случайно отстроенные в нереспектабельных районах. Это был кабинет директора, без сомнения. — Стойте. Акер выглядел еще более мрачным, чем раньше. Жестом он подозвал Севента к себе. — Прикрой-ка нам спину. Он дождался, пока парень по стенке пройдет до конца колонны и займет там свое место. После кивнул смуглому амбалу по имени Рав. — Зайдешь первым. Тот без разговоров встал впереди и решительно повел остальных к кабинету директора. Бойцы быстро скрылись за углом. А Севент не успел. Щелкнула ручка кабинета и раздался грохот — Рав ввалился в кабинет, отбросив дверь так, что та влетела в стену. А потом уши Севента чуть не заложило от шквала выстрелов. Акер поспешно попятился. Рав задержал собой большую часть пуль и рухнул замертво. Те, чьи жизни он спас, без раздумий рванули назад; Акер и Севент сделали то же самое. Севент слетел вниз, перескакивая через несколько ступенек и рискуя свернуть шею в кромешной темноте. Уже внизу он услышал опасный скрежет, и сразу спрыгнул на пол. Боль пронзила ногу от пятки до самого позвоночника, но Севент не стал останавливаться. Открыв дверь на улицу, он на секунду обернулся. Лестница опасно накренилась. Несколько прутьев, которыми она была прикреплена к стене, отвалились, и теперь вся конструкция держалась одним только чудом. На ней Акер вцепился в перилла — на красном лицо написана вся ярость, которую он испытывал. Он что-то кричал, но Севент не слышал за грохотом стрельбы. Из коридора на лестницу выскочил один парень. У него было залит кровью лоб и явно прострелена нога. Он потерял равновесие, лестница еще шатнулась, и парень полетел вниз по ступеням. Вдруг он зацепился за Акера, в попытке быстрее встать вцепился в его штанину и утянул за собой. Они скатились вниз. Виновник падения остался у подножья, расшибив себе голову. Акер прокатился чуть дальше и упал к самым ногам Севента, который еще ни разу не видел более приятной картины. Он поднял глаза. Из двери, теперь лишенной лестницы, выглянул мужчина в коричневом костюме и быстро оглядевшись, приметил Севента. В руке у него был сжат крупнокалиберный обрез, с которым, при желании, можно было ходить на медведей. Человек зажмурил глаз. Начал целиться. Севенту не хватило времени даже для того, чтобы вздохнуть, он, кажется, вообще перестал дышать еще с первого выстрела. Инстинктивно согнувшись, он присел. Первая пуля пролетела мимо, чиркнув по стене. Глянув перед собой, Севент опять увидел Акера, его расслабленное и чем-то жалкое лицо; встав на четвереньки, парень быстро подтянул тело главаря к себе, затем закинул его себе на плечо и на полусогнутых ногах выскочил наружу. Коричневый костюм стрелял еще, но Севент не обращал на грохот внимания. Он бежал, что было сил, и при первой возможности свернул в переулок. Люди испуганно расступались перед ним, но глазели, перешептывались, даже не пытаясь отвлечь от зрелища детей. Большинство из них — рабочие того самого завода, от которого Севент пытался как можно скорее смыться. Он, Акер и еще пятерка трупов на фабрике — для них сладкие сплетни. Пробежав квартал, он стал замедляться. Таскаться по городу с телом на руках — плохая затея, поэтому Севент взял курс на свалку, где обычно никого не встретишь, исключая бомжей или нищих. Узкими улочками, дворами, он вскоре добрался туда и первым делом сбросил с себя Акера. Этот груз ему осточертел. И дело, быть может, стало вовсе не за весом. Он был еще жив. Дышал не слишком хорошо, но пульс был и весьма неплохой, настолько, что Севенту на секунду показалось, что хитрый хозяин уличных боев решил просто притвориться. — Чтобы покататься у меня на руках, ага, — проворчал парень, падая спиной на мусорную кучу. Она как раз состояла в основном из бумаги, оберток, истершихся в ветошь тряпок — самое то полежать изможденному герою. — А ведь я тебя спас, — сказал он Акеру, когда смотреть на небо стало неинтересно. — Что за это подаришь? Может, сдохнешь на этот раз, ну, в честь праздника? Я бы даже поминки тебе организовал. Пышные, очень пышные. Все дома в центре бы обчистили ради тебя. Акер молчал. — Видишь, какие перспективы? Соглашайся. Севент сел, и вдруг до него дошла одна важная, но почему-то неочевидная все это время мысль. Он стал оглядываться вокруг себя, немного разворошил мусор под собой. Неужели на помойке не найдется ни одного камня? Обломка кирпича? Хотя бы стареньких ножниц? Не найдя ничего простого, он выдернул порванный пакет, вытряхнул из него все и свернул в жгут. Веревка получилась длинная, ее хватало, чтобы обвить всю шею взрослого мужчины, да еще оставалось. Севент посадил Акера так, чтобы он был повернут к нему спиной. Бесчувственное тело тяжело навалилось, и парню пришлось немного повозиться, чтобы удобно расположить руки. Хорошо бы убить сразу, чтобы он потом не появился через три дня, оклемавшись. Перекинув жгут через шею Акера, Севент потянул на себя. С живыми получалось лучше. Они сопротивлялись, сами создавая нужное натяжение — этот же болтался свободно и не давал себя нормально придушить. Тогда Севент снова положил его, но уже лицом вниз. Снова перекинул веревку, крепко намотав концы на запястья, изо всех сил потянул, ногой упершись Акеру между лопаток. Тело рефлекторно дергалось. Севенту это показалось отвратительным, хотя он считал: предсмертная агония Акера — лучшее, что ему может довестись увидеть и в этом городе, и за всю жизнь. Которая началась тогда, когда Акер нашел его на этой помойке, на одной из ее особенно зловонных частей. Вспоминая, что было после, Севент с еще большим остервенением стягивал веревку. В момент, когда ему показалось, что Акер больше не дышит, жгут лопнул, и Севента отбросило назад. Он мягко шлепнулся в мусор, и вдруг почувствовал, как саднят его ладони — на них остались красные следы. Отбросив остатки пакета, он какое-то время посидел, разглядывая узор на ботинках Акера, а потом осторожно поднялся, снова на четвереньки, как будто по ним до сих пор кто-то стрелял. В голове был странный туман, через который даже видеть было тяжело. Такое случалось, когда с Севентом было что-то не так — сильный удар или слишком крупная порция травы, выкуренная накануне. Ощупывая землю перед собой, он убеждался в реальности мира и постепенно возвращал себе способность мыслить. Придя в себя, он заметил, что уже наступили сумерки. Вдалеке виднелись одинокие огоньки от лампад ночных побирушек, сновавших в поиске добычи. Севент слышал, что в голодное время они не брезгуют трупами. Когда-то, возможно, они могли бы съесть и его. Как раз дело было зимой, тут и честным людям жрать порой нечего. Он перевел взгляд на Акера. Тот лежал — куда ему еще деваться? Захотелось уйти, как можно скорее. Пусть лучше его не видят рядом. Все решат, что это кожевенники, будут разборки, а Севент уже давно уедет… куда-нибудь. С его навыками люди не пропадают, по крайней мере, в свободное от работы время. Он еще раз посмотрел на Акера. Нет, все же надо убедиться, что он сдох. Конечно, он знать не знает, что Севент его вытащил, но душа будет не на месте. Лучше наверняка. Севент опустился на колени и положил руку на шею Акеру. Долго держал и был почти уверен, что все кончено, пока не почувствовал слабый, едва-едва заметный толчок, пробежавший по артерии. Да что ж такое. Парень снова встал и стал разбрасывать мусорные кучи в поисках чего-то хоть немного похожего на оружие. Ничего, ничего, ничего. В отчаянии он обратил внимание на тумбочку со стертой напрочь обшивкой и без ножек. Взял ее, чуть не уронив себе же на ноги, поднес к Акеру, примерился, чтобы нижний угол пришелся как раз в висок… и опустил в сторону. Нет, это глупо. Никто не станет думать, что Севент просто так исчез, сразу после гибели главаря. Прежде, чем заняться кожевенниками, они станут искать его. А он не успеет далеко уехать, это же его собственные товарищи, каждого из которых он знал досконально. Они умеют искать. В одиночку от них не скрыться. Севент присел на корточки и снова проверил пульс. Все еще слабый, он был, и даже начал восстанавливаться. Парень отнял руку, а затем подцепил Акера за руку и снова закинул себе на плечо. Нужно было как можно скорее вернуться домой. Два дня отлежавшись, Акер оклемался и разгуливал по подвалу, как не в чем ни бывало. Он злился, но в этой злости было больше веселья — кто-то додумался вызвать жандармов на завод, где прибывший наряд обнаружил кучу трупов и, не разбираясь, что да почему, быстренько увез всех, кого нашел, в Дом Расплаты. Пока руководство фабрики откупалась невиданными суммами, Акер готовил план мести, на этот раз намного более масштабный и серьезный. На шее у него ярко проявился след от веревки. Севент видел его несколько раз, когда их главарь переодевался перед тренировками. В один из таких дней они остались в комнате одни, остальные ребята уже вышли на поле, полностью залитое бетоном — их шумные шаги и разговоры слышались из-за тонких стен. Севент, уже готовый, перематывал руки эластичным бинтом. Закончив с правой, потянулся на полку за вторым рулоном, когда Акер неожиданно перехватил его ладонь. — Надо же, — сказал он, разглядывая полузажившие ссадины. — Где это ты нажил такие раны? На драку не похоже. Севент молчал, спокойно глядя ему в глаза. За то время, что прошло с попытки выбить долги из директора фабрики, он не раз пожалел, что не прихлопнул Акера тогда на помойке. Ему и сейчас хотелось врезать. Акер отпустил ладонь. — Береги свои руки для боя, — менторским тоном произнес он. — Можешь взять мою мазь, она отлично помогает… — Не нужно. Само заживет. — Чем скорее, тем лучше. Плохо, если это помешает, послезавтра намечается новый тур. Севент встал, чтобы быть с ним на одном уровне. Акер продолжал: — Ты и сам знаешь, как важно оставаться полезным мне, правда? За это я готов многое, поверь, действительно многое, простить. Он поправил горло своей водолазки, взглянул в зеркало, висевшее на стене, и вышел, насвистывая что-то себе под нос. Севент стал наматывать бинт на левую руку. Сегодня на тренировке он будет бить особенно жестко.