Догонялки

      Жизнь — калейдоскоп событий и эмоций. Все настолько яркое и быстрое, что ты не всегда успеваешь сориентироваться. Сначала тебе десять лет и ты знакомишься с улыбчивой девочкой с блестящими на солнце волосами, а потом становишься золотым мальчиком, прожигая молодость в дорогих клубах, в объятиях текилы, сигарет, белых дорожек и красивых девиц всех мастей и видов.       Сначала ты думаешь, что тобой управляет похоть, а потом не можешь стереть чужой образ из головы. Сначала ты считаешь себя независимым, а потом словно против воли подчиняешься судьбе и баллотируешься на пост мэра. Сначала ты думаешь, что ты неуязвим, а потом попадаешь на реанимации в одну из самых дорогих и хороших больниц Лос-Анджелеса.       И вроде бы ты не входишь в группу риска, но тебе сообщают о том, что у тебя острая форма гриппа. Смешно: острая форма острого заболевания. Не смешно тогда, когда тебе говорят, что это скорее всего смертельно. Скорее всего, хм. Наглая ложь, ведь придурку ясно, что инфекция дыхательных путей, температура и прочее дерьмо добром не кончатся.       Мыслей в голове почти нет. В ноздрях ничего, кроме вони лекарств. В ушах ничего, кроме писка приборов, отсчитывавших пульс. В сердце ничего, кроме осознания.       Вранье. Вранье, наполнившее жизнь Нейта Арчибальда с макушки до пят.       В голове все мысли о ней. О Серене Ван дер Вудсен. Больше не Хамфри. О ее волосах и теплых руках. О той самой улыбке, которую она дарила лишь ему. Об ее платьях и разбитой душе. Она запуталась, он об этом знал. И чувствовал себя виноватым, ведь Серена запуталась из-за него. Если бы Нейту было восемнадцать, он бы вспомнил об ее коленях и груди. Если бы Нейт не был при смерти, он бы вспомнил об ее горячем дыхании.       Но Нейту уже не восемнадцать. Он вот-вот умрет. Без жены, без детей, далеко от друзей.       В ноздрях все стоял ее запах. Солнечный, яркий и незабываемый. Аромат ее духов и сладость кожи. Ее всегда было так приятно целовать и гладить. Она таяла под его пальцами. А Серена пахла шампанским, корицей и кожаными сумками. Серена пахла эйфорией. Серена пахла счастьем. Она пахла любовью. Если бы Нейту было восемнадцать, он бы вспомнил, как пахла комната после секса с ней.       Но Нейту уже далеко не восемнадцать. Он лежит на больничной койке и думает о том, как мог потерять все самое дорогое, что было в жизни.       В ушах был ее голос. Серена говорила живо и чуть хрипло. В ушах была ее улыбка. В ушах был ее смех. В ушах были ее слезы и всхлипы. В ушах было ее теплое и родное «я люблю тебя, Нейт». Если бы ему было восемнадцать, он бы вспомнил ее стоны.       Но Нейту уже далеко не восемнадцать, и все, что он хочет, — это увидеть Серену Ван дер Вудсен.       В сердце ее артистизм и бравада. В сердце вспышки фотокамер и коллекция обложек с ней. В сердце ее любимое мороженое с шоколадной крошкой. В сердце взбитые сливки. В сердце ее походка. В сердце ее жесты. В сердце она. С головы до пят.       Арчибальд не чувствует себя плохим другом, плохим родственником или плохим бывшим парнем, когда не звонит чете Басс и своим кровным людям. Он чувствует, что делает все правильно, когда набирает номер, выцарапанный на подкорке мозга. Он чувствует, что делает все правильно, когда снова начинает играть с его обладательницей в догонялки, поставленные на паузу за несколько лет до этого.       Одно короткое слово «приезжай» и адрес в сообщении, а Серена уже берет билет на ближайший рейс. Потому что Нейт Арчибальд никогда не звонил и не писал просто так. В их сценарии роль попрошайки всегда играла Ван дер Вудсен.       Несколько часов капельниц, боли в груди и нескончаемого кашля, и Серена врывается в палату в сопровождении врача. Зареванная, ненакрашенная, уставшая, но все такая же до безумия прекрасная. Статная, красивая. Любимая. В сопровождении лечащего врача, который с сожалением смотрел на прикованного к койке Арчибальда. — Оставьте нас, — сухо сказал он, обратившись к доктору.       А Серену пробила дрожь. Нейт бледный, голос словно неживой. И плевать, что Арчибальд почувствовал дыхание жизни, стоило блондинке зайти в палату. — Я позову, если что-то понадобится, — Ван дер Вудсен повернулась к мужчине, подтвердив слова Арчибальда.       Тот немного поколебался, но все же ушел. Как только дверь хлопнула, Серена бросила очередную брендовую сумку на пол. Нейт думал, что услышит цоканье извечных каблуков, но по плитке застучала подошва кед, надетых впопыхах. Блондинка подлетела и буквально упала на койку, вцепившись пальцами в руку Арчибальда. Вцепившись глазами в его глаза. Вцепившись своей лазурью в его сапфиры. — Почему ты мне ничего не сказал? — прошептала Серена, чувствуя его похолодевшие пальцы своими. — Ты похудела, — заметил Нейт, ласково улыбнувшись. Будто не слышал поступивший вопрос.       Действительно. На лице стали появляться еле заметные морщины, а обе кисти рук Арчибальд мог бы обхватить одной ладонью. Но на это сил уже почти не хватало. Перед ним была женщина, которая уже почти не напоминала королеву Верхнего Ист-Сайда.       Потому что она была королевой сердца Нейта Арчибальда. Всегда. Везде. Неизменно. — Уже давно, — Серена хмыкнула, поглаживая пальцем тыльную сторону ладони мужчины. Уже не юноши, — явно не за те несколько часов, что прошли с того момента, как я поняла, что адрес, который ты прислал, это адрес больницы. — Тебе уже все рассказали? — тихо и блекло.       Молчаливое согласие. — Когда приедут Чак и Блэр? — Они не приедут, — отрезал Нейт, отвернувшись, — я не звал.       В окне виднелись деревья и облака, проплывавшие мимо. Интересно, как долго Арчибальд сможет смотреть на них? Как долго, прежде чем его сердце перестанет биться? — Почему?       В воздухе повисло гребаное «потому что я вот-вот умру, и мне никто не нужен, кроме тебя».       Но произносить не нужно ничего, ведь Нейт и Серена уже давно научились общаться взглядами. И поэтому Ван дер Вудсен заплакала. Горько, тихо, виня себя за все. За ошибки, за несказанное, за прошлое. За то, что когда-то вышла замуж за Дэна. — Я рад, что ты здесь, — Нейт чуть сжал ладонь женщины, отчего она всхлипнула, — но я по-прежнему не люблю, когда ты плачешь. — Но ты любишь меня. Почему же ты не любишь, когда я плачу?       Арчибальд улыбнулся. Серена как была, так и осталась непосредственным ребенком. Ребенком в душе, а телом уже взрослой женщины, познакомившейся с плохими развлечениями слишком рано. — Потому что в такие моменты мне тоже хочется плакать, — просто ответил Нейт, чуть пожав плечами, но тут же закашлявшись, — а сейчас плакать мне хочется меньше всего. Мне хочется просто побыть с тобой. — Прости, что я не приехала раньше. Я должна была приехать сразу после того, как… — Я никогда на тебя не злился, — и Серена знала, что это чистая правда, — и я не считаю, что тебе следовало приехать сразу после развода. — Почему? — Потому что ты не хуже меня знаешь, что мы не можем быть вместе. Просто не получается каждый раз, так почему должно было получиться в этот? — Я не знаю, — Ван дер Вудсен сглотнула. — Почему вы развелись?       Нейт всегда боялся спрашивать, потому что не хотел слышать болючее «из-за тебя». Но теперь терять ему уже нечего. И Серена сжалась, когда услышала этот вопрос. — Этот брак изначально был ошибкой. — Ясно, — Арчибальд хмыкнул, — обещай, что больше сюда не вернешься. Я не хочу тебя заразить, у тебя же сын. — Сын. Кристофер с бабушкой, — пояснила женщина. — Почему не с Дэном?       В палате зависла тишина. Тишина, которая буквально ощущалась кожей. Губы Серены дрогнули. — Потому что это не его сын.       Слишком много «почему» и «потому что». А сердце Нейта Арчибальда забилось быстрее, что мгновенно отразилось на писке приборов. Ван дер Вудсен нахмурилась, но мужчина протяжно моргнул, говоря, что с ним все хорошо. — И все-таки почему вы развелись? — Помнишь Ниццу? Нашу последнюю совместную поездку. Мы сбежали из Нью-Йорка, — Нейт слабо кивнул.       Он помнил все места, связанные с Сереной. Их тайные апартаменты, отель в Испании, еще бесчисленное множество квартир и домов. Он помнил тот замок в Ницце, мамин замок. Пять дней абсолютного счастья, проведенные в иллюзиях и лжи. Лжи по отношению к Хамфри, ведь ему Серена сказала, что уехала по работе. Отчасти правда, но от работы там была одна единственная встреча. — Не смог бы забыть, даже если бы хотел, — Арчибальд улыбнулся уголком губ. — Когда я родила, я сразу увидела, что это не ребенок Дэна. И он тоже это понял, а ведь я была уверена, что это его. До того, как взглянула, конечно. А там уже и развод, воспитание сына.       Серена неуверенно взглянула на Нейта, будто пытаясь осознать. Понял ли он, о чем речь? Понял, но не поверил. Арчибальд тяжело вздохнул, прикрыв глаза. Он ожидал, чего угодно, но не этого. Ожидал, что будет смотреть на покрасневшие от слез щеки Ван дер Вудсен. Но не ожидал, что узнает о таком. — Дай угадаю, у него мои глаза? — Нейт очевидно стушевался. — И волосы тоже, — Серена кивнула, — но улыбка моя. — Большего для счастья мне не нужно. — У тебя есть наследник, Нейт Арчибальд, — голос женщины прозвучал несколько игриво и самодовольно.       Но он понимал, что это все маска, скрывающая бесконечную боль. — Почему ты не рассказала мне раньше? Собиралась ли ты рассказать? Прошло 5 лет, черт возьми, — Арчибальд бы замахал руками, закричал, если бы были силы. Но у него не было возможности разозлиться. — Собиралась, — Ван дер Вудсен снова всхлипнула, — и моя ошибка в том, что я так долго медлила. Я трусиха, Нейт. Я боялась боли, я знала, что ты заберешь нас, как только узнаешь. — Забрал бы, — согласился Нейт, — но ты моя трусиха, так что я снова не могу на тебя обижаться. — Прости, что я даже не смогла взять Кристофера с собой. Я уже не говорю о том, что не смогу дать ему твою фамилию. По крайней мере, не сейчас. — Ты слишком много извиняешься, — Арчибальд снова улыбнулся, — ему уже пять, и я уверен, что он умный мальчик, а потому ему не стоит видеться со мной. Не только потому, что он может заболеть, а потому, что тебе придется потом объяснять, кто я. А что до фамилии, — он ненадолго замолчал, будто сохраняя интригу, мечтательно прикрыв глаза, — я могу гордиться, что мой сын носит фамилию своей знаменитой мамочки. — Почему я такая глупая? — в отчаянии спросила Серена скорее у самой себя. — Потому что я тебя люблю, так что я тоже глуп. — Хочешь увидеть его фотографии? У меня столько всего, — блондинка затараторила. — Хочу.       Ван дер Вудсен уже было вскочила, чтобы подбежать к сумочке, но рука Нейта сжала ее пальцы, а потому женщина не посмела сдвинуться с места. Арчибальд сцепил зубы, чтобы оторваться от подушки. Слишком тяжело. Серена приняла сигнал без слов. Она моментально приблизилась к знакомому, родному лицу, прижавшись губами к не менее родным губам.       В отчаянном поцелуе. В поцелуе, в котором ей было не страшно заразиться и слечь с болезнью. С поцелуем, в котором Арчибальд убедился, что вкус губ Серены вовсе не изменился, что он все такой же сладкий. С поцелуем, в котором рука Нейта через силу поднялась, запутавшись в распущенных волосах. Прямо как в молодости, прямо как во время тех самых завтраков в компании вафельницы и горячего теста. Арчибальд везде возил с собой эту чертову вафельницу, ведь половину его рубашек возила с собой Ван дер Вудсен. — Спасибо тебе за Кристофера, — пробормотал он, упав обратно на кровать, — и прости, что не был рядом, когда тебе это было нужно. — Признаюсь, — начала Серена, двинувшись за телефоном, — врачи никогда не слышали таких матов во время родов. Жаль, что я думала, что отец ребенка — это Дэн, а потому ругала именно его. — А я всегда мечтал о девочке, — вдруг сказал Нейт, разглядывая то, как Ван дер Вудсен скинула с себя легкое бежевое пальто и бросила его на диван, — чтобы она была похожа на тебя, чтобы у нее были твои волосы. — А я о мальчике, чтобы у него были твои глаза, — парировала Серена, обойдя койку.       Она осторожно прилегла с более свободной стороны, прижавшись к еле теплому Нейту. Почти как раньше. Почти. — Даже тут ты в выигрыше, — невесело заметил Арчибальд.       Женщина молчаливо улыбнулась, а затем вытащила новенький телефон. — Я долго думала о том, стоило ли тебе рассказывать о том, что ты отец Кристофера. И в конце-концов я решила, что ты имеешь знать правду, хотя я боялась снова причинить тебе боль, — Серена неловко закусила губу чуть нахмурившись. — Больнее уже не будет, — пессимистично заметил Нейт, — хотя легче мне тоже не стало. Но ты определенно сделала правильный выбор. Я рад знать, что у моего сына есть мама, которая о нем позаботится. Так что весь этот разговор определенно стоил того.       Перед глазами мужчины замелькали фотографии и видео. Вот он, совсем маленький Кристофер, правда похож. Крохотный кричащий сверточек, первые шаги, первые слова. Похож повадками на маленького Нейта, ведь фотографии он видел, а рассказы слушал. Надо же, Арчибальд пропустил взросление своего первого и теперь уже точно единственного сына.       И как он раньше не додумался. Только в этот момент Нейт вспомнил о том, как однажды, на одной из детских тусовок с той самой пресловутой бутылочкой, по пьяни проговорился о том, что если бы у него родился сын, то он назвал бы его Кристофером. Черт. Тогда золотые детки Нью-Йорка только познавали ночную жизнь, и Арчибальд понимал, что с того момента прошло уже больше десяти лет. А Серена запомнила. Приятное тепло разлилось в груди мужчины.       Только теперь Ван дер Вудсен будет бежать одна. Нейт ей больше не соперник, он уже на финишной прямой.       Боль, которую не передать словами. Ее заглушал только запах Серены, что почти въелся в легкие. В легкие, которые сковала очередная волна боли, будто напомнив, что времени осталось совсем немного. — Можно задать тебе вопрос? — тихо сказал Нейт. — Все, что угодно, — прошептала женщина, поставив видео на паузу. — Серена Ван дер Вудсен, я защищал тебя достаточно в этой жизни, будешь ли ты защищать меня в следующей?       Она смущенно хлюпнула носом, проглотив очередной всхлип. Слезы снова заблестели в уголках ее глаз. Серена внимательно посмотрела на мужчину, что лежал возле нее практически неподвижно, жадно и нетерпеливо желая услышать ответ. — Да, Нейт Арчибальд, буду.       И Нейт улыбнулся, той самой родной улыбкой. Той самой, которая всегда предназначалась только для Серены. Он поцеловал ее в оголенное из-за топа плечо и облокотился на него, уткнувшись макушкой, щекоча волосами кожу.       Блондинка снова включила видео. И мужчина смотрел, слушал.       Кристофер Ван дер Вудсен считал, что его отец много работает, поэтому не может приехать и увидеть его. И ведь Серена почти ему не лгала. Сначала он обижался, как и любой нормальный ребенок, но ни одного мужчину, который присутствовал или присутствует в жизни мамы не называл папой. А еще он хотел быть ближе к нему, а потому, как только ему рассказали про то, что отец был капитаном команды по лакроссу, сразу же проявил интерес.       Трогательно.       Время летело незаметно, и Серена даже не знала, как долго они пролежали вот так, в обнимку, в одной из больниц Лос-Анджелеса. Да, он хотел бы умирать в родном Нью-Йорке, но, кажется, не судьба.       Прибор, отмеряющий сердцебиение заверещал через два часа. Когда зигзаг, показывавший частоту ударов, превратился в глухую прямую. Когда Кристофер бегал по полю для лакросса, держа в руках стик и крича заветное «папа». Когда его мама щебетала, вспоминая школьные годы.       Хорошо, что Натаниэль Арчибальд хотел умереть именно в руках Серены Ван дер Вудсен.