Лавандовым ядом

Это не то, что нам нужно. Проснись. Посмотри правде в глаза. Мы заранее невозможные. Мы не те, на кого будут смотреть с ядовито-зелёной завистью. Завистью того же цвета, что мои стрелки по вечерам. Не говори со мной, иначе говорят о нас. Ты аниматор, я аниматор, мы оба театр. Не целуй меня, в отеле ротовирус. Ты тут на два месяца, я до зимы. Я буду тут, когда доцветёт лаванда под моим окном. Кристина будет спать на моей кровати. И ты удивишься, узнав, что засосы на моих ключицах от неё. Ты… плохо на меня влияешь. Когда ты ловишь меня за разговором с диджеем и прижимаешь к каменной стене студии. Когда ты обещаешь украсть меня после детской дискотеки и напоить сладким кокосовым молоком. Когда Крис с розовыми кошачьими ушами в волосах слишком хитро шепчет: — Алён, можно тебя на сцену? Она шепчет в микрофон. Кричит шёпотом. Шёпотом кричит. Криком шепчет. Я лечу к ней. К детям. На ходу поправляя чёртову радужную юбку. Можно не волноваться, дети всё равно её стащат. Раздевать аниматоров любишь не только ты, Фил. Ты стоишь рядом с диджеем, будто недолюбленный котёнок. Вылюбленный и выставленный за дверь мальчишка. И я станцую эту дискотеку, зная, что ты снимаешь мои рыжие хвостики. И после я буду лежать на плече Крис. И я случайно назову её твоим именем. И подруга шутливо укусит меня за ухо, царапая зубами кровоточащие ранки твоего авторства, и утащит танцевать. Вокруг меня плещутся две пустые чашки кофе, вокруг тебя то же самое в джиновом размене. Но из твоего бокала пьёт Кристина. Вы слишком, хули, близки. Ты ей разрешаешь и заказываешь второй. А потом себе третий. Пейте. Пьянейте. Говорите. Не обо мне. Забудьте меня. Поговорите о котиках. Не отвечай на её кошачье-игривое: — Ты знаешь, какие цветы она любит? Какая разница, что люблю я, когда её пальцы у твоих губ… — Алёна любит лаванду, что цветёт под её окнами. Неправда. Ложь. Остановись. Очнись. Я люблю те объятия, что следуют после каждого твоего утреннего букета. И утыкаться носом в твои руки, сладко пахнущие ядовитым диором. Поцелуи в лоб. И совместный стол в ресторане на завтрак. И пьяная Кристина шлёпает тебя по коленке, проливая остатки джина с растаявшим льдом между ног. — Под нашими с ней окнами, котик. И ты воспринимаешь это неправильно. И ты по-детски веришь в этот намёк. Ты думаешь, она тоже хочет цветов. И приносишь утром два букета. Мне. И ей. Кристина ставит обе ветки в одну вазу, не замечая отколотого края, цокая, когда красная струя вырисовывается на подушке указательного, и бросает мне через плечо: «Алён, подожди…» И тебе вдогонку: — Фил, ты такой дебил. И ты о чём-то споришь с ней. И ты шуточно целуешь её в лоб. Подругу детства. Коллегу-аниматора. А я лишь прикладываю смоченное холодной водой полотенце к вискам, успокаивая себя. И закрываюсь в ванной… Не время. Не перед тобой. Не рядом с невыспавшейся Крис. Не в выходной, что дают раз в неделю. «Алён, подожди…» До вашей свадьбы? До момента, когда увижу её чёрные кудри в мягкой кремовой фате. Которую мы будем выбирать вместе. Я буду лучшей подружкой невесты, Фил. Или правильнее сказать подружкой жениха? «Алён, подожди…» До положительного теста? Когда Крис будет лежать на моих коленях, и единственное, что меня будет волновать, это её потёкшая тушь по моим ляжкам. И наши споры о разрезе глаз будущего ребёнка. Что будет ваш сын. До вашего ребёнка? До кареглазого темноволосого мальчишки с очаровательными кудряшками. Мальчишки со жгучей аллергией на лаванду и рыжих девчонок. Мальчишку, что будет обнимать меня за спиной и пытаться снять аниматорскую юбку, точно так же как все дети этого отеля. «Алён, подожди…» Не думай обо мне. Ни перед сном. Ни по утрам. Ни тогда, когда развязно обнимаешь мою подругу. Целуй её. Называй её нежно ‘кот’. Не возвращайся ко мне. Она же настоящая брюнетка, как все те, кто в твоём вкусе. Она же тоже пьёт джин безо льда. Она же вечное лето. Она же горит. Она же мама-кошка. С розовыми ушками в волосах цвета неразбавленного молоком несквика. Предложи ей нарушить правила. Залезь с ней в голубой бассейн с подсветкой. Подари нежно-розовую ветку лаванды на утренней йоге. Не произноси моего имени. Вспомни о ней. Подсмотри в паспорте. В крайнем, спроси у меня, я подскажу и даже улыбнусь. Не кричи через весь пирс утопающее в мокро-жёлтом песке: — Алёночка! Она же Крис. А я не твоя. Твоей Алёны тут нет. Твоей Алёны, которой ты носил кокосовый раф, утверждая, что этот кофе со вкусом лета, нет. Она улетела. На тех самых обломанных, что ‘крылья любви’. Я улетела в номер. Рыдать. Смывать тушь и тёмно-коричневые тени. И тоналку, что скрывает твои засосы на моей шее. Фил, очнись, нам было нельзя. Мне нельзя. Кристине тоже нельзя, мы на равных. Отвыкай. И я отвыкну. В день, когда ты позовёшь меня гулять, я уеду из отеля. В солнечную Анталию. Прививаться зарубежной вакциной. Говорят, помогает. Бережёт от таких настырных влюблённых мальчиков. От таких, на которых подсаживаешься с первой встречи (ночи), как на осенние таблетки от насморка. От таких, как ты, Фил… Ты даже не лучшее, что со мной случалось. Ты самый привязывающий наркотик. Поменяй парфюм, от тебя пахнет лавандой. Но не переставай любить её. Она нежность. Она сладость. Она ваниль. Не ищи меня. Я отключу роуминг, разряжающий хилую айфоновскую батарею и мою кредитку. Не лови меня. Я буду отбиваться. Брызгать морской водой тебе в лицо. Смеяться. Ты смейся. Лови меня. Тащи к берегу. Тащи к виселице. Зови конвой. Я готова. Я не открою глаз, казни меня. Подари лавандовую ветку. Посмотри в нежно фиолетовые глаза правды. Утони в моих. Я маленький рыжий зверь. Котёнок с отросшими коготками в воде. Ты тёмный палач, хранишь под подушкой топор. Достань. Руби. Тот топор, с помощью которого мы открывали вишнёвое шампанское в ночь моего рождения. Когда ты резал шоколадный торт Крис, слизывая остатки вишнёвой начинки, дав ей попробовать её же торт. Когда я с другой стороны от подруги ногтями рисовала ей звёзды на бедре, и ты чуть не порезал ей обгоревшую щёку. Аккуратнее. Видишь, что ты с нами делаешь? Ты просто сам себя не слышишь из-за музыки. Научись успокаиваться. Твоя Крис — превосходный йог. Ты светишься в светодиодных колонках, что мы с командой устанавливали утром. И мило прикрываешь глаза ладонями, когда в в нашу сторону стреляет зеркальный диско-шар. Намешай нам разноцветных коктейлей. Чтобы чем больше слоёв, тем элитнее. Попробуй каждый. Ощути полоску-змею, белоснежными клыками раздирающую пересохшее горло. Пойми, что смешивать нельзя. Разлинуй танцпол. Не приближайся ко мне. Не переступай ярко-красной черты, испарившейся в приглушённом свете софитов и белой дымке… — Тебе нравится Кристина? — May be yes… — Тогда предложи ей кольцо. И свободное время. «И занятое сердце». Вначале разбей меня. Выколи глаза, я не хочу этого видеть. Вперёд. Напомни заранее узнать цвет дресс-кода на вашем главном празднике. Напиши пригласительные. Заклей бежевые конверты, подпиши адреса наизусть. Перевяжи фиолетовой лентой. С радостью её разорву. Так же, как ты разорвал крайне обнадеживающе: — But may be not? — Алёночка, с чего ты вообще взяла, что у нас что-то было? «Но ты же на неё так смотришь… Ты же так её трогаешь». Я хочу исчезнуть в ядовитой белой дымке. Уйти, не видеть никого, раствориться в твоём бокале джин-тоника. Разбиться хрустальной волной. Ударить в твои барабанные перепонки. Не вписаться в косяк, подвернуть ногу, расстегнуть давящие блестяшки, удерживающую туфли на ноге. Снять сияющие серебристые шпильки, кинуть их к лежакам и сбежать. Нет. Ноу. Не смей попадаться мне на пути. Противоядие ещё не подействовало… — Проводить тебя до номера? Сколько стаканов ты влил в себя прежде, чем вновь подойти ко мне? О, Филли… У тебя в глазах мечутся искры. Мёртвые звёзды. Долбанная вишня. Пауза тянется. Затягивается. Как петля твоих рук на моей шее. — Не надо, Фил, я взрослая девочка… Мне двадцать шесть. Я свободная. Я одна, а не одинокая. У меня были крылья. И я затягиваю себе два тугих хвоста, напоминая об этом. И засыпаю глаза хвойно-зелёными блёстками. Чтобы ты ослеп. И перехватываю твой запотевший бокал (ты нарочно на него дышал?) первее Кристины… И ты перехватываешь мою руку чуть выше локтя. Достаточно крепко, чтобы я не вырывалась. Чтобы я пожалела об украденном стекле с недопитым пузырчатым джин-тоником. Недостаточно сильно, чтобы я жаловалась на звёзды в глазах. — Раз взрослая, выходи за меня? Тогда ты растерянно запускаешь пятёрню в кудрявые шоколадные, опускаешь взгляд. Будто сам от себя такого не ожидал. А я мысленно пролистываю страницы со свадебными платьями на вайлдберриз, будто ждала твоего предложения всю жизнь. У того пушистого сиреневого, что я отметила звёздочкой, нет нужного размера. Это провал, Фил. Тогда ты отворачиваешься к Крис, и я догадываюсь, что ты ищешь в её сияющих глазах. А я верчусь рядом, обеспокоенно поправляю ей золотой ободок с кошачьими ушками. И даже сдерживаюсь, не целуя подругу у тебя на глазах. Ведь ты опять поймёшь не так. Тогда кидаешь ей пластиковую карту от своего номера и отправляешь домой, и с каждым её шагом отрезаешь мне путь к побегу. А я стою будто вкопанная. Будто ты зря даришь мне этот последний шанс. Будто мне не позарез нужен золотой кубок в нашем поединке. Ты отступаешь. Не вовремя, Фил, и слишком поздно. Ты отступаешь. Останавливаешься в двух метрах от финала гран-при, ожидая тотального краха. Каменных руин. Криков в небо. И размытой чёрной туши. Ведь ты не выиграл. Но тотальный крах осыпется серебряными блёстками только на мою белоснежную фату. — Подожди! Я же не сказала тебе нет, Фил… Будь со мной. Не отворачивайся. Лови меня. Поймай. Тащи к берегу. Тащи за шкирку к себе в номер. Как котёнка. Девятого в этом отеле. Я буду первым рыженьким. Зови меня ласково ‘Алёночка’. Тащи силком через лавандовые поля. Сплети мне венок, тот, который терновый венец. Встань на колено… Вплети мне в косу лавандовые лепестки под белоснежную юбку. И не вставай с колен, я сяду рядом. И помну твои любимые чёрные дранные джинсы. И шепну заветное ‘да’… Ты взрослый аниматор, я детский. Но по ночам мы вместе. И мы не больше театр. Мы не невозможные. И это ни меня, ни тебя не убивает. «Тебе идёт белое золото на пальце только в паре с моим, Филли…»