i promise

      — Простите, вы меня с кем-то путаете.       Она стоит напротив, вежливо и так по-живому улыбается. Мерлин смотрит на неё во все глаза и не может поверить — шутка ли, пятнадцать веков он бродит по этой земле, лишённый надежды увидеть родные лица и одновременно с тем отчаянно надеющийся, что не наступит для Англии таких времён, когда Артуру придётся очнуться от своего сна, чтобы спасти родные земли. Но вот он смотрит в прозрачные глаза, точно такие же, какими они были, освещаемые отблесками витражных окон Камелота, это она, Моргана, с лёгкой, доброй насмешкой и удивлением наблюдает за застывшим и побледневшим парнем, у которого вечность пронеслась перед мысленным взором. Это она, Моргана, точно такая, какой он запомнил её, до последнего смоляного волоска. Он жадно оглядывает её с ног головы, но так и не может вымолвить хоть слово, понимая, как глупо выглядит со стороны.       — С вами всё в порядке?       Он моргает, желая сбросить наваждение, но морок подходит к нему ближе, боязливо касается кончиками пальцев его плеча, пытаясь вывести из этого странного состояния.       — П-простите, — наконец произносит Мерлин, — вы просто очень похожи на… — он вдруг понимает, что не знает, как её назвать. Они так долго враждовали, но кто был на самом деле повинен в этой вражде, да и так ли долог срок в несколько лет, когда ему самому чуть больше полутора тысяч? — на одну мою подругу. Её не стало довольно давно.       Девушка выглядит сочувствующие и перехватывает лямки сумки на её плече. Мерлин вдруг видит всю картину целиком: на ней простые джинсы, мягкий пуловер — такая обыкновенная одежда, в какой ходят миллионы молодых женщин в Лондоне, а ему она всё видится в шёлке её невероятных платьев и с полевыми цветами в руках, которые он так часто таскал ей и оставлял безвестным дарителем у дверей. Ему нравилось видеть их потом в небольших вазах в её спальне, где он изредка появлялся по поручениям от Гаюса, нравилось, как по-особенному она улыбалась, зарываясь носом в эти незамысловатые букеты, не догадываясь, кто постоянно её их дарил.       — Мне очень жаль.       Девушка напротив сочувствующе поджимает губы и явно не знает, что ещё сказать, но уходить не торопится. Она так не похожа на ту Моргану, с которой он воевал, и так болезненно напоминает Моргану, которую он узнал, едва появившись в замке, которой он дорожил и которую так трепетно, по-мальчишьи любил.       — Меня зовут Мадлен. А вас?       Мерлин моргает и судорожно старается вспомнить, какое имя он выбрал себе в этом столетии.       — Генри.       Моргана… Мадлен почему-то немного удивленно поднимает брови:       — Генри? Простите, знаете, говорят, у каждого человека есть своё имя, но далеко не всегда то, что ему дают при рождении. Вы не похожи на Генри.       Мерлин чувствует, как мурашки начинают ползти по позвоночнику. К двадцать первому веку магии в этом мире почти не осталось, но что, если Моргана и здесь ведьма?       — На кого же я похож?       Мадлен пожимает плечами.       — Это у вас лучше спросить. Мне всегда моё имя казалось неправильным, будто одежда с чужого плеча, не сидит, и всё тут. А какое — моё, не знаю.       — Меня вроде устраивает, — Мерлин качает головой и наконец улыбается, словно примиряясь с новой реальностью, — хотите кофе?

***

      Он узнаёт, что в этом веке Моргана любит капучино, много читает и печёт мягкие булочки с корицей; в совершенстве знает французский, потому что её мать родом из Парижа, и работает в школе, уча детей правильно картавить. Этой Моргане… Мадлен — мысленно одёргивает он себя — Мадлен нравится рисовать, и делает это неплохо, хотя постоянно остаётся недовольна своими работами, Мадлен собирает волосы в небрежный пучок, закалывая их то карандашами, то кисточками, Мадлен любит спать подольше, тихие картинные галереи и заливаться звонким смехом под глупые-глупые комедии, утверждая, что это полезно для здоровья. Мадлен обыкновенная для ведьмы и совершенно необычная для простой женщины.       Он узнаёт обо всём этом постепенно, сначала за чашкой кофе, потом — за ужином в тихом итальянском ресторанчике, где она терпеливо жуёт лазанью, признаваясь, в конце концов, что куда больше любит поке. Потом они идут на какую-то ультрасовременную постановку, с которой в итоге сбегают, потому что замысел режиссера оказался чересчур замысловат, и они решают, что прогуляться по ночному Лондону им хочется больше, чем разгадывать слишком мудреные метафоры. Он рассказывает ей легенды о Короле Артуре, а она задаёт кучу вопросов, когда он описывает рыцарей круглого стола.       — Ты это всё просто выдумал, — смеётся она наконец.       — Скажем так, это всё в моей голове, — не спорит Мерлин, — но кто сказал, что это не может быть правдой?       Мадлен шутливо хлопает его по руке, узнавая, разумеется, его нехитрую аллюзию на любимого ими обоими Гарри Поттера — Мерлин хихикает каждый раз, когда кто-то из персонажей поминает его подштанники — и вдруг берёт его за руку, как-то мягко, но чётко обозначая своё к нему отношение.       Он целует её неделю спустя, и в голове эхом через пятнадцать веков отдаются слова Киллгары о том, что их будущее связано — он надеется, теперь оно будет счастливым. Обязано быть за все прошлые страдания. Ему только нужно верить Моргане, верить Мадлен, и не совершать одной и той же кровавой ошибки.       Мерлин печёт ей блинчики, пока Мадлен досматривает сны, когда слышит знакомые шаркающие шаги за спиной — она решительно отказывается поднимать ноги, передвигаясь по дому.       — Доброе утро, — она целует его в щёку прохладными губами, и Мерлин ощущает привычный запах лилий, который следует за ней так же, как и в той, другой их жизни, о которой он теперь старается не вспоминать.       — Мне приснился странный сон.       Он замирает у плиты, чувствуя мгновенно прошибающий страх. Всем снятся странные сны про пришельцев и выпадающие зубы, например, но дело в его шестом чувстве и той интонации, с которой Мадлен об этом сказала.       С той самой интонацией, с которой о своих снах говорила Моргана полтора тысячелетия назад.       Непонимание.       И страх.       Он выключает плиту, не поворачиваясь к ней:       — Странный? — он старается заставить свой голос звучать буднично.       — Да, там был огромный замок, и ты, и я, только мы там были какие-то другие. Ещё там был огромный светловолосый парень, принц, кажется. Сначала всё было так прекрасно, а потом… я сама не поняла, что произошло, — она вздыхает, — наверное, я просто замёрзла под утро, но вдруг всё стало какое-то тёмное, страшное, там был, кажется, огромный дракон и много людей, они все были мертвы… звучит, как бред, я знаю, странный сон, забудь.       — Нет-нет, — Мерлин осторожно обнимает её, замечая, что она мелко дрожит — не то и впрямь от холода, не то от своего сна, — это бывает, ты устала, и, может, действительно замёрзла. Давай я сделаю тебе тёплого чая, и мы позавтракаем, хорошо?       Моргана кивает и слабо улыбается:       — Люблю твой чай, травник… Знаешь, а ты в том сне был, кажется, колдуном, — она вдруг хихикает, и Мерлин нервно улыбается в ответ.       — Действительно странный сон.       С тех пор сны о прошлом приходят к ней всё чаще. Не всегда кошмары, иногда это просто истории её прошлой повседневной жизни, но порой она просыпается с криком, застывшим на губах, и он успокаивает её всю оставшуюся ночь. Памятуя о прошлом печальном опыте, он не пытается задавить её сны — ни к чему хорошему это не привело их тогда, а лекарства от ясновидения так и не выдумали.       Однажды за ужином, посреди обсуждения недавно вышедшего фильма и очередного скандала в королевской семье она говорит:       — Меня зовут Моргана.       Мерлин чувствует, как на затылке шевелятся волосы.       — О чём ты?       — Помнишь, как я говорила, что моё имя мне не подходит, когда мы только познакомились? — дождавшись его утвердительного кивка, она продолжает, — Так вот я была права. Я не Мадлен, я Моргана, и это знание всегда жило внутри меня. И ты знаешь это тоже, ты ведь именно так меня тогда и назвал. Ты помнил всё это время, не так ли, Мерлин?       Он на миг зажмуривается и по-детски прячет лицо в ладонях. Он не хотел, чтобы она вспоминала, даже не потому, что боялся, что их отношения могут испортиться, если вдруг она вспомнит, что именно он её убил, но потому, что это бремя воспоминаний теперь ложилось на её плечи, а он был готов на всё, чтобы оградить её от этого.       — Как давно ты вспомнила?       Моргана пожимает плечами, продолжая, как ни в чём ни бывало, ковыряться в тарелке с курицей терияки.       — Сегодня днём. Все те сны потихоньку складывались в одну картинку, но потом меня словно молния ударила. Иду по улице, и вдруг понимаю, что помню всё. Не по снам. Я помню это так, словно это было со мной, хотя и в какой-то другой жизни. Я помню шершавость стен Камелота, мягкость моих перин, помню ожоги на руках и Гвен, которая их лечила… помню, как мы росли с Артуром. И холод меча, которым ты меня заколол.       — Моргана…       — Не надо.       Она встаёт из-за стола и обхватывает себя руками, отворачиваясь от него и мгновенно становясь чужой и закрытой.       — Я знаю, ты теперь будешь думать, что я прежняя, что я — та, что пыталась убить вас всех тогда, — она вдруг смотрит на него, и он с удивлением видит в её глазах слёзы, — ты не сможешь мне верить, но я… я тоже не смогу себе верить… — она всхлипывает, — столько крови… во всём виновата…       — Моргана… — он мгновенно оказывается рядом, закутывая её в объятия и беспорядочности целуя влажное от слёз лицо, — Моргана, ну что ты… я не думаю, и ты не должна думать, слышишь? Ты всегда была хорошим человеком, — шепчет он, крепко прижимая её к себе, — это чудовищное стечение обстоятельств, Моргауза, Утер, Артур и даже я — мы все стали этими обстоятельствами, кто намеренно, а кто сам не подозревая. Моргана, твоё сердце было чистым, оно чисто и сейчас, потому что сейчас у тебя совсем другая жизнь. Только ты сама можешь решить стать на путь зла, но здесь всё по-другому, у тебя другие родители, и у тебя есть я… в этот раз я буду на твоей стороне.       Она смотрит на него доверчиво своими огромными прозрачными глазами, напуганная и раздавленная настигшим её прошлым, и Мерлину до щемящего сердца хочется спрятать её ото всех невзгод.       — Обещаешь?       Он целомудренно чмокает её в лоб и обнимает крепче.       — Обещаю.