Шагая за горизонт

Анна. Осень 1895 года       Когда Анна и сыщики приехали в управление, Семен Степанович уже ждал их в кабинете. Вид у инженера был надменный и снисходительный. Он сидел на стуле, расслабленно положив ногу на ногу. Холодные серые глаза с деланным равнодушием осматривали стены, но настороженно сузились, когда в комнату вошел Штольман. Предыдущий допрос показал, что серьезных улик у полицейских нет, лишь подозрения, а за них в тюрьму не сажают. Иванов демонстративно поправил рукава модного костюма, вежливо кивнул Анне и вновь сосредоточился на Штольмане, правильно оценив расстановку сил.       — Чем обязан столь срочному вызову, Яков Платонович?       — Из психиатрической лечебницы пропала Элла, юная горничная госпожи Кулагиной, — Штольман сел напротив Иванова.       — Что с того? — мужчина невозмутимо пожал плечами, — девчонку, конечно, жаль, но какое мне дело до прислуги?       Сочувствия в тоне Иванова Анна не услышала и нахмурилась. Как бы вам не стать жертвой собственной самоуверенности, подумала барышня.       — Догадываюсь, что никакого, — саркастически прокомментировал следователь, — когда мы беседовали с Эллой, она намекнула, будто к убийству Кулагиной причастен человек из Сибири.       — Сибирь большая, не бывали? — доброжелательно спросил Иванов и скрестил руки на груди.       — Не приходилось, — отрицательно покачал головой Штольман.       — Вы наверняка сделали запрос на прииски? Ответ вас не удовлетворил? — светлые брови приподнялись в притворном удивлении.       — Отчего ж? Они подтвердили, что у них служил инженер Иванов, — Штольман пристально посмотрел на Семена Степановича, и тот впервые смутился и отвел взгляд, — вы знакомы с Кулагиной гораздо лучше, чем заявили. И я могу это доказать. Ольга Ивановна утверждает, будто часто видела вас в доме.       — Господин Штольман, я уже отвечал на этот вопрос, — Иванов театрально вздохнул, — да, я давний поклонник творчества Елены Павловны.       — Допустим. В какой лавке приобрели подарок для госпожи Ивановой?       — Да кто ж такие подробности помнит? Шел по столице, на глаза попалась витрина с недорогой бижутерией. Я остановился, выбрал симпатичную вещицу и отправился дальше.       — И совершенно случайно покупка оказалась похожа на украшения Кулагиной? — Яков Платонович не обращал внимания на откровенные насмешки, и продолжал ровным спокойным тоном задавать вопросы.       — Именно.       — Не совсем так, — вступил в разговор Коробейников, — скорее драгоценности Кулагиной — копия ожерелья вашей матушки. Взгляните — вот портрет Елены Павловны на светском приеме из столичной газеты, а вот госпожа Иванова на литературном вечере в Затонске. Снимок Кулагиной сделан позже.       — Возможно, когда она надевала их до этого, поблизости не нашлось фотографа? — Семен Степанович равнодушно пожал плечами и откинулся на спинку стула.       — Увы, горничная клянется, будто тем вечером увидела это колье на Кулагиной в первый раз.       — Думаете, Елена Павловна посвящала глупую клушу в детали нарядов? — в голосе послышались нотки раздражения. Иванов хотел еще что-то добавить, но в этот момент в комнату вошел дежурный и отдал Штольману телеграмму, которую сыщик внимательно прочитал и передал Антону Андреевичу.       — В начале расследования мы связались с Островским прииском на Урале, где вы трудились. Там вспомнили Семена Степановича и очень лестно о нем отозвались. На это и был расчёт, не так ли? Однако, давнее знакомство с Кулагиной, схожесть похищенных изумрудов с украшениями вашей матери усилили подозрения, и мы перепроверили информацию, — Коробейников потряс бумагой, — не поленились и запросили описание Иванова.       — Я встречался с Семеном Степановичем и знаю, как он выглядит, — насмешливо ухмыльнулся лже-Иванов.       — Не изощряйтесь в дальнейших выдумках. Мы описали им вас, — Штольман выдержал паузу, давая время осознать смысл фразы, — и в ответ получили интересную историю. В конце восьмидесятых отвалы разрабатывали батраки из окрестных деревень. Всех руководство не помнило, но вас, Петр Алексеевич, не забыло. Вы, и правда, там служили, но не специалистом, а старателем. Организовали с друзьями бунт, перестреляли охранников, украли драгоценные камни и сбежали.       Под тяжестью доказательств широкие плечи лже-Иванова поникли, а когда он вновь поднял взгляд на полицейских, его облик полностью переменился. Рафинированный интеллигент в дорогом костюме, с учтивыми манерами и высокомерной снисходительностью испарился, а под ними обнаружился опасный озлобленный человек. Внезапное преображение ошеломило Анну, но не произвело сильного впечатления на мужчин.       — Мы забрали свое! Вы не представляете, в каких условиях мы работали! А получали гроши! — глаза изобличенного преступника сощурились и холодно блеснули, пальцы резко сжались, а подбородок напрягся.       — Весьма спорное заявление, — возразил Штольман, тщательно следя за действия Лже-Иванова. Лишь когда тот немного расслабился, сыщик продолжил, — жизнь на рудниках не простая, но не каждый решится на убийство. Вы не глупы, раз смогли из беглого крестьянина превратиться в образованного инженера, значит, способности имелись. Жаль, не направили их в нужное русло. Расскажите, что произошло с Кулагиной? Прежде чем ответить, Петр Алексеевич ненадолго задумался, затем безнадежно махнул рукой и начал рассказ.       — Мы случайно познакомились в Петербурге, когда о Кулагиной никто не слышал, да и подружились. Украденное с приисков я продал, деньги поделил, и спокойно жил на свою долю. Однажды со мной связались знакомые из Сибири и предложили сбыть алмазы. Если дельце выгорит, то пообещали регулярно поставлять товар. Первый раз я очень занизил цену. Приятели давили, желали поскорее получить золото и разбежаться. В этот раз никто не торопил, и было время просчитать разные варианты. Ломал голову над стопкой водки в кабаке, как подсела ко мне Елена и показала кольцо, подаренное любовником.       Поинтересовалась, сколько за него можно выручить — знала, я в таких вещах разбираюсь. Тут у меня и родился план. Камни пристроить сложно, спрашивать будут, откуда взялись, а с драгоценностями проще, особенно если их симпатичная благородная дамочка принесет. Сошелся с разорившимся ювелиром, он без лишних вопросов изготовил украшения, Елена их пару раз надела и отнесла в магазин. Так и повелось у нас. Когда она прославилась, с лавками завязали, стали делать штучные изделия. Пошли богатые покупатели, платили втридорога — еще бы, известная певица! Матери я подарил образец, по которому готовили ожерелье. Я не убивал Елену, зачем?       — Кто ж убил? — сурово спросил Штольман.       — Она принялась капризничать с месяц назад. Болтала, что скопила состояние, теперь можно и для себя пожить. Поклонник нарисовался, воду мутил. Я сказал, уходишь — воля твоя, но подыщи кого-нибудь взамен. После концерта мы договорились обсудить ситуацию, имелась у нее кандидатура на примете. Я пришел, постучал, а в ответ тишина. Зашел, а там она мертвая.       — Дверь была открыта? — уточнил Коробейников.       — Да. Вызвать полицию я не рискнул, не желал угодить в подозреваемые. Наши махинации сразу бы наружу выплыли. Подумывал уйти по-тихому, но боялся, что меня видели — я, не таясь, в гостиницу на личной пролетке приехал. Да и Елена могла прислуге о моем приходе сообщить. Поразмыслил, и решил спрягать труп. Швейцара на входе не было. Отнес ее вниз, вывез в лес, надеялся, зима скоро — может, повезет, и не отыщут. Одно дело убийство, а другое пропажа. Колье сразу не нашел, хотел сначала с телом разобраться, а когда вернулся искать, комната была заперта.       — А как от следов крови избавились?       — Она на кресле с высокой спинкой сидела — все туда попало. Я пустой номер вскрыл, прихватил похожее и поставил вместо испорченного. Испачканное спустил из окна, те, что с лестницы, выходят во внутренний дворик. Невысоко, этаж второй. Подобрал, да сжег дома.       — Расскажите про Эллу.       — Догадались, значит? — Штольман не ответил, и псевдо-Иванов криво ухмыльнулся, — правильно. Я сразу понял, кто убил. Стреляли через подушку с небольшого расстояния — кого б Елена к себе так близко подпустила? Рассчитывал прижать мелкую паскуду, да вернуть драгоценности, но она в больнице спряталась. Не успел добраться. На внешность не смотрите, шестнадцать лет ей точно исполнилось, да и повод был веский с Еленой поквитаться.       Штольман не думал, что лже-Иванов опуститься до оскорблений, и с тревогой обернулся к Анне. Девушка тихо замерла в углу и напряженно следила за разговором. Откровенные признания Иванова давались ей тяжело. Щеки раскраснелись, рот она прикрыла ладошкой, а в голубых глазах стояла боль разочарования. Не удивительно — не ожидала добросердечная Анна Викторовна такого развития событий. Бывший старатель перехватил нежный взгляд Штольмана, презрительно скривил губы, но промолчал. Не в его интересах было злить сыщика.       — Продолжайте, — резко бросил Штольман, возвращаясь к допросу.       — Дочь это Кулагиной. Родила рано, да отдала в деревню родственникам, а когда разбогатела, то взяла к себе прислугой, — мужчина устало посмотрел на Штольмана, и чуть слышно добавил, — верно сказали, один терпеть будет, а другой восстанет.       — Последний на сегодня вопрос. С кем работали кроме Кулагиной, ювелира и приятелей с приисков?       Иванов зло уставился на Штольмана и отрицательно покачал головой.       — Ни с кем. И другого ответа не получите, сколько бы ни спрашивали.       — Его боитесь больше, чем меня? — насмешливо произнес Штольман, — что ж, ваше право.       Когда Иванова увели, Коробейников довольно потер руки и обратился к шефу.       — Неожиданный поворот, а, Яков Платонович?       От бесцеремонного вопроса Анна поморщилась, слишком болезненной и неприятной вышла концовка истории. Она поспешно встала и отошла к окну, стыдясь собственной эмоциональной реакции. Ей бы порадоваться вместе с Антон Андреевичем, что преступник пойман, а к горлу подкатывает горький ком. Штольман почувствовал настроение барышни, и немедленно засобирался.       — Антон Андреевич, доложите обо всем Николаю Васильевичу и полицейских по городу расставьте, пусть ищут Эллу, а я провожу Анну Викторовну и вернусь.       — Всенепременнейше. Доброго вечера, Анна Викторовна!       Девушка попрощалась, и поторопилась на улицу. За дверьми участка стоял знакомый вечерний Затонск. Люди торопились по домам, горячо спорили два купца, дамы в модных нарядах вели оживленную беседу, а юный гимназист в новенькой форме бежал через мощеную дорогу к другу. Светлые локоны упали на глаза, и неторопливым жестом мальчишка заправил их за ухо. Жизнь шла своим чередом, только всегда любезный Семен Степанович оказался не таким, как она его представляла. А Элла, тут Анна горестно вздохнула, Элла убила свою мать.       — Как же я могла так ошибиться? — расстроенно вымолвила Анна, обращаясь к Штольману. Он уже привычным движением предложил руку, на которую она с благодарностью оперлась.       — Ваше заблуждение простительно, Анна Викторовна. Увидели перед собой слабую несчастную девочку, трясущуюся от испуга, и посочувствовали.       — Как же так, Яков Платонович?       — Думаю, у нее много скопилось в душе за долгие годы прислуживания собственной матери. Ну и деньги сыграли свою роль.       — Неужели Элла сбежит и будет жить долго и счастливо?       — Возможно, но мой опыт говорит, что большинство преступников рано или поздно находят. Или они сами отравляют себе существование постоянным страхом.       — А на что вы намекали, когда спросили у Иванова про сообщников?       — Старое расследование, над которым я работаю, — поймав заинтересованный взгляд Анны, Штольман мягко улыбнулся, — расскажу в другой раз. На сегодня новостей достаточно.       Анна кивнула, соглашаясь с Штольманом. Она страшно устала за день. Хоть он и раскрыл много тайн, но принес и горькое разочарование.       — Вы очень помогли в этом деле, Анна Викторовна.       — Спасибо, — щеки покраснели от похвалы, и барышня выпалила, — это ведь не в последний раз, правда?       — Уверен, не в последний.       Они дошли до дома Мироновых, и, прощаясь, Штольман бережно взял руку девушки и легко прикоснулся губами к нежной ладони. Анна не удержалась от ответной ласки. Глядя сыщику в глаза, провела пальцами по мужской скуле, возвращая поцелуй. И по потемневшему голубому взору догадалась, что Яков Платонович правильно понял ее жест. Штольман. Осень 1895 года       Анна лишь мазнула губами по щеке, и эмоции, что Яков старательно подавлял при каждом взгляде на девушку, заискрились и вспыхнули. Он годами сдерживал себя, приучал сначала думать, и только потом говорить или делать, и с любимой женщиной не умел обращаться иначе. Смущенная Анна уже отступила на пару шагов, как мужчина притянул ее обратно и нежно поцеловал. Так стоило поступить шесть лет назад, когда они стояли на бойцовской арене, а у него по лицу текла кровь. Тогда Анна прикоснулась к нему, а Яков застыл каменным столбом.       Сейчас Штольман ласково огладил порозовевшие скулы кончиками пальцев, не смея зайти дальше, но, когда Анна потянулась к нему, не устоял перед искушением. Позволил себе на мгновение забыться и поверить — она снова с ним, вспомнила прошлое и простила ему ошибки. Барышня на колесиках, драгоценная Анна Викторовна, Аня. Сладкая иллюзия пылко прижималась к нему, обнимала за шею, не давая ни единого шанса остановиться. Голоса и шум за дверью резко выдернули из сладкого дурмана, и Яков вернулся в реальность. Они находились в полицейском управлении, и всякий посторонний мог запросто заглянуть в кабинет. Он отпрянул, поймал влюблённый взор Анны и сразу ощутил себя предателем.       Штольман никогда не понимал, чем заслужил хотя бы сотую долю девичьих восторгов. Он не лучший человек на свете, и даже рядом с Анной вряд ли изменится. Он раз за разом демонстрировал худшие черты характера, вызывая откровенное недовольство и гнев девушки. Бурная и стремительная, словно горная речка, она чутко реагировала на эмоциональные перепады настроения сыщика. Редко подстраивалась, чаще упрямилась и спорила, но никогда не отказывалась от задуманного. Через постоянную тревогу и легкое раздражение от завидной регулярности, с которой Анна Викторовна попадала в опасные ситуации, настойчиво пробивалось восхищение. Его подкупала искренность, честность и ее необыкновенное умение видеть хорошее в людях.       С каждым днем симпатия к Анне крепла, брала нахрапом многолетнюю броню настороженности и скептицизма, и длинным кружным путем привела в маленький номер Затонской гостиницы.       Той ночью, когда они стали близки первый раз, Яков не был нежен. Он слишком желал ее, да и не часто на его пути попадались девственницы, чтобы он знал, как правильно себя с ними вести. Штольман отдавался телом и душой и взамен собирался получить не меньше. Он хотел действовать деликатнее, но благоразумные мысли испарились, когда она неумело принялась стягивать с него рубашку. Они торопливо раздевались по дороге в спальню, и лишь когда Анна осталась в одной сорочке, Яков замедлил движения. Заскользил губами по изящной шее и тонким ключицам, стянул бретели и коснулся груди. Откинул прочь ненужную ткань, обвел языком сосок и почувствовал, как крепче сжались ладони у него на плечах, а потом скользнули вниз, оглаживая спину. Яков неспешно гладил горячую кожу, распаляя желание нарочитой неторопливостью. Без капли смущения Анна пылко отвечала на каждое прикосновение. Он провел пальцами по припухшему рту и посмотрел Анне в глаза. Без малейшей тени сомнения она потянулась к нему, и он зарылся руками в волнистые волосы, замер на мгновение и вошел в нее, разрывая девственную плеву и делая по-настоящему своей. Анна всхлипнула, и Яков немедленно остановился. Невесомыми поцелуями покрыл раскрасневшиеся щеки, сведенные брови и мокрые ресницы. Штольман сдерживался изо всех сил, но Анна не нуждалась в передышке. Обхватила ногами мужскую талию, двинулась навстречу, и он подхватил ее бедра, пытаясь вернуть себе ускользающий контроль. Страсть туманила разум, но Яков ясно осознал причину поведения Анны. Ей, как и ему, требовалось подтверждение: с этого момента они полностью принадлежат друг другу.       Штольман думал все исправить в Ярославской гостинице, но получилось ненамного лучше. Пять лет разлуки не извели так, как несколько месяцев рядом с Анной. Он старался не торопиться, но она не хотела ждать. Горячо откликалась на каждую ласку, манила и искушала, как заправская кокетка. И Яков поддался соблазну, не выпускал ее из объятий до самого утра, а в перерывах они лежали и мечтали о жизни в Париже. Знал бы тогда, как дальше судьба повернется, увез бы в одном платье во Францию.       Ничего из того, что мелькало ярким калейдоскопом в голове, Штольман не мог позволить с юной барышней, доверчиво держащей его за плечи. Иллюзия разбилась на больно режущие осколки, и он сделал единственно возможную вещь — оттолкнул ее. Девушка обиженно сверкнула голубым взором, высоко подняла подбородок и гордой походкой вышла из комнаты. Так похоже на его Анну! Стоило ей выйти за дверь, как знакомое болезненное чувство потери навалилось невыносимой тяжестью, и он запоздало понял: нет его или чужой Ани. Есть женщина, которую он любит.