Закатное солнце

Она не успела прийти в себя, когда из гостиницы вышел Сэтору с чашкой воды. Молодой человек оглядел стоявшего рядом с Эмико мужчину, непроизвольно задерживаясь взглядом на его светлых глазах. Хьюга — подумал Сэтору, но почему же госпожа Эмико так растеряна? Уж не таится ли в нём опасность? — Спасибо, господин Сато, — произнесла женщина, отпив из чаши прохладной воды. — Благодарю вас за сопровождение, передайте мой поклон родителям. Но Сэтору не решался уйти, видя ее волнение. — Я забыл передать вам слова матери, — он посмотрел на Хиаши и попросил. — Прошу прощения — это личное. Хиаши кивнул и отошел. Сэтору поклонился и понизил голос: — Если вы не доверяете этому господину я сам провожу вас до деревни Листа. Прошу вас верить мне. Призвав все свое самообладание, Хьюга постаралась успокоить встревоженного молодого человека: — Все в порядке, просто я ожидала Хидео, но, вероятно, он занят на миссии. Честное слово, вы можете быть спокойны, — она намеренно улыбнулась Сэтору как можно более умиротворенной улыбкой. Он пристально посмотрел на нее, затем снова подозрительно покосился на белоглазого господина и, наконец, кивнул. — Всего хорошего, госпожа Хьюга. Прошу вас по возвращении дайте знать маме как прошел ваш путь. — Конечно, — она поклонилась и снова поблагодарила мужчину. Сэтору вышел из-за ворот гостиницы, умудрившись за несколько дзе пару раз таки обернуться, чтобы проверить действительно ли незнакомец безопасен для милой Эмико-сан. Хиаши включил бьякуган и, убедившись, что ревностный охранник удаляется от гостиницы, шутливо заметил: — У вас очень добросовестный провожатый. Она опустила глаза и промолчала — нет, знала, что следовало бы ответить ему в тон, но одновременно осознавала, что голос может дрогнуть и выдать ее с головой. Видя реакцию Эмико, мужчина изменил интонацию и уже без тени улыбки, серьезно проговорил: — Впереди неблизкий путь, я отвечаю за ваше благополучное возвращение, стало быть, мы не можем отвлекаться на разговоры в дороге, — он вздохнул и продолжил. — Но упустить возможность выяснить наши отношения я не могу. Эмико вскинула глаза — что он имеет в виду? — Здесь и сейчас вы скажете мне, в чем я провинился перед вами. *** Вопрос прозвучал, и она поняла, что деваться некуда, но в голову не пришло ничего кроме банальных вежливых фраз, которым он, естественно, не поверит. На счастье, к гостинице подъехала повозка, и на крыльце показался служащий, спешащий навстречу новым постояльцам, на ходу он вопросительно посмотрел на двух стоявших перед ним людей. Хиаши негромко сказал: — Продолжим наш разговор в комнате. — Но нам нужно быстрее отправляться в дорогу… — Госпожа Эмико, пожалуйста, давайте безотлагательно решим этот вопрос. Сзади послышалась возня: коридорный, нагруженный поклажей, направлялся к крыльцу. Чтобы не мешаться под ногами усердного работника, Хиаши поднял левой рукой оставленную дорожную сумку, правой же — подхватив Эмико под руку, повел ее внутрь. *** Комнате — светлой и уютной Эмико не уделила должного внимания: она спешно прошла за ширму стоявшую у изголовья спального места. Очутившись в относительной безопасности* за бумажной расписной перегородкой, Хьюга перевела дыхание, пытаясь успокоить чакру. Щеки пунцовели: светлоглазая спрашивала себя — могла ли она подготовиться к такому? Под силу ли было ей неделю назад догадаться о том, что произойдет сегодня? О ками, неужели он уже тогда намеревался приехать за ней? Что все это значит? Хиаши не стал включать бьякуган — к чему? Он и так видел ее смятение и расстройство. Никакой радости при встрече. Мужчина усмехнулся над своими несбывшимися ожиданиями. Старый глупец, размечтался на пустом месте и поделом ему. Напугал Эмико и, вдобавок, задерживает ее. И что ему остается? Только принести извинения и оставить в покое. — Простите, я вас расстроил и, возможно, рассердил. — Нет, я не расстроена, просто немного удивилась. Он невесело улыбнулся и кивнул: — Еще бы, естественно, вы не верите в мою способность защитить вас. — Нет! — не сдержавшись, Хьюга быстро поднесла ладонь к губам, но поздно. — Разумеется, я так не думала. Хиаши улыбнулся на столь горячий протест — здесь она не врала. — Не нужно стесняться — я не скрываю своего возраста и прочих проблем, однако хочу вас заверить, что смогу обеспечить вам безопасность в дороге. — Господин Хиаши, не обижайте меня, я вовсе не считала вас… — она замолчала, не зная как закончить. — Старым? Больным? — как нарочно, он не помогал, а словно жестоко дразнил. — Недостаточно искусным шиноби? Её раздирали эмоции — с тех пор как к ней пришло осознание своего влечения к нему, она гнала это от себя, осуждала собственное легкомыслие и стыдилась его, но сейчас Хиаши был так близко и это обескураживало. А последние слова о том, что он кажется ей слабым и старым, были чудовищно далеки от ее истинных мыслей! Вся ее вина заключалась лишь в попытке сохранить приличие, оградить своих близких от тени ее еще не случившегося, но возможного греха. От несправедливости его предположений, а на деле — обвинений в плохих мыслях о нём, в светлых чуть сиреневых глазах Эмико блеснули слезы, она вдохнула побольше воздуха, чтобы прогнать их. Сдавленный вздох за ширмой стал для Хиаши своего рода свидетельством ее состояния. — Эмико, я совсем не обижаюсь. Успокойтесь, прошу вас, — ему стало неловко — ну вот, хотел узнать правду и расстроил ее! От теплоты и раскаяния в голосе Хиаши светлоглазой стало еще хуже — стало жаль и себя, и его. Ну и где эта знаменитая на всю Коноху фамильная выдержка? Слезу уже не сдержать — она мысленно махнула на это рукой. — Эмико, с вами все хорошо? — Да… спасибо, — голос почти не дрожал, но ей пришлось делать паузы, чтобы выровнять его. — Могу я сам убедиться в этом? Полагая, что он просит разрешения посмотреть на нее бьякуганом, она согласилась: — Да, — Эмико быстро вытерла щеки, кивнула, словно он уже видит ее сквозь плотную бумагу и постаралась придать лицу невозмутимое выражение. Он подошел к ширме и, обойдя, зашел за нее*. Когда вслед на тихим шорохом одежды, перед ней неожиданно предстал Хиаши, Эмико вскрикнула. Еще бы! Это было неприлично до безобразия: в чужом городе, в гостиничной комнате наедине с мужчиной, не являющимся ее близким родствеником, да еще и за ширмой! О ками! Она ведь подумала про бьякуган. Но получается, что она сама дала ему разрешение зайти к ней! А теперь… — Пожалуйста… Хиаши-сан… Почувствовала его руки на своей талии, он мягко притянул ее к себе и прошептал на ухо, переходя на «ты»: — Эмико, мне не хватало тебя. — Пожалуйста, отпустите, — она не решалась посмотреть ему в глаза, понимая, что в таком случае точно пропадет, вместо этого Хьюга попыталась упереться ему в грудь ладонями. — Отпущу, если скажешь, что не хочешь этого. Эмико почувствовала его губы на своей шее и задрожала. — Не хочу… Хиаши оторвался от нее и женщина почувствовала, как его руки отпускают ее. Светлоглазая отвернулась, оглаживая одежду и волосы. — Посмотри на меня, Эмико. — Нет, — она покачала головой, замолчала, но внезапно решилась и продолжила. — Вы правы — я не в силах соврать вам. Но всё это неправильно. — Почему? Самое страшное было сказано — она призналась. Как ни странно, но Хьюга не сгорела со стыда, отнюдь. Ей захотелось высказаться до конца. — Да, я — глупая женщина и не отрицаю, что оказалась слаба. Я забыла об обязанности быть достойной матерью семейства и размечталась о невозможном. Вы вправе осудить меня за это. — Почему вы считаете наши отношения невозможными? — игнорируя ее изобличения своих «грехов», Хьюга снова подошел вплотную — спиной она ощущала его. — Я уже немолода… — Тогда ты понимаешь, что и мне в свои пятьдесят очень страшно опозориться перед тобой, — он улыбнулся, произнося невеселую правду. Эмико в изумлении развернулась: в своих переживаниях и неуверенности в своей привлекательности для него, она даже не могла представить себе, что и он испытывает беспокойство. Наконец-то, они смотрели друг на друга прямо, Эмико пыталась понять, говорит ли он правду? Хиаши взял ее за руку и спросил: — Это были все причины? Светлоглазая помотала головой — если бы! — В квартале начнут сплетничать о нас, если узнают. Я не должна позорить сына и дочь. Хиаши постарался спрятать улыбку — ее непреодолимые препятствия оказались обычными женскими сомнениями и опасениями, которые он мог решить одним своим словом. — Эмико, оглянись, — мы не в квартале Хьюга. Ни один из Хьюга не знает где мы сейчас. Она прикусила губу, ощущая, как загораются ее щеки. На этот раз его руки были увереннее, притягивая ее к себе. Поцеловал так, как хотел — медленно лаская губы, добиваясь того, чтобы Эмико расслабилась и перестала сомневаться. Его чутье подсказывало, что она тоже жаждет его. Их языки встретились, лаская друг друга, женщина прикрыла веки и забылась в его объятьях, не заметив, как он вывел ее из-за ширмы. Очнулась в момент, когда почувствовала, как опускается на что-то мягкое. Женщина открыла глаза, перед ней было его лицо, но она догадалась, что лежит в постели. — Не надо, — слабый голос и такие же руки в жалкой попытке остановить то, что уже, казалось, предопределено. — Тогда скажи, как я тебе неприятен. Скажи, что я ужасен и мучаю тебя. Уже собираясь повторить его слова, светлоглазая остановилась, будто услышав себя, затем несмело прикоснулась к его щеке и приподнялась, раскрывая губы для нового поцелуя. На секунду мелькнула мысль о муже — единственном мужчине, который знал ее тело. И вот сейчас, другой — пока еще чужой, но уже желанный, готовится взять ее. Она успела сформулировать то, что с этой минуты ее жизнь изменится — и как раньше уже не будет. Не встречая сопротивления, его ладони огладили ноги Эмико, скользнув под одежду, добрались до самых бедер, оголяя их — Хиаши не стал возиться с ее оби, он поднял наверх полы ее кимоно и развязал ленточку нижнего белья. *** Очевиднейшей истиной является то, что не пристало двум взрослым, свободным людям переживать из-за телесной близости, а тем более им — давно овдовевшим мужчине и женщине. Однако оба волновались. В последний день перед отъездом из Конохи Эмико дождалась вечера и на правах старшей первой пошла в о фуро*. После омовения, она, непонятно зачем — долго рассматривала нагое тело в зеркале, будто нарочно отыскивая изъяны, чтобы изгнать напрочь мысли о нем, как возможном возлюбленном. Захочет ли он ее — такую? Да, внешне она сохранила стройную фигуру, светлую и гладкую кожу, симпатичное лицо, да, но… все же ей было за сорок, она родила и выкормила двоих детей, понятное дело, что ее грудь уже не так высока и упруга, да и лоно, наверняка, не такое манящее для мужчин, какое бывает у юных девушек. Даже если бы Хиаши проявил к ней интерес — остался бы он доволен? Светлоглазая встряхнула головой и, словно стыдясь себя, побыстрее оделась и вышла в коридор. Несмотря на довольно напористое поведение в «Белой магнолии» сам Хиаши вовсе не был столь уверен в себе. И дело было отнюдь не в природной робости — этого за ним никогда не водилось и не в отсутствии любовного опыта — как это бывает у молодых людей. Дело было в банальном, но от того не менее серьезном — собственное тело могло подвести его в любой момент. Он был обычным мужчиной — после гибели супруги он по-настоящему горевал и оплакивал Рейко, наотрез отказался от возможности создать семью с другой женщиной, но, оставаясь молодым мужчиной время от времени пользовался услугами девушек из веселого квартала. Не считая это грешным или безнравственным — Хьюга отправлял желания плоти, не проникаясь отношениями с этими женщинами всерьез, смотря на такую данность скорее как на вынужденную меру — одну из форм подчинения зову природы. Определенно, Хиаши Хьюга не страдал избыточной святостью в этом вопросе. После отравления многое изменилось — приступы головокружения и слабости отодвинули проблему мужских потребностей на задний план. С тех пор прошло семь лет — благодаря лечению приступы проходили легче и реже, однако, он больше не посещал веселый квартал. И сколько бы он не храбрился, улыбаясь Эмико, правда была в том, что он вовсе не был уверен, что сможет подарить ей радость и удовольствие. Ни он, ни она не были уверены ни в чем. И все же они целовались, лежа на простынях «Белой магнолии». *** Хиаши развязал ленточку ее белья и поспешил освободиться от своего. Эмико почувствовала прикосновение к своей коже его горячего естества и замерла. В голове снова пронеслась мысль о муже, смешанная с виной и просьбой к ками о прощении, но она была вытеснена из сознания прикосновениями требовательных рук к обнаженным бедрам: он широко раскрывал ее для себя. Эмико прикрыла глаза и расслабилась, окончательно признавая Хиаши своим возлюбленным и собственное желание. *** Лежа под ним, она старалась не шуметь — тело за долгие годы вдовства впервые принимало мужчину. Проникновение не стало каким-то невероятно приятным, напротив — отвыкшее от ласк, лоно не сразу поддалось. Войдя, Хиаши склонился над Эмико, продолжив их поцелуй — толчки постепенно углублялись, и она потерялась в ощущениях — его губы и член одновременно дарили ей свой жар, наполняя стремлением к желанной разрядке. Сохраняя темп, мужчина переключился с ее губ на нежную шею и грудь, Эмико прикрыла свой рот ладонью, но это слабо помогало и она прикусывала свои губы — зной внизу ее живота разгорался, дремавший столько лет центр любовной чакры очнулся и истекал соками. Хиаши тоже чувствовал это — выделившаяся смазка свидетельствовала о ее состоянии, ее приглушенные стоны и дрожь, пробегающая по телу Эмико подтверждали его догадки — ей хорошо. Он двигался, прикрыв глаза, желая подарить ей сладкое освобождение. Эмико открыла глаза и увидела его — того, о ком давно тайно мечтала; она обняла его за плечи и несмело с просящим стоном потянула к себе, чтобы теснее соприкоснуться с его кожей, целовать ее, одаривая лаской; впитать его запах, получить от него больше тепла. Хиаши ощутил усиливающееся с каждым толчком плотное сдавливание ее внутренних мышц, охвативших его плоть — гладкие стенки лона словно засасывали в глубоком влажном поцелуе, и тут же собственное тело ответило предвестниками неминуемой скорой развязки. Не сдерживаясь, он задвигался быстрее, заполняя ее без остатка. Глубинные внутренние спазмы объявшие Эмико и вскрики, все-таки прорвавшиеся сквозь ослабевшие пальчики, рассказали о ее наслаждении и позволили выйти и, наконец, излиться. Оба лежали молча: полы ее одежды все еще пребывали в беспорядке, обнажая женщину внизу, обессиленная Эмико могла лишь сомкнуть бедра — отголоски пережитого любовного восторга расслабляли и мешали ей сделать большее. Хиаши восстанавливал дыхание, но его мужское самолюбие ликовало — ей было хорошо с ним.