Бетховен

      Маленькая стрелка часов медленно переступила через отметку двенадцати. Ночь в своей полной власти медленно ходила по улицам, заглядывая людям в окна, в которых уже давно не горел свет. В Коллинвуде стояла полная тишина. Везде, кроме одной небольшой комнаты, мягко озаряемой холодным светом луны и ничем боле. Нежная музыка Бетховена доносилась из старого радио, окутывая стены и надолго пленяя сердце женщины, танцующей в середине своего воображаемого зала. Шаг. Шаг. Поворот. Его руки лежали на её талии. Её тёплая ладонь в его холодной. Ей даже кажется, что она слышит, как бьётся его сердце, которое не дрогнуло ни разу за почти два века. Бьётся лишь для неё.       Джулия смотрит в его глаза, цвета самой ночи, и видит в них то, что никогда раньше не видела. Робость, трепещущую нежность, любовь. Видит в них отражение её самой. Её длинные ресницы слегка трепещут, смотря на него. Его губы растянуты в улыбке, и она улыбается в ответ. Улыбается искренне, так, как почти никогда не улыбалась. Он ненадолго убирает руку с её талии, лишь для того, чтобы заправить выбившийся из причёски рыжий локон ей за ухо.       Джулия чувствует, как кровь приливает к её щекам. Никто в этом доме ни разу не смог смутить её, не говоря уже о том, чтобы заставить покраснеть, но он смог. Смог лишь одним безобидным жестом.       Шаг. Шаг. Ещё поворот. Она знает, что влюблена. Она уже этого не отрицает. Однажды Джулия уже попадала в капкан любви, и этот капкан оставил ей слишком глубокие шрамы. Но сейчас она наступила в ту же уготовленную судьбой ловушку. Барнабас. Барнабас Коллинз. Лишь несколько месяцев назад появившийся в доме и представившийся дальним родственником. Он не внушал доверия, но интриговал. Он не был таким как все. Говорил нетипичные для этого времени слова, вроде «Вестимо», но он быстро стал частью семьи. Он также быстро забрал себе то, что много лет скрывалось под коркой льда. Сердце Джулии. Но что самое странное, так это то, что сама Джулия была не против. Период отрицания влюблённости прошёл слишком быстро, как ей показалось. Остались лишь мурашки по коже, от его голоса, разливающееся по телу тепло, от его не всегда случайных прикосновений, холодок, пробегающий по спине, когда он подходил слишком близко.       — Вы прекрасно танцуете, Барнабас Коллинз. — с улыбкой произнесла Джулия. Он лишь улыбнулся в ответ, делая очередной поворот.       Она кладёт голову ему на плечо, утыкаясь носом в изгиб шеи, вдыхая запах мужского одеколона, и удовлетворённо прикрывает глаза, наслаждаясь близостью их тел в данный момент. Джулия чувствует, как он нежно и робко целует её в макушку, всё ещё продолжая вести танец. Он знает, как ей нравится, хоть она никогда об этом и не говорила, как и никогда не говорила о своей любви к нему.       Она чувствует, как одна его рука чуть сильнее сжала её ладонь, а другая — талию, будто боясь отпустить или случайно разбить. Шаг. Шаг. Поворот. Она оставляет осторожный поцелуй на его губах. Он всё ещё улыбается.       Она чувствует, как музыка окутывает её фигуру, заставляет трепетать в его объятиях, чувствовать себя по-настоящему живой. Её сердце бьётся в такт их танцу, разделяя каждый удар с вампиром.       Но звук фортепиано медленно отдаёт свои последние ноты и стихает. Комната погружается в тишину, а образ всего секунду назад танцевавшего с ней мужчины растворяется, словно его и не было. Хотя, почему же «словно»? Джулия делает медленный реверанс, печально улыбаясь в пустоту, туда, где находился мужчина, и обессиленно падает на колени. В свете луны её кожа выглядит как белый фарфор, руки и губы пробивает сильная дрожь, а по щекам текут хрупкие слёзы. ***       — Доброе утро, мадам! Вы не представляете, как мы с Викторией знатно прогулялись этой ночью вдоль побережья! Я бы хотел поделиться с вами всеми новостями! — Барнабас с счастливой улыбкой влетел в кабинет Джулии. — Доброе утро, Барнабас. Присаживайся, рассказывай. — Вновь скрытые под большим количеством косметики синяки под глазами от бессонной ночи, запах коньяка, сигарет и её духов. Лишь улыбка остаётся такой же искренней. Такой, которую она может подарить только ему.       Барнабаса присаживается на стул, напротив неё и начинает свой рассказ, активно жестикулируя и, периодически, влюблённо вздыхая.       А по старому радио медленно начинает играть Бетховен…