Камень

Долбушин просыпается в два часа ночи и машинальным отточенным движением подтягивает к себе ручку зонта. Ни покоя, ни облегчения жест не приносит — только отзывается в руке непрерывным зудом человеческое грехопадение. В такие непереносимые моменты Альберт задаётся вопросом. Почему именно он? Неужели первый владелец не встретил за целый век более достойной кандидатуры или не нашёл ни единого способа обезвредить сокрытое внутри? Некогда трости, нынче — зонта. Внутри этой ручки спрятан камень. Небольшой осколок гранита с маленькой зазубриной. Сам Альберт никогда камня не видел, но он отзывается на любое касание и верить в его материальность легче, чем в существование Третьей гряды на двушке. Его невозможно разбить, уничтожить, потерять или утопить. Разве что вернуть туда, где этот осколок породы впитал в себя первородную идею. Идею смертности человеческой, расправы и братоубийства. Клавдий мог бы забросить осколок обратно в болото, совершая свой отчаянный, последний эксперимент. Нырок на гиеле — надо ж додуматься! Вместо этого он прислал переделанную в зонт трость ему. С запиской «Ты разберёшься, что с ним делать». Дверь распахнула Нина и не успела поднять длинный свёрток, когда Алик — тогда ещё совсем не Альберт Фёдорович, ринулся поднимать самый опасный предмет на планете, поспешно оттолкнув жену. Нина замерла у стены их первой, снятой на деньги форта квартиры, пока Альберт осторожно поддел шуршащую упаковку из газет и скотча. Он часами сжимал ручку зонта, привыкая, смиряясь со своей ношей. Со стороны ручка казалась раскалённой, как железо в горне, но на деле пальцы почти покрывались инеем от одного только касания к привычному изгибу. Изгиб выточили под его пальцы, укоротив и истоньшив основание трости. Долбушин уверен, Клавдий отдал распоряжение сделать зонт максимально подходящим новому владельцу. Чеканную трость Клавдия — великого хромоногого экспериментатора Альберт видел единожды. Юный Долбушин, отогретый приторным кофе Дионсия Тиграновича Белдо, убаюканный его утешающим щебетанием, ступил на территорию Кубинки в 1992 году. Гай и Клавдий восседали за партией в шахматы и что характерно — Авдий ходил белыми и ему осталось два хода до гамбита в тот момент, когда Белдо кокетливо кашлянул, привлекая внимание. Дионисий Тигранович тогда начал седеть, а Клавдий, руководивший фортом за век до его появления, смотрелся едва ли старше самого Альберта. Разве что в глазах читалась старость. Он глядел не на окружение или людей, а в самую глубь, утомлённо анализируя. Все эмоциональные реакции Клавдию не впервой. Опираясь на стол, словно бы боясь полноценно распрямить спину, Авдий встаёт, сжимая в руке украшенную металлическими виноградными листьями трость. Алик старается не смотреть в глаза старика на молодом лице и намеренно делает вид, будто изучает трость. Его потряхивает от нервов, от озноба и от вида хромого мага. — Нравится? Хочешь подержаться? — Спрашивает Клавдий сдержанно. — Что это? Ваше личное хранилище присвоенных закладок? — Дерзит Альберт. — Молодой человек, если бы я нуждался в закладках, я бы не стал держать их на виду. — Клавдий отбивает тростью один смазанный удар и Альберт чувствует, как мир плывёт перед его глазами яркими разноцветными точками. Белдо цокает языком, протягивая Алику носовой платок. Носовое кровотечение — вещь для шныра, пускай четыре дня как бывшего, привычная. — Хм. — Клавдий склоняет голову и подбирается вплотную к Альберту Долбушину. Алик, привыкший возвышаться над всеми, смущается, когда его глаза оказываются на уровне чужого подбородка. — Странно. Извольте повторить. На этот раз металлический цокот раздаётся по плитке максимально отчётливо и Альберту кажется, что именно так ведьмари ощущают себя возле их зарядных закладок. Невидимый кованый обруч стискивает мозги. Клавдий улыбается Альберту, словно тот прошёл какую-то неведомую проверку. — Гай, обсуди с Дионисием судьбу юноши. Я должен кое-что проверить. Клавдий удаляется, сильно припадая на левую ногу. Поразительно, но трость при этом он держит под мышкой. — Тогда ты понял, что я вынесу? Что у меня врождённый иммунитет к… Смерти? — обращается к невидимому собеседнику Альберт Фёдорович, сидя в кровати. Он баюкает зонт, как иные баюкают больных детей в колыбели. Клавдий, навеки замурованный в болоте, временами доступен для диалогов. Подобно опекуну из болота, он говорит с Альбертом, как наставник. Не совсем покойный — он такой. Как в болото попал земной осколок камня и как долго в холодном едином сознании эльбов зрела идея преступления как такового? Уж не тогда ли двушка перестала их пускать? Нет, для эльбов противоестественно стремиться к свету, а вот разбрасывать камни — вполне в их духе.

***

Трость начала причинять ему боль, сковывающую поясницу, заставляющую поворачивать левую ногу, в 1991 году. Камень давлел над ним, сочась неостановимой, ежесекундной гибелью. Клавдий смиренно принимал страдания — наказание за власть над первопредметом. Краем сознания осознавая: скоро настанет тот день, когда эта власть иссякнет. Тогда-то он предстанет перед Гаем без оставшегося козыря на его милость. Что Гаю векторная магия, перед которой трясется весь форт берсерков и их руководитель? Этот трус даже опоясал всех, считая, что Авдий точит на него зуб. Клавдий уж и забыл, что топорник лично решил прикончить его. Не целься мне в сердце, я в бронежилете из собственной магии. Да и трость не даст прикончить его, пока Клавдий не встретит нового приёмника. Почему он выжил, не смотря на смертоносность любого удара? Касание оконечника неприменно убивало всякую жизнь, но его спрятанный в трости камень пощадил и даже одарил долголетием. Кто там решил, что у Смерти орудие — коса? Смерть — удивительно молодой мужчина, что ходит, опираясь на клюку. Клавдий просыпается среди ночи, смотрит на тикающий в углу комнаты будильник — почти два ночи, включает торшер. Распахивает магией верхнюю шуфлядку комода и достаёт, озираясь по углам на длинные тени, фото. Рамка тяжёлая, из настоящего серебра. Давно нестриженные волосы, свесившись до локтя, заслоняют женщину на фото от всего остального мира. Она не забыта Авдием — он говорит с нею напрямую, незримо для остальных, игнорируя и болото, и двушку, и самого Гая. Влияние Гая распространяется на профессиональную деятельность Авдия, но не на его чувства. Да и сам Клавдий, хоть и отказался от руководства фортами, ещё имеет право здесь командовать. Новоприбывшие даже путали его и Гая. Им говорили, мол, попадёшь на Кубинку, встретишь мужчину неопределённого возраста с длинными волосами — то и будет Гай. В прочем, потенциальным гиельим всадникам хватает и подручного. Он притягивает к себе трость, сжимает отполированную, с вмятиной от большого пальца ручку. Краткие волны отвращения, смятения, страха и боли вливаются в его сознание, смешиваясь с печальными мыслями об участи Алевтины. В такие моменты Клавдий почти не дышит, словно бы выходя из тела. Эльб замирает внутри, прижимаясь к аорте и сердцу. Боится. Клавдию достаточно крепко сжать трость, повернуть оконечник к себе и… Темнота. Покой. И возможно та, что приходит к нему во снах. Рано. Слишком рано. Трость ждёт нового владельца. Ему придётся делать вид, что не больно, пока камень не окажется рядом с тем, кто способен будет обуздать и терпеть незримое присутствие смерти. Но до тех пор… Авдий — кремень. Он будет ждать столько, сколько потребуется. Однажды он вновь поднимется в небо, чтобы рухнуть как можно ниже, пробивая границы миров.