Смертельная аллергия Империума

-Я тот, кого никто не любит…- Альфарий поднял странную небольшую пиалку, из которой его брат предпочитал пить чай и отхлебнул жидкость. Вкус едва чувствовался. Единственное, что точно мог сказать примарх – ядов в его чашке не было, а у его брата весьма и весьма странный вкус, но второе и так было известно многим в Империуме, - Впрочем, тебя тоже. Забавный парадокс? Сидящий напротив примарх мягко улыбнулся и сдвинул правой рукой фигурку на доске, чуть поменял положение головы. Толстая коса угольно-черных волос на плече шевельнулась, по комнате разнеслось едва слышное «дзынь» от одного из многочисленных колокольчиков, вплетенных в длинные волосы брата. Альфарий как-то в самом начале их знакомства спросил, зачем это. Сам он думал, что для украшения или из-за чрезмерной самоуверенности. Но странный брат, так же мягко улыбаясь, объяснил, что его дом стоял посреди леса, а ходил он слишком тихо. И вот, чтобы предупреждать животных и людей о своем приближении, он и носил колокольчики. «Живому существу нужно давать выбор – встречаться с тобой или нет»- сказал тогда примарх, назвавшийся при их первой встрече Мацзу, а Альфарий подумал, что еще одним больным на головушку в их семействе стало больше. -Забавный парадокс. Они воюют, чтобы добиться мира и любви. И ненавидят больше всего того, кто верит в войну, и того, кто верит в любовь. Как раз в твоем вкусе, - продолжил Альфарий, пристально наблюдая за расстановкой фигур на игровом поле, а затем и сам делая очередной ход и убирая воина соперника с доски. -Не в моем. Ты знаешь, брат, что я сказал нашему отцу? Тебе сообщили? -Не сообщили, но я знаю. «Ваше сердце жаждет не мира, но власти, вы желаете не войны, но жадно взять все, на что упадет ваш взгляд» - процитировал Альфарий, точно скопировав легкий напевный акцент Мацзу, - А я ведь говорил тебе, что правда до добра не доведет. -А я отвечал, что не буду врать. Люди не могут закрыть от меня свое сердце и разум, я обязан отвечать им тем же. Альфарию очень захотелось закатить глаза. И он не отказал себе в этом удовольствии. Этот спор они вели едва ли не с первого дня их знакомства. Однако он не мог отрицать, что эта черта – абсолютная правдивость – ему в брате нравилась. Где-то очень и очень глубоко в душе. Очень удобная для его работы. С одной стороны, а с другой – чертовски тяжелая. Внедренные в девятнадцатый легион оперативники скучали и от нечего делать даже перенимали странные взгляды на мир придурашного примарха, а значит, становились абсолютно, просто невероятно бесполезными для него. А уж какой позор он пережил, когда брат привез ему его оперативников и, как всегда, мягко улыбаясь, поведал, что они сами признались в своей миссии и в том, что не могут больше ее выполнять. О, этого он не забудет никогда. Хорошо хоть, не все подверглись такому заразному правдолюбию. Колокольчики опять тихо звякнули, и очередная фигура на доске сдвинулась. -Позволь спросить, можешь не отвечать… -Ну, ты вполне можешь прочитать ответ и сам, - с деланым равнодушием ответил Альфарий, прикидывая, нарушит ли в этот раз брат еще одно свое странное правило или нет. Он бы нарушил. Он бы его вообще не заводил, разве что только для прикрытия. Мацзу тихо хмыкнул, как хмыкал всегда, когда маленький брат предлагал ему поступить по его. «Даже «хм» у него явно не наше семейное, мягкое какое-то, словно кошачье» - очень громко попытался подумать Альфарий, не спуская взгляда с лица брата. Ничего. Никаких мельчайших изменений в мимике, говоривших бы о том, что псайкер начал свою работу, не было. И того теплого, нежного, словно материнская рука, утешающего касания к его сознанию, которое он, один из немногих, почувствовал дважды, тоже не было. Это даже расстраивало. -Кто отдал тебе приказ? -Отдал отец. Кто же еще мог такое приказать? Но ты ведь не это хочешь узнать? Бумаги передал Сигиллит. Честно говоря, не думаю, что Император смог бы себе простить, если бы отдал приказ мне лично. В конце концов, мы оба его сыновья, хоть ты явно и дефектный вариант оружия. Даже сейчас не расскажешь, кто ж тебя так испортил? -Да, я тоже так думаю. На счет отца. Он жесток, но в жестокости своей справедлив. Вряд ли в том мире, который он строит, можно было бы по-другому. Однако в мире людей можно было бы. Альфарий приподнял бровь. Скептически. -Ты сам знаешь, что бывает с людьми, если выпустить их под жесткого управления. Думаю, Темная Эра Технологий во всех красках показала нам, какие мы на самом деле. -Но это не значит, что мы не можем меняться. -Ха, опять. Мы вечно на это сворачиваем. Жаль, что времени нет. Я скучаю по этому нашему разговору. -Я тоже, брат, я тоже. Снова сдвинулись фигуры на доске, сначала с одной стороны, затем с другой. Альфарий глубоко задумался. Мысли постепенно отошли от сложного расположения искусно вырезанных фигурок на расписной доске, к руке, которая недавно сдвинула одну из них. Все такой же необычно тонкой для примарха, и без следов мозолей, которые были у каждого из них. На бледных тонких пальцах и внутренней части ладони Мацзу не было ни следа, говорившего бы о том, что он прикасался к рукояти меча или чего-то подобного. Когда-то, когда они встретились впервые, эта деталь удивила его больше всех остальных. Именно впервые пожав эту руку, он понял, что нашел что-то уникальное. Настолько невероятное, что вряд ли когда-либо еще за свою жизнь встретит более опасную находку. Мацзу нашел лично он. Давно. Тогда ему еще не отдали под командование его легион. Тогда он просто скользил тенью своего отца по просторам космоса, ища новые миры, новые возможности для Империума, и готовя почву для его прихода. Когда его корабль вышел на орбиту небольшого мира, незаселенного, как им вначале показалось, людьми, утопающего в зелени материков и синеве больших океанов, вся команда и он во главе почувствовали одно и то же – почти непреодолимое желание пролететь мимо этого заурядного мирка. И они бы пролетели, если бы кораблем командовал кто угодно, кроме Альфария. Он, воспитанный только на главном чувстве – всепроникающей паранойе, единственный почувствовал неладное. Ему было слишком хорошо. На краткий миг, на долю секунды ему стало спокойно. Впервые в жизни. Показалось. Словно его души коснулось что-то теплое, что-то защищающее, успокаивающее. И примарх тут же направил свой корабль вниз, приказав личному псайкеру, которого тогда уже таскал за собой, крайне внимательно отнестись к подобным ощущениям. Он не прогадал. На планете оказалась вполне развитая жизнь, поселения, города. Близкие к полудикому сосуществованию с природой. Практически без технологий. Но поразило его не это. Таких миров он навидался. Каждый из местных жителей, которых они допрашивали, говорил одно и то же: у них не было войн. Ни конфликтов. Ни споров, ни драки за власть. Ничего. Зато была легенда о некоем учителе, который однажды вышел из леса и примирил между собой людей всей планеты. Постепенно. Но именно примирил, а не завоевал. Люди клялись своей жизнью, что учитель не пролил ни капли крови. Только говорил. А когда было сформировано общество, управляемое выборными главами местных конгломератов, старостами, как их называли, просто ушел. Обратно в лес. В Великий Храм, как его называли, а на деле почти хижину. Великим Учителем оказался его брат. Один из потерянных сыновей Императора. Примарх с удивительно нежными ладонями, тихим и спокойным голосом и дурацкими колокольчиками в волосах. Когда они встретились впервые, пожали правые руки – странный и полный непонятного Альфарию доверияжесть, тогда-то его сознания второй раз в жизни и коснулось мягкое тепло псайкерского воздействия его брата. Сомнений в его происхождении не могло возникнуть. Гигант в странном одеянии, больше похожем на простые драпировки ткани вокруг могучего тела, был поразительной, почти точной копией Императора, только лицо выглядело значительно моложе и как-то мягче. Легкая полуулыбка почти никогда не сходила с губ, а длинная толстая коса, уложенная на плечи или перекинутая за спину, тихо звенящая при каждом шаге, не давала даже шанса заподозрить в этом примархе воина. Так оно и оказалось. Мацзу отказывался воевать. Говорил, что любой конфликт можно решить словами, а убийство – преступление против разума. Примарх оказался сильнейшим псайкером, легчайшим касанием проникающим в мысли и желания собеседника. И именно это сделало его великим дипломатом. Это и то, что он никогда не врал. Вообще никогда. Ни в чем. Ни хитрил, ни недоговаривал. Считал, что не имеет права. И второй раз заглядывать в один и тот же разум – тоже. Альфария это раздражало неимоверно. Тогда он посчитал, что уж с этим-то братом он точно не найдет общего языка. Никогда. А уже через несколько месяцев, после представления брата Отцу на Терре сам от себя такого не ожидая, познакомил его с Омегоном, открыв второй по важности секрет Империи, первым-то был он сам. Они были не просто разными. Казалось, что они созданы как полная и абсолютная противоположность друг другу. Однако он был единственным, как оказалось, из братьев, которому Мацзу понравился. Остальные были раздражены, бесились, смотря на его спокойное лицо, отрицание каких-либо хитростей. И вообще войны как таковой. Но еще больше этих придурков в пестрых доспехах бесило то, что он их побеждал. Абсолютно честный побеждал в спорах, запутывая своими странными афоризмами и заставляя в итоге согласиться с собой. Побеждал и на тренировочном поле. Обращая прямые честные атаки или хитрые обманки против нападавшего всего несколькими движениями. Без оружия в руках. Сам Альфарий умудрился заслужить очередные минус 100 очков в глазах братьев, победив его, но только со второго раза. Обычно Мацзу выходил на поединок только один раз с одним братом. С ним вышел дважды. А на вопросы остальных просто пожал плечами и ответил: «Отцу бы это понравилось». Отец же решил, что странный сын проникнется идеями Империума, если отправить его к легиону и позволить самому взглянуть на дело Крестового похода. Отправить-то отправили, ходя Альфарий лично говорил отцу, что идея глупая,что они рискуют потерять этот легион. Сам лично советовал найти способ изолировать странного примарха и промыть ему мозги, но кто и когда его слушал? А потом они получили то, что получили. Все миры, куда был отправлен 11 легион, были приведены к согласию в рекордные сроки. И без единой потери. Рекорд, достойный триумфа на Терре. Вот только потерь не было, потому что не было войны. Легион просто прилетал к планете, Мацзу спускался вниз, встречался с местными управленцами и все. Через несколько часов или дней мир, банально уговоренный примархом без доспеха, вставал в стройные ряды имперских планет. И отказывался поставлять оружие и солдат. Вообще отказывался от армий. И войны. А на простой вопрос: «Ну как ты это делаешь?», почти ежедневно задаваемый запутавшимся Альфарием, брат пожимал плечами, мягко улыбался и отвечал: «Любовь – есть жизнь.» Малагар Сигилит и Император вздрагивали, когда слышали что-то о 11 легионе и его примархе. Ибо не понимали, что вообще с ними делать и что происходит. А когда узнали о том, как ему вернули легионеров несуществующего легиона, а среди 11-х распространилась мода не носить доспехи, поняли, что Империуму грозит опасность похлеще улья Тиранидов. И именно тогда Альфарий в нарушение всех правил, положений, долга, чести и собственного характера, отправил брату короткое послание: «Беги». А затем, всего спустя месяц, получил приказ, переданный через Сигиллита. Ну да, кому поручать убийство Любви, как не Войне? Все, кто снял доспехи, пропали из легиона в один вечер. Все, кто в этом подозревался – на следующее утро. Примарх пропал неделей раньше и без его, Альфария, помощи. Но никто не может спрятаться от него навечно. И сейчас он сидел напротив единственного брата, которым дорожил по странному стечению обстоятельств, и которого прилетел убить. Ибо большей опасности для Империума сейчас не было. -Они назвали тебя болезнью,- тихо, почти про себя, проговорил примарх. -Хм…Может быть. Для них. Все? -Нет, Вулкан был против. Ему и Жилиману достанутся остатки твоего легиона. -Это хорошо, что этим братьям. Они понимают ценность жизни. – Мацзу удовлетворенно кивнул, - А дети, что сняли доспехи? -Этих приказано убить, - не стал врать Альфарий. На прекрасном лице брата отразилась глубокая скорбь. И почему-то, против его желания, также изменилось и лицо Альфария, однако он занес руку над доской, взял фигуру и передвинул ее, сбивая последнюю фигурку другого цвета, остававшуюся на поле. -Я убил тебя, брат. -Ты убил меня. -И твою идею. Теперь Империуму она больше не угрожает. -Пока да. Альфарий улыбнулся. -Этот чай, что я привез. Вкусный, как по твоим меркам? -Он великолепен, спасибо. Здесь пока мне не удалось вырастить нужные растения. -Ну и хорошо. Пожалуй, пора завершать наши посиделки. Зазвенели колокольчики. Два гиганта, один в тяжелой, покрытой чешуей, словно древнее чудище, броне, а другой закутанный в легкие ткани, поднялись со своих мест и двинулись к видневшемуся вдали выходу. На ступеньках большого деревянного здания, слишком открытого для нападения, на взгляд Альфария, они остановились. Примарх ткнул пальцем в несколько шеренг космодесантников в броне. С ним прибыло чуть больше трех сотен. Доспехи несуществующего еще пока официально легиона чуть поблескивали в солнечных лучах. По знаку примарха все они сняли шлемы, продемонстрировав одинаковые, поразительно похожие на Альфария лица. - Мой подарок. Так их никто не заподозрит в том, что они что не большие поклонники войны, - хихикнул Альфарий, - А ты не забудешь, что у Империума есть иммунная система, которая в следующий раз отреагирует значительно быстрее. Мацзу склонил голову в благодарном поклоне: -Спасибо тебе, Омегон, за все, что вы сделали. И передавай мою любовь Альфарию. -Эй, вот ты нас и перепутал! – весело проговорил Омегон, надеясь поддеть единственное существо во вселенной, которое никогда не путало его и брата. -Нет, - мягко улыбнулся Мацзу, - Альфарию я проиграл на поле боя, но именно тебе проигрываю на игральной доске. *** -Ну как там? -Как всегда. Ты уже сделал? -Да, все данные об этой планете удалены из всех возможных и нескольких невозможных имперских источников, - хищно улыбнулся Альфарий, в душе завидуя брату, которому выпала честь убить примарха 11. -А наши карты? -Осталось выбрать название. Альфарий 324? Как тебе? Омегон хихикнул их вечной шутке, но не поддержал ее: -Нет, я думаю, правильнее будет Allergy. Два совершенно одинаковых лица исказились выражением, которое никто, кроме этих двоих, никогда не видел, - выражением мальчишки, удачно провернувшего первоклассную шалость.