Подарок

Отодвинув бархатную занавеску, Виктория из окна наблюдала за парадным двором. Подъехал экипаж и, когда из кареты показалась голова лорда Мельбурна, сердце ее подскочило к горлу. Господи, как же он был прекрасен собой! Красивее любого мужчины, которого она когда-либо знала. Одетый в длинное пальто и цилиндр он сошел с кареты со спортивной грацией и, невзирая на мороз и метель, окружившие его внушительную фигуру, уверенной походкой направился во дворец. К ней. Сердце Виктории забилось скорее, и она поспешила поправить причёску. Кажется, все в порядке. Ей хотелось выглядеть безупречно только для одного человека — единственного мужчины в ее жизни, которому удавалось скрашивать ее существование, просто переступив порог комнаты. Кто-то, вероятно, посчитал бы такое поведение легкомысленным, но Виктория не могла ничего с собой поделать. В присутствии Лорда М., и весь мир был ей желанен и мил. А когда он уезжал, будто бы забирал с собой весь воздух, которым она дышала, и только мечты о следующей встрече помогали вынести отъезд. Не в силах унять волнения, королева в который раз разгладила несуществующие складки на платье из голубого шелка, которое выбрала на сегодня. Она отпустила своих фрейлин еще утром, и, к счастью, ни у ее матери, ни у Лецен не возникло намерения нанести визит. Королева всегда находила возможности оставаться со своим премьер-министром наедине, но было спокойнее знать, что не придется снова выдумывать оправдания и высылать посторонних из покоев. Загодя узнав приближающиеся шаги дворецкого Пенджа и лорда М., Виктория стала искать подходящее место, чтобы принять его. Сев на софу, она скрестила перед собой руки и попыталась успокоить мечущееся птицей в клетке сердце. Дверь распахнулась, вошел угрюмый мистер Пендж. — Лорд Мельбурн прибыл, мэм, — сообщил он, важно задрав нос, — просматривает депеши. — Хорошо. После пришлите его ко мне. Камердинер с почтением удалился, а вскоре в дверях появился сам лорд Мельбурн. Виктория тяжело сглотнула. Его щеки и кончики ушей порозовели от холода улицы, как и губы. Она почувствовала, как дрогнули ее собственные. Мягкая зелень глаз, показавшихся ей сегодня необычайно глубокого малахитового оттенка, очаровала ее. Цвет их сочетался с богатым тоном галстука. Она стояла перед ним, утонувшая в вихре юбок, когда он опустился на одно колено, взял ее руку в свою, и, склонившись, прижался к костяшкам пальцев в почтительном поцелуе теми розовыми губами, которыми она только что любовалась. И правда, его губы были холодными, подумала она с бесстыдным удовольствием, когда он отошел и встал перед ней. Тот факт, что она хотела бы согреть их для него, непрошено мелькнул в уме, и тотчас королева обрадовалась, что ее премьер-министр не может прочесть ее мысли. — Доброе утро, Лорд М., — сказала королева, не сумев скрыть улыбки, — какое морозное выдалось утро, не правда ли? — Да, это действительно так. Простите, мэм, если мои руки были слишком холодными. Наверное, мне следовало сначала их согреть. — Не было необходимости. Но, прошу, присядьте перед камином, — предложила она, пытаясь не дать волю внутренней радости, вызванной долгожданной встречей, — мне было весьма комфортно, но, вам, конечно, после такого путешествия нужно отдохнуть. Послать за чаем или кофе? — Кофе был бы очень кстати, мэм, благодарю, — ровно произнес он, после чего подошел к огню. И снова эта формальность и выдержанная вежливость. Иногда все эти условности бесконечно раздражали ее. Мгновение она смотрела на мужское великолепие, которое воплощал собой ее дражайший лорд М., просто стоя перед огнем и грея руки. Какая прекрасная осанка у него была. Высокая, прямая, статная. Такие широкие у него были плечи. Такие большие и ловкие руки. Глаза — нежные, а голос — до того приятный. И к тому же сегодня на нем был ее любимый синий вельветовый сюртук и светло-коричневые бриджи, а жилет и галстук были такого же темно-зеленого цвета, как и его глаза. Близкий ей, он в то же время оставался тайной, которую очень хотелось разгадать. Ходили слухи, что лорд Мельбурн был замешан во многих скандалах. В недопустимых разговорах с замужними женщинами и других, еще более неблагопристойных вещах. И нельзя было забыть о его неверной супруге. Виктория не могла себе этого представить. Какая из женщин посмела бы предать любовь такого великолепного мужчины? Если бы ей повезло стать его благоверной или счастливой обладательницей его восхищения и симпатии, не говоря уже о любви, она считала бы себя счастливейшей из всех дам и никогда бы не поступила подобным образом. Ее взгляд снова скользнул по фигуре ее премьер-министра, и она поймала себя на том, что вспомнила коронационный бал и ощущение его ладони на своей талии, держащей ее в танце. Как плыли они по залу, его глаза, горящие расплавленным янтарем в свете свечей и приковывающие к себе. О, как бы ей хотелось снова вернуться туда! Почувствовать, как он притягивает ее к себе, как когда-то Александр, великий русский князь. Если бы вместо этого Лорд М. обнимал ее так, она бы никому не позволила даже прикоснуться к себе. — Кажется, этим утром вы немного потерялись в своих мыслях, мэм. Виктория моргнула и поняла, что он заметил, что она смотрела него все это время, и теперь странно улыбался. Она отвернулась, краснея. Как именно она смотрела на него? И что он подумал? — Мои извинения, Лорд М., — пролепетала королева, — я не хотела доставлять вам неудобства. Я просто… я… потерялась в своих мыслях, как вы выразились, — закончила она неуверенно и подошла к окну, ища убежища. Зимний снегопад теперь показался освежающей прохладой после ярко вспыхнувших в памяти образов. — Что-нибудь особенное, мэм? — спросил он немного ласковым тоном, — могу ли я быть чем-то полезен? Да. Она закрыла глаза. О, да, вы можете. Только вы в состоянии мне помочь. Если бы только — о, если бы вы только хотели! Раздался стук, и принесли угощения. Когда дверь снова закрылась, Виктория подошла к передвижной тележке. Наливая кофе, она ощущала на себе озадаченный взгляд лорда М., а когда протянула ему чашку слегка дрожащими руками, он принялся отказываться от помощи. — Вы лишите меня редкого удовольствия, если обслужите себя сами, — сказала она, надеясь, отчасти жеманным тоном, — в конце концов, позвольте хоть раз и мне быть в чем-то вам полезной. — Вы не просто полезны, мэм. Вы наверняка это знаете, — он принял чашку, глядя на свою королеву с интересом, пожалуй, слишком откровенным, что на долю секунды даже испугало ее. — Иногда, — вздохнула она, — я всерьёз кажусь себе ненужной. — У королевы есть гораздо более важные дела, чем наливать кофе премьер-министру, мадам, — сказал он с улыбкой, — но я премного благодарен вам. — Вздор какой-то. Вы мой друг и мой премьер-министр. Наверняка это дает мне право на некоторые привилегии? Он опустил глаза, и Виктория, ударив себя ногой под юбками, поторопилась изъясниться: — Могу я хотя бы налить вам кофе холодным утром, в конце концов? Это меньшее, что я в состоянии сделать для вас, когда вы проделали весь этот нелёгкий путь в такую непогоду. — Что ж. Маловероятно, что это вызовет недовольство у партии, так что я полагаю, в этом нет ничего дурного, — улыбаясь, сказал он. — Спасибо, — сказала она, испытывая душевное облегчение. Виктория налила кофе и себе и, сделав глоток, села рядом. Но не так близко, как хотелось бы. Она спрятала свое разочарование за чашкой. Королева была недовольна не только своим премьер-министром, но и собой. Вот они, только вдвоем, что она представляла себе так часто. И все же как только разговор заходил на темы, гораздо более приятные, чем содержание дневных донесений, она сама запиналась и поспешно возвращалась к удобной официальности, той самой формальности, которой всего лишь минуту назад так возмущалась. В самом деле, иногда она не знала, кого находила невыносимее: его или себя. В задумчивости Виктория отпила еще немного и позволила чашке удариться о блюдце громче, чем следовало. Его глаза снова были устремлены на нее. Как всегда, лорду М. удавалось улавливать малейшие перемены в ее настроении. Это была одна из его самых привлекательных и одновременно смущающих способностей. — Все в порядке, мэм? Надеюсь, вы простите мне это замечание, но, похоже, вас что-то тяготит. Она выдохнула. — Мэм? Я… Возможно, я пришел не в неподходящее время? Вы бы хотели, чтобы я —… — Нет! Пожалуйста, останьтесь, лорд М. Мне очень жаль. Я… я прошу прощения, — она поставила чашку обратно на тележку. — Может быть, вам стоит высказать свои опасения, мэм? — Нет. Мои опасения тривиальны, уверяю вас. Я полагаю, мы должны просмотреть депеши? Снова она делает это. Убегает от того, о чем больше всего жаждала поговорить. Наберется ли она когда-нибудь достаточной храбрости, чтобы по-настоящему объясниться? Он ничего не сказал, но невысказанные волнения королевы не укрылись от него. Через секунду лорд Мельбурн кивнул. — Подозреваю, они заждались нашего внимания. Виктория без лишних слов села за свой стол, и вскоре лорд М. последовал за ней и, встав рядом, извлёк из сундучка первый документ. Терпеливо и доходчиво он объяснял предмет каждого, а она подписывала один за другим, до тех пор, пока не показалось деревянное дно. Он собрал бумаги, чтобы убрать. — Лорд М., — сказала королева с внезапным вдохновением, — я хотела бы провести рождественский бал. — В самом деле, мэм? — Все же до Рождества осталось всего несколько недель. — Это так. — Мы должны придумать что-нибудь, чтобы отметить столь важное событие, не так ли? — Так принято, мэм. — Не считаете, что это было бы слишком… экстравагантно? — Ну… не больше, чем любое празднование Рождества. Очевидно, потребуются некоторые расходы, но я считаю, что удовольствие, которые получат ваши придворные, будет того стоить. — Хорошо. Тогда я хотела бы организовать рождественский бал. — Намерены устроить его в день праздника? — Мне бы хотелось, чтобы это было в канун Рождества. Тогда он бы ознаменовал начало торжества, а не конец. — Очень мудро, мэм. — Вы придёте? — Конечно, если вы так желаете, — ответил лорд Мельбурн, с улыбкой обращаясь к ней, — это будет костюмированный бал? — Нет. Никакого притворства в этот раз. Пусть все будут самими собой. И да, я хочу, чтобы вы присутствовали. — Тогда для меня будет большой честью принять ваше приглашение, мэм. — И вы будете танцевать со мной, правда же? Его руки, держащие бумаги, замерли. — Лорд М? — С удовольствием, мэм, — прошептал он и подарил ей такую милую улыбку, что в этот миг Виктория подумала, что ее премьер-министр, должно быть, искренне признателен за такую просьбу. От этой мысли у нее приятно потеплело в груди. Она ответила на улыбку тем же и провела следующие несколько мгновений, застыв в его прекрасных глазах, купаясь в теплоте, которая наполняла их. Это был особенный взгляд, которым он радовал ее только тогда, когда никого не было рядом, что случалось редко. Это сделало момент еще более драгоценным для нее. — В таком случае, могу ли я быть настолько смел, чтобы претендовать на первые два танца, мэм? — спросил он также тихо. Она улыбнулась и с довольством пронаблюдала, как его губы медленно растянулись в широкой встречной улыбке. — Можете, лорд М. Действительно можете.

***

Виктория ушла с аудиенции в гораздо лучшем настроении, чем пребывала в ее начале. Как ловко она все устроила, чтобы провести Рождество со своим лордом М.! Снова он будет танцевать с ней, держать в объятиях. Она не могла придумать лучшего способа провести праздник. Королева то и дело напевала себе под нос на протяжении всего дня. Первые два танца! Ей не терпелось шагнуть навстречу, почувствовать его широкую, крепкую ладонь чуть выше талии, оказавшись достаточно близко, чтобы вдохнуть его, заглянуть в глаза. О, и греться в изумлении гостей на протяжении двух полных танцев! Целых двух! Нужно подобрать подходящий наряд! Такой, чтобы бы лорд М. оценил. О, она должна проследить за тем, чтобы первые два танца были вальсами. Она не хотела тратить их ни на какие другие. Но что ему подарить? Нужно что-то особенное. То, что скажет ему, как высоко она его ценит и его общество рядом с собой. Что-то, что можно было использовать или носить. Что напоминало бы ему о ней. Но главное — точно понравилось. Заставило чувствовать себя не только значимым, но и милым ее сердцу. Да, она определено должна что-нибудь подарить. Но что? — Эмма, ты наверняка знаешь, что ему нужно! — воскликнула королева позже в этот же день, в отчаянии плюхнувшись на свой диван. Леди Эмма смотрела на свою королеву со смесью настороженности и дружеского участия. — Уильям — человек с утончённым, но в то же время скромным вкусом, мэм. Нынешний образ жизни его вполне устраивает. Нет ничего, чего бы ему не доставало… по крайней мере, что вы могли бы обеспечить, — сказала она, взглянув на Викторию. — Ничего из того, что он принял бы от меня, — подавленно проговорила королева. — Почему вы так говорите, мэм? — О… я не знаю! Я просто… я чувствую… — она снова встала, и, заламывая руки, подошла к окну, — я хочу поблагодарить его так, чтобы он оценил. За всю преданную службу и покровительство. Но не знаю как! Я вообще не уверена, что могу придумать что-то существенное или полезное. Что-то, что он действительно был бы рад получить в качестве подарка. — Что бы вы не выбрали для Уильяма, будет иметь и смысл и пользу, мэм. В этом я убеждена. — Почему? Почему ты так в этом уверена? — Потому что подарок будет исходить от вас, — Эмма задержала долгий взгляд. Виктория вздохнула. Если бы она только могла в это поверить. Если бы только это было правдой — гораздо более глубокой, чем могла предположить Эмма. — А как насчет украшенной драгоценными камнями булавки для галстука? Например, изумрудной? — Слишком щедрый подарок, мэм. Он будет чувствовать себя неловко, принимая его. — Пара перчаток с меховой подкладкой? — Возможно. Безусловно, полезная вещь, но, пожалуй, слишком практичная. — Карманные часы? — Он носит часы своего отца. — Тонкую золотую цепочку? — Опять же — возможно. Хотя у него их несколько. Виктория вздохнула. — Украшенную драгоценными камнями шкатулку, в которой он сможет хранить мои письма? Эмма хихикнула вместе с Викторией. — Нет, мэм, думаю, нет! — Видишь, я безнадежна! — со вздохом заключила Виктория. — Бутылка хорошего бренди была бы в самую пору. Как известно, это его любимый напиток. — Он будет пьян и уйдет с вечера раньше. Или никогда не притронется к нему, а значит подарок будет потрачен впустую и совершенно не оценен. — Не исключено, конечно, но, не думаю, что до этого дойдёт. — Еще варианты? — Ну, мне кажется, я знаю кое-что, что подлинно удивило бы его. Однако это довольно интимный подарок, мэм. — Что это? — Виктория была заинтригована, готовая запомнить каждое слово леди Эммы. Но Эмма, кажется, не спешила озвучивать свое предложение. После короткого раздумья, она наконец встретилась глазами с королевой. — Пожалуйста, ты должна сказать мне, Эмма. Что бы это ни было. — Подошел бы… ваш миниатюрный портрет, мэм. Лорд Мельбурн был бы очень признателен, — глаза Эммы снова встретились с ее, — ему можно носить его — тайно, конечно, — на цепочке от часов. Или положить куда-нибудь, туда, где никто кроме него не найдёт. — Но он итак каждый день видит меня, — хмуро сказала королева, — сомневаюсь, что лорд М. хочет, чтобы мой портрет остался с ним, когда он уйдёт от меня. — Почему вы думаете, что он хочет уйти от вас, мэм? — Он… просто… потому что он… — Виктория вздохнула. — Он что? Королева пожала плечами. — Потому что порой мне кажется, что я в тягость ему больше, чем кто-либо еще. Если бы я не была королевой, он бы не тревожился обо мне. Никогда бы даже не взглянул в мою сторону. Иногда мне хочется как следует его разозлить, но он слишком хорошо воспитан, чтобы проявить при мне свои чувства, — она ощутила, как слезы наворачиваются на глаза, — но… о, Эмма! Как он важен для меня! Как… необходим для моего счастья и покоя! Я даже не могу представить свою жизнь без него. И все же он прекрасно обходится и без меня. Если бы он заботился обо мне, я имею в виду, на самом деле заботился, хотя бы немного! Виктория закусила губу и отвернулась. Правда резала сердце. Одно дело обдумывать свои переживания, другое — отважиться признаться в них кому-то. Эмма мгновение молчала, и Виктория не решалась посмотреть в глаза подруге. Вместо этого она наблюдала за снегопадом из окна. — Мэм, — наконец сказала леди Эмма, — я не претендую, что досконально знакома с душевным складом Уильяма, каким бы добрым другом он мне ни был. Но могу заверить, он искренне уважает вас. Гораздо больше, чем вы можете себе представить. — Я… по-моему, я… расстроила его. — Каким образом? Виктория глубоко вздохнула, а затем рассказала Эмме о ночи коронационного бала. Как глупо она бросилась на него в коридоре, а он отверг ее. И с тех пор все между ними было не так, как прежде. Встречи были то излишне формальными, то полны неловкости. В разговорах залегло напряжение, которого не было раньше. Казалось, они увязли в бесконечном потоке нарочитой вежливости, что печалило ее все больше. — Боюсь, я все испортила, — Виктория оттерла щеки ладонями, — и поэтому подумала, что подходящий рождественский подарок сможет загладить мою вину. Но видимо нет никакого способа исправить то, что я сделала. Чтобы ему снова стало комфортно находится со мной. Эмма долго молчала. — Нет, мэм, — сказала она, — как известно, сделанного не воротишь. Произошедшее трудно вычеркнуть из памяти, и ни один из вас не может притворяться, что этого не было. Возможно, произошедшее осталось с ним. Ему было больно, это правда. Но не потому, что он считает вас своенравным ребенком. Уверяю вас, это не так. Он действительно видит в вас королеву. А вы королева, мэм. И про это нельзя забывать. Ни с кем. Особенно с Уильямом. Даже наедине с собой. — Я и не намерена забывать об этом. Но я бы хотела, чтобы это не мешало. — Мэм, Уильям безгранично гордится своим положением. Он может быть вашим премьер-министром, но он не равный вам. Если у него и есть чувства более глубокие, чем дружеские, он понимает, что они невозможны. Пожалуй, даже опасны. Для него действовать, полагаясь на них, было бы непростительно. — Непростительно? Но я так не считаю! — Вы — может, и нет, но, к сожалению, эта ситуация касается далеко не только вас и его, мэм. — Но он такой прекрасный мужчина, Эмма, — прошептала она, прислонив голову к прохладному оконному стеклу, — лучший, о котором я могла мечтать. Я не знаю ни одного принца, который мог бы сравниться с лордом М., не говоря уже о его превосходстве. — Он очень хороший человек, это правда. Со своей стороны я рада, что есть люди, которые это признают. Полагаю, он ценит ваше уважение и доверие, которое вы ему оказываете, превыше всего остального. Поэтому любой подарок, который вы преподнесете ему на это Рождество, — я вам обещаю, — он будет дорожить им. Виктория зажмурилась, но слезы все равно полились. — Правда? — Да. И уверяю вас, он оценит это выше, чем любую драгоценность. Гораздо выше, чем вы допускаете. И пока все остается в секрете, в этом не может быть ничего предосудительного, верно? Можно положить портрет в медальон. Если преподнесете свой дар тайно, никто никогда не узнает об этом. Ибо Уильям, конечно, никому не сказал бы, и я тоже. Такой подарок будет значить для него целый мир. — Ты в самом деле так думаешь? — Да, мэм. И… вы могли бы сделать особый портрет. Один, только для него. Что-то необычное. Личное. Виктория посмотрела на свою фрейлину, медленная, заговорщицкая улыбка расплывалась по ее лицу. — Эмма, что ты предлагаешь? — Есть художник, мэм, известный своими картинами женщин. Я думаю, он вам очень понравится. Быть может, он занимается более нетрадиционными работами, но он умеет делать женщину похожей на богиню. — Если он нарисует меня такой, Лорд М. никогда не узнает меня и подумает, что я подсунула ему чужой портрет! — Виктория хихикнула. — О, нет, мэм. Не будет никаких сомнений, что это вы. И его мастерство достаточно велико даже для того, чтобы удовлетворить щепетильный вкус Уильяма к портретам. — Да, у него весьма критичный взгляд, не находишь? — Ему очень понравился ваш портрет к коронации, если вы помните, мэм. Она пожала плечами. — Он посчитал, что портрет не оценивает меня по достоинству. — Он сказал: «Ни одна картина не сможет полностью оценить вас по достоинству», если я правильно помню ваш рассказ. Виктория забыла об этом. Воспоминание заставило ее улыбнуться. — Ты уверена, что он это оценит? — Уверена. — Тогда не могла бы ты принять меры для этого? Я бы предпочла не привлекать никого другого. — С удовольствием. Так и было решено. За художником, о котором шла речь, послали, и его тайно приводили и вывозили из дворца в течение нескольких дней, в комнату, в которую Виктория приходила в строжайшей секретности, пока работа не была завершена. Готовое изделие было весьма симпатичным, признала она, держа в руке миниатюрный портрет, спрятанный в золотой медальон, свисавший с самой тонкой золотой цепочки, какую только можно было найти. Она завернула его в полупрозрачный муслин и положила в маленькую искусно украшенную эмалью коробочку. И без ведома даже Эммы вложила туда же прядь собственных волос, надежно перевязанную пурпурной ленточкой. Теперь это было в самом деле вопиюще, подумала она, мрачно рассматривая готовый подарок. Презент от любовницы. Это не могло не казаться таковым. Но теперь, когда все было сделано, Виктория не сумела бы заставить себя дать ему что-то меньшее. Ее сердце принадлежало ему, даже если отдать его — было не в ее власти, и не в его положении — принять. И все же она хотела, чтобы он узнал. Все равно, к лучшему это приведёт или к худшему. Она желала, чтобы он понял, как сильно она любит его, сейчас или никогда.