Ксенодерма

- Поверить не могу, что они заявились только для того чтобы так нагло посмеяться. Да и ты хорош, заливал не хуже этих двоих... - Ты до конца жизни будешь мне это напоминать? - Лягушатник потянулся, обвивая рукой тонкую женскую талию. Цунаде рядом с ним недовольно завозилась, но руки всё же не убрала. - Буду. - Брось. Ты так боялась того, что она окажется беременна, что места себе не находила, металась, строила самые ужасные картины с своей блондинистой головке, а теперь дуешься, хотя радоваться должна. - Они просто посмеялись над нами. - А могли убить. Об этом ты думала? Блондинка вздохнула. Так или иначе, Орочимару она всё равно не верила, хотя и убедилась в том, что он может совсем мирно заявиться в деревню. Ну как совсем... Только ради того чтобы потрепать ей нервы и всласть поиздеваться. Это у него получилось. - Ну же, прекрати думать о Змеёныше, когда ты здесь, со мной. Тем более, он женат. Она ещё не знала, что встретив Змея, он подумал о том, что если уж другие так самозабвенно хитрят, почему бы и ему не схитрить всего один разочек в жизни, ради общего блага? Хитрость его была очень уж коварна, но, по его мнению, стоила того. - Так ты выйдешь за меня? - Мы уже говорили об этом. - Точно? - Да. - А в спорах-то ты никогда не выигрываешь.... Он остался доволен. И с огромным фингалом на правом глазу. Это стоило того. _____________________________________________ Шёл третий день, как Хируно не в силах была встать с постели. Крики раздавались по подземелью равно как и в ту ночь, когда Саннин погибал от проклятья Сарутоби. Было невыносимо больно. Складывалось впечатление, будто клетки не просто внедрялись в её тело, а вгрызались маленьким, но очень острыми зубками отдирая куски плоти. Болеутоляющее уже не помогало, лекарство казалось бесполезным, на женщину страшно было смотреть. Орочимару страшно корил себя за то что всё-таки согласился на этот опыт, что не отказался вовремя, найдя другой, более безболезненный путь. Она не умрёт. Это оба знали точно. Однако на то чтобы пережить адаптацию уходили все её силы. - Тише, я знаю, что тебе больно... Он обнял её, крепко прижимая к себе, чувствуя, как слабо дрожит её тело, изредка сводимое сильной судорогой. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть, он знает это состояние. Когда-то, очень много лет назад он лежал так же в собственной постели, впиваясь зубами в собственную перебинтованную руку, чтобы только не кричать, что бы не привлекать внимания. Ведь не было ещё тогда ни Кабуто, ни селения Звука, ни одиночества. Он знал, что эта боль скручивает всё тело, что разум мутится так, что кажется он не придёт в норму. Лопаются сосуды на теле, проходят болезненные судороги, боль стучит в висках, в груди, везде... Внезапно в плечо впиваются маленькие острые зубы. Впиваются больно, но он знает, что ей сейчас гораздо больнее. Он чувствует, как собственная липкая кровь пропитывает тонкую ткань водолазки, как примешиваются к ней горячие слёзы боли, капающие на плечо. Осторожно гладит супругу по спине, чувствуя, как содрогаются худые плечи, вспоминая, как она сама сидела здесь тогда, когда он больше всего нуждался в этом. Как боялась потерять его и умоляла не умирать. Как он впервые увидел её слёзы и понял насколько дорог кому-то в этом мире. А в ответ он отплатил супруге той же болью. Или всё-таки... вечной жизнью? Он всегда прекрасно понимал, что ничто и никому не даётся просто так. Все свои успехи и достижения обязательно нужно было выстрадать, добиться. Но всё же.... Впивающиеся в плечо зубы казались самой нежной лаской на фоне той боли, что разгоралась в нём при мысли о том, что он сотворил. Даже если это цена. Он не должен был позволять ей страдать. Зубы впиваются сильнее, очередная судорога проходит по телу и всё ещё живое сердце сжимается. - Держись. Осталось совсем немного...