О маленькой оплошности и проблемных заключённых

We run with the wind, Feel the fire Within our soul I know that we Will be forever gold.

— Так рано? — сонно спрашивает Лора, взглянув на Трэвиса и перевернувшись на спину. После первого полнолуния вид разбудившего её копа совсем её не пугает. Она смотрит на него снизу вверх. Трэвис жестом показывает ей быть тише, чтобы не разбудить Макса, и подниматься с постели, не привлекая к ним лишнего внимания. Обсудить детали они смогут и в более… удобном, так сказать, месте. Без посторонних ушей. Лора послушно встаёт, зевая. Она приводит себя в порядок, и они уходят в кабинет. — Ещё ведь совсем утро… — по-напускному жалуется она, когда Трэвис на входе пропускает её вперёд. — Кто рано встаёт — тому Бог подаёт, — немного невпопад отвечает ей он с совершенно серьёзным лицом, и Лора смеётся. Слышать некоторые вещи от Трэвиса до сих пор неестественно. Вероятно, к такому она привыкнет ещё не скоро, если вообще когда-нибудь сможет привыкнуть, но отчего-то ей это нравится. Ей, в принципе, понравилось слушать его ещё со времён обсуждения книги, но и теперь какие-то такие мелкие фразы, вроде только что прозвучавшей, придают колорита его речи, делая её… свойственной только ему. Да, она бы выразилась так.

Когда только она успела погрузиться в Трэвиса так глубоко?..

Пока Лора завтракает, он, как и вчера, оставляет какие-то пометки на картах. — Что мы будем делать? Он переводит взгляд на неё, поднося карандаш к губам и зажимая ту часть, где должен был крепиться ластик, зубами. Старая-престарая привычка. Наверное, ещё из детства. — Поедем на место сгоревшего цирка. Я уже загрузил в багажник машины нужные для ловушек принадлежности. Полнолуние через два дня. Нам надо успеть подготовиться и всё продумать, — отвечает он, аккуратно сворачивая карты. Лора, посмотрев на его занятие, в моменте хочет пошутить про то, что интернет уже давно изобретён, но вовремя вспоминает, что изобрести-то его изобрели и даже по всему миру внедрили, но… очевидно, по всему миру, кроме дорог в лесах пригорода Норт-Килла, да. Она сама вместе с Максом почти попалась в эту же ловушку два месяца назад. Старая-добрая бумажная карта — лучший выход в подобных ситуациях, и кто, как не местный житель, должен это прекрасно знать. Собравшись, они выходят из кабинета. Трэвис привычным движением захлопывает дверь и кивает в сторону лестницы. Лора идёт перед ним, спускается по ступенькам, с каждым шагом чувствуя подступающее к горлу волнение, и останавливается напротив главной двери. Делает шаг вперёд и выходит из участка, впервые за два месяца буквально ощущая солнечный свет на себе. На своей коже. На лице. Она широко распахивает глаза и видит… густой зелёный лес. Дорогу. Она слышит, с каким звуком ветер колышет тяжёлые, массивные кроны деревьев. Лора оглядывается по сторонам, вдыхая полной грудью запах летнего утра, свежести и _с в о б о д ы_, и радуется даже одному виду полицейской машины, чёрт её дери. Ей она вмиг представляется венцом человеческих технологий и самым совершенным в мире изобретением, ведь у неё-то самой из технологий в камере было только… да ничего у неё там не было. Надо же, какие, оказывается, вещи творит заключение в тюрьме. Начинаешь радоваться одному только виду самой простой машины. И это она всего два месяца отсидела. Лора устраивается на переднем сиденье, и они трогаются. Она урывками вспоминает свой ночной сон. Качающиеся деревья. Метель. Тёмная фигура. Существо смотрело на неё, следило за ней, чего-то ждало. Но чего? Лора не знает. И ночь. Глухая, беспробудная, зимняя ночь. Раньше ей никогда не снилось подобное, и сон оставил после себя ощущение странной недосказанности, как будто она не досмотрела то, чем должно было закончиться это молчаливое противостояние взглядов. Как будто её так не вовремя разбудили на очень важном моменте. Или это ей так только показалось?.. — Разве сейчас от меня будет польза? — нарушает она повисшую в салоне тишину, чтобы как-то отвлечься. Вообще, да, Трэвис сам мог съездить на место сгоревшего цирка, она и так ему чуть ли не точные координаты сказала. Данная поездка теоретически не должна требовать её строгого нахождения здесь в качестве проводника. Но технически — она тут. Едет в машине и смотрит в окно, вспоминая прошлую жизнь, и она может много и долго размышлять об этом, только ничего не изменит того факта, что Трэвис просто захотел. Захотел выпустить её на небольшую прогулку, в чём он ей, конечно же, не признаётся. И можно ли это называть «прогулкой»? Скорее, что-то среднее между «сходить развеяться» и получением… поддержки? Он мог бы прикрыться отговоркой, что это за её в последнее время нормализовавшееся поведение или за помощь следствию, или он мог бы изначально не брать её с собой. Необходимую информацию он ведь получил, ловушки ставить за шесть лет непрерывной охоты тоже вполне себе научился, только… В глубине души он просто хотел сделать ещё кое-что. Он хотел сделать ей приятно. Так, как он мог. — Раз уж ты в деле, то попробуешь, каково это, — отвечает ей Трэвис, — каково охотиться. — Он хмыкает. — На оборотня. Готов поспорить, такого опыта у тебя ещё не было. Лора и без его спора могла бы с уверенностью заявить, что опыта, подобного тому, что случился за эти два месяца, у неё также не имелось. — Конечно, — усмехается она, смотря в окно на мелькающий лес. — Ты же ведь не думаешь, что только опыта с оборотнями из всего произошедшего у меня не было? С полицейскими, которые в два раза старше меня, сексом я тоже не занималась. А с теми, которые до этого ещё держали меня взаперти два месяца, — уж тем более. Теперь настаёт очередь Трэвиса посмеяться. — Ни в коем случае. Я вообще уникален. Лора негласно соглашается. Действительно. Трэвис Хэкетт — самый странный и в то же время удивительный человек из всех, которых она когда-либо встречала в своей жизни. — А с теми, кто младше? — внезапно спрашивает он. Лора бы сказала, что в некоторых подобных моментах внезапность — его второе имя. Она едва не давится воздухом то ли от возмущения, то ли от неожиданно нахлынувшей смеси удивления и восторга. Удивления — от того, что он это сказал, и восторга от того же — он действительно это сказал. Он действительно восстанавливает свою человечность с каждым днём всё больше и больше, раз даже стал шутить в подобном ключе. — Можешь не отвечать, — говорит Трэвис, — прости, шутка не пришлась к месту. — Всё в порядке, — прыскает Лора. — Возможный опыт с полицейскими до вчерашней ночи как-то всегда обходил меня стороной. Трэвис улыбается уголками губ, легко поворачивая руль и выезжая на шоссе. Вновь повисшая в салоне тишина не напрягает. Она ощущается вполне себе приятно и помогает сполна насладиться свободой. Относительной свободой. Хорошо, настолько свободой, насколько позволяет тесный салон полицейской машины. Лора приоткрывает окно, и теперь поток воздуха обдаёт её лицо. Вовсю развивает волосы. Заставляет зажмурить глаза в надежде, что это не закончится так скоро. Ещё одна причина не облажаться в полнолуние — свобода. Трэвис мельком поглядывает на неё и нажимает кнопку на двери машины, автоматически закрывая окно и поднимая стекло. То ли он холодно оделся, а теперь сидит и мёрзнет от утреннего ветра, стремительным потоком пронёсшегося по салону, то ли он это всё специально. Конечно же, специально. — Я два месяца просидела взаперти, имей совесть, — бурчит Лора, вновь назло приоткрывая окно, но уже чуть меньше, чем было в первый раз. Трэвис усмехается, но больше не противится ей. — Расскажи что-нибудь о себе, — внезапно просит она. — Я ведь тебя практически не знаю. Он хочет сказать ей о том, что так это и должно продолжаться. Это должно оставаться тайной. Его жизнь «до» должна. Чем-то невыясненным. Его последней _с т е н о й_. Но он уже подпустил Лору слишком близко, и продолжаться это так всё равно не будет; попросту не может. — Наши роли в допросе поменялись? — вместо того чтобы озвучить всё, о чём подумал, хмыкает Трэвис. — Нет. Если не хочешь, то не надо, — идёт на попятную Лора, в моменте малость испугавшись того, что зашла за черту, за которую ей не следовало бы заходить. — Отнюдь. Что конкретно тебе рассказать? Моя жизнь настолько блёклая и однообразная, что я даже не знаю, что хотя бы в теории могло тебя заинтересовать. Она чуть косится на него в удивлении, чувствуя дикое желание ответить на его вопрос одним лишь словом. Словом «всё». Вообще всё. Лора молчит, но, раз представилась такая возможность, она её не упустит. — Ты никогда не думал уехать? Если всё закончится, — говорит она, но поспешно исправляет свою же ошибку: — Когда всё закончится. Трэвис фактически врос в это место. Или это место корнями проросло в нём, обвивая внутренние органы, оплетая сосуды и проникая ими в самый кровоток, чтобы подпитывать себя энергией и забирать жизненные силы, отравлять продуктами гниения и распада всё его существо изнутри. Моментами он думал о том, что это нормально, так и должно быть, ведь семья превыше всего, ведь это она ему диктовала делать так и внушала незыблемые правила. И если семья приказала ему жить здесь — так тому и быть, он не станет противиться. В конечном счёте это легко — вот так вот бездумно подчиняться кому-то, кто тебе дорог и кто, ты уверен, делает всё на твоё же благо. В каких-то аспектах, по крайней мере. Иными временами он хотел уехать. Бросить всё. Забыть. Очиститься. Избавиться от скверны проклятого карьера, что отравила собой все земли вокруг. Всю местность без исключения. Дома. Воздух. Эта плесень покрыла собой целый район Норт-Килла. Но он не мог. Раньше. — Я думаю об этом прямо сейчас. У Лоры дёргаются уголки губы, и она чуть поворачивает голову в его сторону. Это звучит так непринуждённо и естественно, что она застывает на мгновение, обдумывая прозвучавшие слова, и краем глаза смотрит на фигуру на водительском сиденье. Трэвис ведёт машину, держась лишь одной рукой за руль. Вторая расслабленно лежит на его же колене. У него абсолютно спокойный вид и вроде как даже хорошее настроение. Странно. Видеть его рядом с собой тоже всё ещё _с т р а н н о_. — Необычно слышать это от тебя. Трэвис мысленно соглашается с ней. — А ты хотела, чтобы я сказал о том, как всеми правдами и неправдами не хочу покидать этот чудесный район с невероятной фауной? Он вновь пытается шутить, и выходит даже вроде как сносно, но сама эта тема… Трэвису вполне натурально кажется, что он ощущает, как пошатнулось и надломилось в нём что-то за эти два месяца. Даже, скорее, за один последний. Что-то изменилось. Он ещё не до конца свыкся с этим чувством, но оно нависает над ним, давит на плечи и заставляет некоторую мысль приятным и в то же время отвратительным осознанием поселиться в его голове. Он жил последние несколько десятилетий абсолютно неправильно и столько всего упустил. Лора неосознанно рушит само его существо и так же неосознанно собирает всё заново. Шаг за шагом. Медленно, но верно. Она сидит рядом и смеётся. — Услышать именно такую формулировку было бы привычнее. Трэвис тоже позволяет себе отпустить смешок. Действительно. Образ типичного копа с прекрасной семьёй, как он забыл? — Я думаю об этом после каждого полнолуния. — И ты не можешь сейчас этого осуществить, — то ли констатирует незыблемый факт, то ли просто подытоживает она, явно не желая того, но всё равно делая этими словами неприятно. Стыдливая или горькая правда при своём озвучивании всегда доставляет дискомфорт. — Ты права. Не могу. Ни Калеб, ни Кейли, ни Крис — никто не заслужил подобной судьбы. Это всё — ошибка, одна грубая и жестокая ошибка. Её не должно было произойти. — Воспоминания о том дне пожара, что был шесть лет назад, вновь всплывают в памяти. Так отчётливо, что кажется, будто это произошло вчера. — Но ты её исправляешь, — говорит Лора. Инстинктивная попытка сгладить острые углы. — Кто-то должен. Верёвка, помнишь ведь? Лора кивает. — А когда придёт время и ты её исправишь? — Тогда, полагаю, мой долг подойдёт к своему логическому завершению. Лора на это ничего не отвечает. Она не знает, что можно сказать, но душу ей определённо греет мысль о том, что к освобождению Трэвиса руку она точно приложит. На самом деле, уже приложила. Ему осточертела такая жизнь. Это сложно было назвать жизнью в привычном понимании этого слова, скорее — существование, бытие, да что угодно, но не жизнь. Он _н и к о г д а_ не жил. Лора стала для него странным сообщением со внешним миром. Верёвкой, что теперь связывала его и цивилизацию. Лучом света, что согнал тьму и показал ему нечто новое. Хрупкой связью с настоящей, здоровой реальностью, а не с её имитацией. Он думал, что вырыл одним своим поступком себе же могилу — в ту ночь, двадцать пятого июня, когда посадил без объяснения причины двух несостоявшихся вожатых за решётку в своём участке, но оказалось… это не было могилой. Скорее, траншея, путь отступления, с помощью которого Лора вынесла его с поля боя. У него никогда не было катализатора «извне», который бы подтолкнул его делать что-то новое или несвойственное. Его всегда останавливали, тормозили, не давая проявлять себя или свою индивидуальность, потому что инакомыслие в семье с идентичными взглядами — что как не главная проблема, вмиг становящаяся мишенью при её обнаружении. Но, вероятно, он вернётся к этим размышлениям позже. Через несколько дней, после полнолуния, пребывая вне себя от радости после долгожданного освобождения. Или в следующем месяце. Или уже через два. Через полгода? Как повезёт. За шесть лет непрерывных поисков, которые при этом никогда не заканчивались успехом, он уже начал сомневаться в том, что успех, в принципе, возможен. Но встреча с Лорой… Машина начинает тормозить. — Приехали. Этот звук голоса нарушает спокойствие и заставляет моргнуть. Лора ушла в себя после собственной фразы и теперь осматривает лесистую местность и дорогу через стекло, вспоминая события двухмесячной давности, чтобы удостовериться, что они действительно в нужной части леса. Да, буквально два месяца назад у неё была совершенно обычная и спокойная жизнь, маячило поступление в университет и летний лагерь — как подведение черты под завершившейся школьной юностью. Наконец она убеждается, а затем покидает машину. Трэвис выходит следом. — Совсем как два месяца назад. Мы даже по бумажным картам ехали. Отличие только в том, что день стоит на улице, а за рулём всё это время был не Макс. Трэвис едва заметно фыркает — то ли ночь их первой встречи вспоминает, то ли редкое упоминание раздражающего его имени так на нём сказывается. Он достаёт из багажника машины какие-то сумки и теперь стоит, смотря на Лору в ожидании. — Что ж. Веди нас. И она ведёт. Они оставляют припаркованную на обочине машину и начинают продвигаться вглубь леса. Лора смотрит по сторонам, жадно отпечатывая в своей памяти вид зелени, природы, солнца, играющего на земле лучами, проходящими через прорехи в листьях. Если у неё не получится и Трэвис вновь запрёт её за решёткой, эти воспоминания станут своеобразной отдушиной. Шуршат и шелестят ветви, и вначале нет ничего необычного. Это ничем не примечательный лес, и, пока они пробираются сквозь траву по влажной, полужидкой почве, оба десять раз успевают пожалеть о том, что не надели более подходящей одежды. Хотя не то чтобы у них изначально был огромный выбор нарядов. Лора фыркает, вляпываясь ногой в бесформенную почвенную жижу. — Трэвис… — зовёт его по имени она, внезапно ловя себя на мысли, что это звучит странно. Но красиво. Ей нравится то, как звучит его имя именно её голосом. — Ты родился и вырос в Норт-Килле? Он утвердительно кивает. — Тогда почему ты не уехал задолго до всего этого? Память почему-то ощущается решетом. Необычное, навязчивое чувство, не позволяющее ему вспомнить ответ на заданный вопрос. Мысли путает проникающий через ещё не такие густые заросли свет, он ярко и контрастно переливается на траве и листве, струится прямо в мозг, отдаваясь в глазницах резью. Трэвис закрывает глаза, едва успев их открыть, и чувствует, как этот свет прожигает веки. Он хочет ответить на её вопрос, искренне хочет, но не знает как. Не заметив препятствия, Лора чуть спотыкается о мешок с какими-то полусгоревшими вещами, ставший за эти года бесформенной кучей. Трэвис вовремя подхватывает её под руку, и это спасает её от стремительного падения в грязь лицом. Они почти на месте. — Спасибо, — говорит она, и это возвращает Трэвиса в реальность. — Не хотел. Не мог. Или, скорее, хотел, но не мог. Он отвечает скороговоркой, расплывчато и уходя от темы, потому что ощущение чужого копания в его же ошибках заставляет почувствовать себя… облажавшимся. Жёстко и сильно, раз он столько времени самолично портил свою жизнь нежеланием брать ответственность в свои же руки. Но хотя бы сейчас он действительно это понимает, в отличие от прошлого времени. Лора поджимает губы и отводит взгляд. — Но ты всё ещё можешь начать это делать сейчас, — будто читая его мысли, произносит она. Или будто понимая его настолько сильно? — Полагаю, мы пришли. Трэвис, усмехнувшись, оглядывается по сторонам. На ближайшем дереве, пожелтевшая и наполовину сгнившая, висит бумажная афиша. И на соседнем тоже. И на тех, что растут поодаль. От жёлто-грязной бумаги невольно пестрит в глазах, как в самом начале их пути по лесу пестрило от ярких бликов на листьях, и это место буквально с головой окунает их в инсталляцию к какому-то малобюджетному фильму ужасов. Но это реальность. И они действительно пришли. Чуть подальше виднеются невысокие строения — несколько деревянных домиков или, что более вероятно, несколько полуразвалившихся и опалённых бытовок и каких-то клеток; везде разбросаны вещи, сумки, сундуки, материалы, которые использовались для создания представлений. Пытаясь потушить пожар, люди создали невероятный бардак. Трэвис неспешно идёт вперёд, осматриваясь. — И почему мы раньше никогда не находили этого места?.. — риторический вопрос задан вслух. — Лучше поздно, чем никогда. Он смотрит на Лору, и она добавляет: — Поверь мне, я тоже совершала много ошибок. И в подобных ситуациях эта фраза — нечто, что помогает немного отпустить ситуацию и понять, что не всё потеряно. Трэвис чуть улыбается в качестве благодарности, и Лора кивает, добавляя своим словам убедительности. Это странное чувство приближающегося полнолуния — оно не такое, каким было прошлые шесть лет. Трэвис понимает, что, возможно, через несколько дней всё перевернётся с ног на голову, а ритм их жизни изменится раз и навсегда — может, свернёт в непреодолимые дебри, а может, заставит их остановиться навеки; но сейчас он готов двигаться в выверенном темпе без ненужных пауз и всяческих обсуждений.

***

Он часто наведывался в это место. Ходил между деревьев, ладонями зарывался в траву и любил лежать на опушке леса, всматриваясь куда-то ввысь. Слушая птиц. Слушая лес. Слушая жизнь. Размышляя над тем, чего у него никогда не было. Став совершеннолетним, Сайлас Ворес покинул приёмную семью и, ведомый волчьими инстинктами, начал перед каждым полнолунием приезжать сюда. Он не знал, что именно влекло его. Скорбь. Утрата. Память. Злость. Скорее, всё вместе. Это его личный реквием по прошлой жизни. Сайлас глубоко втягивает воздух. Тяжёлый, влажный, оседающий, кажется, в самих лёгких запах почвы и леса навевает на него множество воспоминаний. Он провёл всё детство как кочевник, как и труппа, с которой он путешествовал. Его мать, вместо того чтобы думать над решением такой специфической проблемы, внезапным снежным комом обрушившейся на их семью, предпочла регулярно усаживать его в клетку на несколько дней перед полнолунием и после него, используя это время с пользой — как средство для зарабатывания денег и организации шоу. Он, откровенно говоря, всегда ненавидел цирки, но мать свою в какой-то степени понимал. И не осуждал. Это тоже было решением. И она любила его так, как не любил больше никто; Сайлас за это был готов простить ей проведённые за решёткой несколько дней в каждом месяце, потому что он думал о том, что это нормально. Так было нужно. В конце концов, он провёл всё своё детство в постоянных переездах, и ему сложно было представлять что-то другое. Ведь другого он никогда не видел. Потом же, попав в приёмную семью, он понял, как ошибался. Только его мать за всю свою жизнь совершила куда большее количество ошибок, и Сайлас в глубине души, не имея возможности признаться в своих чувствах хоть кому-то, ненавидел её за это. Но по-прежнему любил, несмотря на то что все её ошибки сказывались на нём. Так или иначе. Они били по нему хлыстом, оставляя незатягивающиеся раны, отравляли его существование и мысли, проникая под кожу и разносясь с током крови по тканям. И он никому бы никогда не смог простить её смерть даже после всего, что было. Эти ощущения и эмоции составляли вместе друг с другом гремучую смесь, она наполняла его разум и текла вместе с кровью по венам, вынуждая его всякий раз возвращаться. Он сидит, притаившись в кустах, и наблюдает. Он знает этого мужчину, знает, кто он такой, что хочет сделать и зачем, а вот девушка рядом ему незнакома. Мужчина рассказывает девчонке что-то про себя и своё прошлое, и они вместе шутят над его словами. Сайлас, чувствуя неумолимо надвигающееся полнолуние, по привычке принюхивается. Он ощущает, как витающая в воздухе угроза буквально крупными каплями росы оседает на его плечах. Она придавливает его ближе к земле, заставляя стать ниже, спрятаться за кустами. Притаиться лучше. Сайлас медленно выдыхает. Помимо угрозы едва различимо ощущается что-то ещё. Сладковатый и терпкий запах крови. Сайлас сидит и смотрит. Смотрит. Ждёт.

Where do we go now The world has gone cold? We're searching For a new light.