Безумие

Безумием считается цикличное повторение одних и тех же действий в ожидании другого результата. Если это правда – она определенно безумна. Она могла снова и снова подсоединяться к миру .течения; отправляться в него, весь кишащий существами с бесформенными глазами и ртами; пройти сквозь определенный проход и затем обнаружить, что по пятам следует непробиваемая стена из ее одноклассников, а значит необходимо как можно быстрее идти дальше. Второй проход приведет в искаженную версию её же собственной школы: двери и окна наглухо заклеены плакатами с изображением огромных ртов с острыми акульими зубами. Эти же существа будут блокировать любую возможность вернуться. Она пойдет глубже в здание: вниз по коридору и лестнице в сопровождении своего близнеца из прошлого, что жаждет убить ее. Она побежит вниз в подвал, где это произошло и найдет его: улыбающегося мальчика, чьего настоящего имени она никогда не знала. Того, кто был ее лучшим другом – единственным другом. Он будет стоять, и смотреть на нее. В ее руках железная труба, в некоторых местах изъеденная ржавчиной, - оружие, наспех схваченное в целях самозащиты. Это была бы точная копия того дня, будь она одета в школьную форму. Она попробовала бы извиниться, получить хоть какую-то реакцию, слова трепетно срывались с ее губ: «Извини, прости меня, я не раню тебя, это была не я, на самом деле - это она…» - снова и снова, пока неподвижный призрак другой ее, ведомый болезнью и ею же созданный монстр, навязчивым шепотом появится на краю ее восприятия - в сознании. «Он никогда не простит тебя, ты же знаешь это. Он не может, ведь он…» Сабицуки прекратит кричать извинения ржавому призраку, но стоит ей только отвлечься от него хотя бы на миг, мальчик в ту же секунду двинется в ее сторону. Она получит реакцию от него, как и хотела: его молоток поднимется и со свистом рассечет воздух, а затем она почувствует страшную боль от того, что инструмент нашел свою цель – её череп. Перед ее взглядом появится эффект статики и после она обнаружит, что отсоединена от мира .течения, сидит перед экраном собственного компьютера. Снова она встанет из-за стола и ляжет в кровать, давясь слезами, градом катящимися из глаз. Снова она изо всех сил постарается быть тихой, но иногда сиделка слышит всхлипы и приоткрывает дверь, чтобы проведать ее. Она проклинала бы себя за все: события того дня, её болезнь, ржавчину… Даже за то, что она плачет, когда стоило бы уже стать сильной или хотя бы привыкнуть. Но больше всего она кляла себя за то, что пойдет туда вновь, не в силах нарушить этот дьявольский алгоритм, искренне веря, что когда-нибудь Смайл простит её.