***
Он не помнит, как именно добрался до своей квартиры. Мыслить ясно мешал не только дырявый живот и обильная потеря крови, но и последствия использования теней. Они были слишком сильны для его слабого человеческого тела. Он никогда не умел правильно распоряжаться этой способностью и использовал лишь когда другого выбора не оставалось, а потом не мог прийти в себя еще несколько дней. Голова болела и его ужасно мутило, в ушах все еще стоял звон. Звук этот был страшно похож на жуткий шепот из его детства. Калеб подошел к двери, практически упав на нее, выискивая дрожащими, влажными от чужой и своей крови, руками карту доступа в своем кармане. Наконец нащупав что-то отдаленно ее напоминающие, он приложил это к замку. — Доступ запрещен, невозможно установить владельца. — Вам сегодня нравится издеваться надо мной, — Калеб огрызнулся и зашипел, когда поднял руку с картой на уровень своих глаз. Кровь. Чертова кровь не дает замку прочитать его ID. Он нашел наиболее чистое место на своей рубашке и вытер об него карту, а практически ударил ее по замку. — Доступ разрешен. Добро пожаловать домой, Мистер Кросс. Он ввалился в коридор и, спотыкаясь о ватные ноги, пошел в сторону кухни. Там была аптечка. Он пользовался ей не так часто, поэтому в ней было достаточно медикаментов и других «средств профилактики». Добравшись до кухни, Калеб распахнул шкафчик и взял в руки нужную ему коробку. Все тело снова пронзила острая боль. Терпи. Ты должен. Все почти закончилось. Он поставил коробку на стол и достал нитку с иголкой. Рядом очень кстати стояла недопитая бутылка виски. Калеб взял ее, чувствуя, как стекло выскальзывает из его окровавленных рук, и залпом осушил ее, надеясь, что скоро боль притупится и зашивать рану на животе будет не так мучительно, как это должно быть. Три минуты у него ушло на то, чтобы вставить нитку в иголку. Еще семь он пытался снять жилет и прилипшую к телу рубашку. Тринадцать минут потребовалось, чтобы зашить рану. Стежки были грубыми и неаккуратными, но хотя бы разорванного мяса больше не было видно. А кровь у него всегда свертывалась слишком хорошо. Какие-то чрезвычайно важные и умные синдикатовские врачи сказали Калебу, что его быстрая свертываемость крови обусловлена аномалией. Той же самой, что превращает его тело в пылающие угли, давая ему безграничную силу, от которой кружилась голова, а потом хотелось просидеть в ванне добрую половину недели в ожидании, когда эта тошнота наконец пройдет. Он ненавидел тени. Синдикат думал о том, насколько полезен им Калеб Кросс без них. Закончив перебинтовывать рану, он упал на кухонный стол. Тело ломило, лежать на шее было ужасно неудобно. Калеб заснул прямо там, так и не добравшись до своей кровати и не позвонив начальникам. Однако, все че лучше, чем лежать мертвым в офисе еще одного придурка, умерев от своей же невнимательности. Он проснулся от назойливой мелодии, что разносилась по всей квартире. Голова раскалывалась, словно тот телохранитель сжимал ему виски, пытаясь размозжить голову голыми руками. Звук шел от монитора в зале. Калеб с трудом поднял голову, ощутив, как сильно болит шея. Он мягко коснулся ее руками и нащупал засохшие струпья. От веревки. Вспомнил он. Калеб отодвинулся от стола и встал на ноги. В голову тут же ударил странный жар, а в глазах потемнело. Он опасно пошатнулся и снова облокотился на стол, сделав пару глубоких вдохов и стиснув зубы, Калеб побрел в зал. Он подошел к столу и ударил по сенсорному экрану, на пальцах все еще была засохшая кровь. Рубашка тоже была пропитана ею, хотя казалось, он снял ее, когда зашивал рану. Думать было тяжело. На экране высветилось лицо женщины лет тридцати. Волосы ее были коротко подстрижены, а под глазами уже появились морщины. — Ты не отвечал на наши звонки три часа, Калеб! Полиция говорит, что в офисе Карла Мэттьюза было обнаружено два тело и кровь. Много крови и улик. Ты знаешь, сколько шума наделал? — она смерила его оценивающим взглядом. Калеб знал, что выглядел ужасно. Догадывался. — Что случилось? — ее тон оставался все так же по-деловому серьезен. «Встал не с той ноги, разбил пару зеркал и, скорей всего, рассыпал соль на кухне. Повел себя как неопытный идиот, первый раз оказавшийся на подобном задании», Калеб хотел нагрубить ей, стереть это пустое выражение с ее лица. Будто она не видит, что случилось. Мысли путались. Было жарко. — Цель убита, — сказал он просто, не способный на большее. Язык во рту отказывался двигаться, губы ссохлись. Тошнота снова подступила к горлу. Она посмотрела на него сверху вниз. — Ты бледный. — Я снова использовал тени. — Я могу вызвать врача. Молчание. Он просто хотел еще немного тишины. — Ты упрямый ублюдок, Калеб. Монитор погас, и он застонал от боли и слабости, упав на диван, почувствовав, как моментально теряет сознание. Было невыносимо жарко. Бог пульсировал. Мысли в голове путались, водя хороводы. Ему хотелось пить. Он отдал бы все за стакан воды. В следующий раз, когда Калеб проснулся, в комнате было светло. Солнце слепило глаза, делая головную боль невыносимой. Сколько он проспал? Калеб не мог вспомнить, голова казалось была наполнена ватой. Все тело сковывала боль. Вода. Он хотел пить. Калеб убрал руку с живота и понял, что та снова влажная, однако кровь пахла чем-то сладким и неприятным, он не чувствовал привычного запаха железа. Калеб перенес вес на руку и попытался встать с дивана. Он тяжело поднял руку и убрал волосы со лба, направившись на кухню. За столом сидела мать. — Ангел, ты так плохо выглядишь. Тебе стоит отдохнуть. Хочешь я помогу дойти до комнаты и спою песню, чтобы ты заснул? Он посмотрел на нее мутными глазами из-под опущенных век, а потом понял, что падает. Ее холодные руки нежно коснулись лица. — Отдыхай, мой ангел.***
Глаза снова резал яркий свет, но на этот раз он был искусственным. Калеб сделал вдох, словно впервые, и почувствовал ужасно пронзительный запах хлорки и обеззараживающих средств. Наконец глаза привыкли к свету, и он обнаружил себя в палате частного госпиталя. Последний раз он был здесь год назад, когда его «охрана» обнаружила Калеба полумертвым на собственной кровати, отравленным успокоительным и снотворным, что прописал ему врач. Для профилактики, сказала она. Выпить все это залпом казалось Калебу отличной профилактикой. На еще одного человека, отравляющего своим существованием мир, стало бы меньше. Он нащупал трубку капельницы и сжал ее, намереваясь вырвать из руки, но кто-то схватил его запястье. Ее тонкие пальцы и покрашенные в красный ногти могли оставить синяки на коже. — Ты знал, что перед тем, как зашивать глубокое ножевое ранение, раны обрабатывают против инфекционными средствами? — она пыталась казаться спокойной, но он слышал какую злость она пыталась скрыть в голосе. — Я сказала, что могу вызвать врача, но ты, напыщенный болван, решил, что лежать на грязном полу два дня, умирая от лихорадки, намного лучше. Она посмотрела на него и в ее глазах пылала ярость. Она заметила, как сильно сжимает запястье Калеба и тут же одернула руку, поправляя пиджак. Он снисходительно посмотрел ей в лицо, усмехнулся бы, если бы все еще были силы и желание. — Зачем ты пришла? — Ты, Калеб, подонок, самый мерзкий человек, что когда-либо работал на нас. Ты нужен Синдикату, и черта с два они позволят тебе сдохнуть так просто. Она убрала выпавшую прядь за ухо и провела руками по смуглому лицу. — Ты заноза в заднице, а не собака, как они считают, Калеб. В палате раздался цокот каблуков, а затем дверь громко хлопнула. Калеб положил голову на подушку и закрыл глаза. Лишь треск ламп нарушал столь долгожданную тишину.