Сгоревшая любовь

«И все-таки надо заглянуть к вала Ирмо», – думал Феанаро, усаживая Нерданель в коляску, которая через мгновение понесет их к новой жизни в собственном доме. Феанаро очень надеялся, что отец не будет устраивать пышных проводов. Финвэ так и поступил: проводить молодоженов вышел только он сам под руку с Индис, даже младших сыновей было решено не отвлекать от занятий. Тем не менее, король настоял, чтобы сын с женой отправились в свой дворец на нарядной коляске, хотя до их нового пристанища можно было легко дойти пешком. К величайшему удивлению Нерданель, на этот раз Феанаро сам проявил инициативу и пошел к отцу мириться. Принцесса чувствовала, что во время прогулки по саду с Феанаро произошло что-то чрезвычайно важное, что-то, что она не сумела постичь, даже когда разум Феанаро был распахнут перед ней, как открытая книга. Страшное сновидение, невесть откуда обрушившееся на и без того мнительного Феанаро, могло всколыхнуть в нем самые тягостные мысли. Смотря на бледное, сосредоточенное лицо мужа, садящегося рядом с ней в коляску, Нерданель понимала, что ни ей, ни, наверное, никому во всей Арде не дано знать, что таит беспокойный разум Пламенного духа, даже если аванирэ, кажется, не оставляет никаких преград. Феанаро сдержанно улыбнулся бескровными губами и помахал отцу и мачехе рукой. Повторяя его жест, принцесса заметила, как хмурится Финвэ, сдвигая черные брови, и как Индис улыбается отсутствующей улыбкой, словно не осознавая, что происходит. Но Феанаро мало волновали разногласия и ссоры между отцом и его второй женой, и этот раз не стал исключением. Когда он сел рядом с Нерданель, коляска тронулась, а вслед за ней к новому дому принца направился большой обоз с вещами. Всю недолгую дорогу молодые супруги молчали. Сильные пальцы Феанаро спелись с пальцами Нерданель, но принцесса все равно чувствовала, что муж ее не с ней – мысли его унеслись куда-то очень далеко. Несколько раз Нерданель порывалась спросить Феанаро, что тяготит его фэа и разум, но всякий раз останавливала себя. Она понимала, что Феанаро непременно поделится с ней всеми своими тревогами, если сочтет нужным, но если он молчит, расспросы ни к чему не приведут. Феанаро равнодушным и пустым взглядом смотрел на проносящиеся мимо улицы Тириона. Хотя небо было затянуто плотными облаками, золотой свет Лаурелина заполнял полупустынные улицы, отскакивал от начищенных до блеска медных ручек входных дверей, заставлял играть яркими цветами сложные витражи, застывшие в окнах. В высоких можжевельниках щебетали птицы, цвели фиолетовым и насыщенным розовым лианы, обвивающие колонны. Обычное утро в бессмертном городе, полное света и радости, которые стали удручающе обыкновенными. Но ни света, ни радости не было сейчас в Феанаро, лишь боль от множества глубоких ран, истекающих кровью, а в носу – запах дыма… Дворец, который был отстроен для Феанаро еще в его детстве, по пышности убранства нельзя было и сравнить с роскошным королевским дворцом. Отстроенный в мрачные годы сразу после ухода королевы Мириэль, он был лишен витиеватой лепнины, позолоты и барельефов, украшенных драгоценными камнями. Этот дворец можно было бы принять за дом простого эльфа, если бы не большой герб рода Финвэ, украшающий парадный фасад, и два мраморных льва, охраняющих вход. – Это, в общем-то, и не дворец, скорее добротный большой каменный дом, но отец всегда называл его дворцом, – негромко сказал Феанаро, подавая руку Нерданель, выходящей из коляски. – Слуги прибыли сюда заранее, думаю, все почти готово. Несмотря на фасад из серого гранита и тяжеловесную архитектуру, внутри дом оказался вполне уютным. Расторопные слуги из дворца Финвэ уже успели развесить по стенам гобелены, сотканные самою королевой Мириэль, с обтянутой бархатом мебели уже сняли чехлы из мешковины, а проворные служанки протирали хрусталь на огромной люстре, спускавшейся в столовую залу. Дюжины коробок, корзин и свертков переносились из комнаты в комнату. Кухня пыхтела, извергая в воздух сажу из давно не топленных печей. Феанаро с деловитым, но несколько отстраненным видом указывал слугам, куда нужно отнести и поставить тяжелые сундуки и ларцы, а Нерданель с почти детским любопытством помогала распаковывать бесчисленные коробки с тканями, посудой, канделябрами и прочими предметами, призванными создавать уют. Вдруг на рыжие волосы принцессы, слегка стесненные золотым венцом, опустилась ласковая, но сильная рука: – Дорогая, я отдал все распоряжения относительно распаковки тяжелых грузов и продуктов, но теперь я вынужден отлучиться. Уверен, что ты нашла занятие по вкусу – домашней утварью, что была сюда навезена, можно обставить половину домов Тириона, – Феанаро попытался выжать улыбку, но не смог. – Меня же ждет одно важное дело, не терпящее отлагательств. Нерданель быстро отложила в сторону изящную салфетницу из красного дерева и поднялась в полный рост, взгляд ее был полон не то недоумения, не то обиды. – Когда же ты перестанешь исчезать, Феанаро Куруфинвэ? – совершено забыв о присутствии вокруг служанок, дрожащим от слез голосом сказала принцесса. – Наконец-то мы переехали в собственное жилище, где нет ни дворцового этикета, ни злокозненной королевы Индис, но и здесь тебе нет покоя, и здесь ты бежишь от меня… Боль и искреннее разочарование отразились на и без того невеселом лице Феанаро. Он бережно взял руку жены, как величайшую драгоценность, и поднес к губам. – Душа моя, не могу я открыть тебе сейчас, куда и зачем мне надо ехать. Но, как вернусь, обещаю, я все тебе расскажу. Мгновение, и рука Нерданель осталась в воздухе, храня тепло губ Феанаро. Длинные черные волосы распластались по красному плащу, звякнули подошвы сапог, и вот Феанаро на вороном скакуне во весь опор мчится в сторону Валимара.

***

Финвэ всегда учил, что путь к садам Лориэна всегда надо проходишь пешком. И хотя валар сделали его широким и удобным, выложив плиткой, через пару часов ходьбы пешком под палящим светом Лаурелин усталость наваливалась на любого путника. «Вот теперь, когда ты по-настоящему устал и ни о чем так не мечтаешь, как напиться ключевой воды в тени раскидистого дерева, вот теперь каждый твой шаг на пути к Садам очищает твое фэа», – объяснял он маленькому ноющему Феанаро, когда они в один из бесчисленных разов шли навещать маму. А сейчас принц несся по широкой мощеной дороге на вороном коне наперегонки с ветром, который поднимал в воздух алый плащ и копну черных волос. Вопрос, который в прямом смысле слова гнал принца в сады Лориэна, казался таким безотлагательным, что тратить время на пеший путь было совершенно невыносимым. Пешком дойти от Тириона до садов Лориэна можно было за полдня, но Феанаро, который словно летел по воздуху на вороном коне, оказался у заветной арки всего через каких-то пару часов. Все с садах Лориэна, начинавшихся с невзрачной каменной арки, увитой плющом, было непостоянным. Сколько раз ни приходил Феанаро сюда, столько раз взору его открывалась совершенно новая картина. Деревья, цветы, трава, журчащие тут и там фонтаны, майа, ухаживающие за всем этим великолепием, лишь казались земными; все, что открывалось взору эльдар, был лишь искусный мираж, сотканный хозяином садов и его женой. Те же эльдар, что приходили к Ирмо и Эстэ за помощью, дабы исцелить измученную душу, обыкновенно укрывались от постороннего взора и набирались сил в покое и уединении. И все же, сколь ни призрачны были сады Лориэна, они всегда были непередаваемо прекрасны. Невоплощенные айнур, большие и малые, делали самый воздух садов целительным и успокаивающим. А еще у садов было одно свойство: пришедший в них часто сразу находил в них то, что желал увидеть. Вот и Феанаро, едва пересек границу царства грез, увидел в отдалении, около большого пруда, высокую фигуру с длинными белыми волосами – вала Ирмо. Вала Ирмо сегодня был одет как самый обычный сероглазый тэлеро, и лишь серебряный венец, сиявший в его волосах, говорил о его принадлежности к валар. Он, казалось, в полнейшей беспечности стоял на небольшом мостике, перекинутом через пруд, и кормил рыбок, бросая в воду хлебные крошки. Ни взгляд, ни выражение лица валы не выдали, что он не только слышит быстрый шаг Феанаро и чувствует его горячее дыхание, но и прекрасно знает помыслы, заставившие нолдорского принца нестись к нему во весь опор. Когда Феанаро зашел на мостик, Ирмо вместо приветствия протянул ему кусочек хлеба: – Покорми рыбок, Феанаро. Это занятие умиротворяет. В серых глазах принца блеснуло раздражение. Ирмо едва заметно усмехнулся и, обернувшись к воде, продолжил: – Знаешь, когда мой дух неспокоен, и ни жена моя, ни братья и сестры мои не могут помочь мне, я прихожу сюда, на этот мостик, и кормлю рыбок. Ты можешь мне не верить, но и фэа айнур может порой уставать, нуждаться в покое и утешении. А когда руки и мысли словно бы заняты чем-то очень простым, разве не проще ли начать говорить о сложном? Теперь легкая усмешка выступила на губах Феанаро. Он оперся локтями на кованую ограду и бросил в воду несколько крошек. Разноцветные карпы торопливо слетелись на них, и через несколько мгновений от хлеба не осталось ни кусочка. – Я тоже любил кормить рыбок в саду у отца, – едва заметно улыбаясь, ответил Феанаро. – Тогда была надежда, что мама вернется, тогда все казалось гораздо проще… – Стало быть, ты пришел, чтобы поговорить о матери? – Ирмо развернулся к Феанаро всем корпусом. – Ты же не хуже моего знаешь, что теперь никто, даже сам Эру, не сможет изменить судьбу, что избрала для себя королева Мириэль. Твоя мать смогла бы вернуться лишь если бы твой отец или твоя мачеха умерли, а это, как ты понимаешь, невозможно на Благословенной земле, – Феанаро показалось, что конец фразы вала произнес не очень уверенно. Впрочем, наверное, показалось… – Твоя правда, вала Ирмо, о моей матери говорить уже бесполезно. Другое тревожит меня. – А-а, понимаю, – почти расслабленно протянул Ирмо, – увидеть себя израненным и тлеющим на неведомой земле… «Откуда ты знаешь?» – хотел было воскликнуть Феанаро, но тут же одернул себя: кому, как не владыке снов, знать о его кошмарном сновидении? – Что ты можешь сказать про этот сон? – нервным движением выбросив остатки мякиша в воду, резко спросил Феанаро и подошел вплотную к Ирмо. – Вот зря ты так… Если рыбы не съедят весь хлеб, он размокнет, и больше никому не пойдет на благо, - прежним спокойным тоном сказал Ирмо. Феанаро захотел было заявить, что не намерен терпеть издевательства Ирмо и его попытки вывести его из себя, будь он хоть трижды вала, но вовремя одернул себя – никто, кроме вала Ирмо, ему сейчас помочь не мог. – Послушай, Финвион, я понимаю, как напугано и взволновано твое сердце, понимаю, как жаждет оно немедленного ответа на терзающий его вопрос, – серьезным, но не менее спокойным, голосом заговорил Ирмо и взял Феанаро за плечи, внезапно оказавшись одного с ним роста. – Не буду томить тебя: я не знаю. – Как… не знаешь? Ты, владыка снов, не можешь ничего сказать про мой недавний кошмар? – воскликнул Феанаро и отшатнулся. Ирмо покачал головой. – Видишь ли, Феанаро, не все сны находятся в моей власти. Большую часть снов, которую видят эльдар, создает их собственное хроа. Так заложено творцом, чтобы хроа во время ночного отдыха создавало сны, в которых переживало впечатления минувшего дня. Я в такие сны почти не заглядываю; да вы и сами их не запоминаете. Есть сны, которые посылаются с целью предупреждения, как предсказание, порою как наказание, – вот такими снами я и занимаюсь. А есть… а есть искажение. Ирмо смолк, и лицо его, прежде безмятежно спокойное, словно бы посерело. – Первоначальная тема была искажена, Арда изуродована, и, хоть виновник этих злодеяний и томится в темнице, внесенное им искажение никуда не делось. Зло живет, зло осталось в Эа, и не только в Эндорэ – его дыхание чувствуется даже здесь. Твой сон тому пример. Что силы зла в виде непослушного майа или иного духа хотели от тебя, является ли твой сон предсказанием или послан лишь с целью напугать тебя, – сие мне доподлинно неведомо. Но… Ирмо поджал губы, и Феанаро показалось, что он знает какую-то страшную тайну, которую не решается озвучить: – Ну, говори же! – принц в нетерпении схватил Ирмо за локоть. Вдруг взгляд валы, сосредоточенный и невеселый, прояснел, словно он получил подсказку откуда-то: – О твоем визите ко мне стало известно моему брату, и Намо Мандос велел передать тебе. Все зависит от тебя, Феанаро. Тот исход, что ты увидел во сне, этот страшный исход действительно возможен, но, чтобы он осуществился, ты сам должен будешь много, очень много раз вместо добра выбрать зло. Забыть все то светлое, что есть в твоей прекрасной душе, и погрузиться в необъятную гордыню, даже отвергнуть любовь, которая когда-то озарила твою жизнь. Путь твой трудный, и конец пути определяешь ты сам. Выберешь гордыню, власть, желание обладать тем, что, как тебе кажется, принадлежит тебе по праву, – сгоришь в собственном пламени. Пламя, этот величайший дар, который ты получил от Эру, дабы нести свет другим квенди, может сжечь тебя самого. Таков сказ моего брата и мой сказ. Кровь застучала в висках у Феанаро, вынуждая ухватиться за голову. А Ирмо как ни в чем ни бывало отвернулся к воде, и Феанаро обратил внимание, что в его руках опять откуда-то взялся хлебный мякиш.