***
— Пошёл прочь! — крикнул Цао Чжи, едва сдерживая икоту. — Выгоните его с палками! Братья Дин И дружно поддержали его и вытолкали гонца за дверь, где слуги охотно стали орудовать палками. Гонец, в свою очередь, громко выругался и вскочил в седло, пригрозив напоследок тем, что скоро в Линьцзи прибудут войска и с силой заберут всех. Дин И старший подлил всем вина и сел на своё место, с неприязнью смотря вслед гостю. — Когда-то покойный ван Цао Цао хотел назначить наследником господина Цао Чжи, но сановники его оклеветали, — сказал он. — Великого вана только что похоронили, а Цао Пэй уже хочет наказывать брата! На что это похоже? — Таланты нашего господина известны всей Поднебесной! — продолжил Дин И младший. — Наш господин сам достоин быть преемником вана! Но Цао Чжи их почти не слушал. Он осушал одну чарку за другой, и разум его был затуманен. Не желая возвращаться в реальность, он продолжал пить до тех пор, пока тело его не ослабло и не повалилось ко сну. Только много позже, когда вооружённый отряд Сюй Чу перебил всю стражу и обезглавил братьев Дин И по приказу Цао Пэя, он протрезвел. Только когда его вместе с дворцовыми слугами и чиновниками связали и закинули на повозку, чтобы увезти в Ецзюнь, он вспомнил. Брат всегда ненавидел его.***
Когда Цао Чжи привели в зал, то первым, что он увидел, оказалось болезненно знакомое лицо и болезненно чужой взгляд. Не обращая внимания на стоящего подле Хуа Синя, он не отводил своих глаз от лица Цао Пэя. Только когда ножны чьего-то меча больно ударили его по ногам, он против воли упал на колени, видя лишь подол роскошных одеяний будущего императора. В зале царила такая тишина, словно их окружал плотный снегопад из далёкого прошлого. Цао Чжи до боли стиснул зубы и исподлобья продолжал смотреть на старшего брата, так и не проронив ни слова. — В семье мы братья по крови, — первым обратился к нему Цао Пэй. — Но в обществе — государь и подданный. Как ты посмел кичиться своими способностями и нарушать этикет? Парень по-прежнему молчал. Тогда мужчина подошёл к нему почти вплотную, и тот не мог не заметить, что он прятал в рукаве за спиной. Холодный блеск изящного кинжала был ярче, чем горящая в комнате рыдающей матери свеча. Цао Чжи растянул губы в усмешке и взглянул на брата сверху вниз, хотя и стоял перед ним на коленях. Пальцы Цао Пэя дрожали. Очень долго они смотрели друг на друга в полной тишине. К тому времени слёзы свечи иссякли, и фитиль её давно догорел. — Помните, что если вы пощадите его, вас ждут беды, —вспомнил он слова Хуа Синя. — Цао Чжи умен и талантлив, это не какая-нибудь безобидная тварь, живущая в пруду. — Твой младший брат Цао Чжи всегда питал пристрастие к вину и был сумасбродом, — раздался в голове голос матери. — Но не забывай, что вы с ним единоутробные братья. Не убивай его и дай мне спокойно дожить до моей кончины. — Говорят, что Цао Чжи лишь рот откроет, как уже готово стихотворение, — снова зазвучал голос Хуа Синя. — Я не очень-то этому верю, но испытайте сами его способности. Если он не оправдает того, что о нем говорят, казните его. А если он действительно так талантлив, тогда пристыдите его, понизьте в звании. Этим вы заткнете рты всем писакам в Поднебесной. — Успокойтесь, матушка, я пощажу его, — солгал его собственный голос. — Ведь я сам люблю брата за его таланты, я только хотел предостеречь его от излишней болтовни. — Гляди: цветы у наших слив, Не краше ль всех они горят! Из всех людей, что ныне есть, Милее нет, чем брату брат. Цао Чжи едва сдерживал распирающий изнутри смех, пока произносил эти пыльные строки. Колени его затекли, но он даже не думал двигаться. С наслаждением заметив, как брат пришёл в ярость от его слов, он опустил голову и ядовито улыбнулся, пряча своё ликование ото всех, кроме него. Хуа Синь бросал на своего господина многозначительные взгляды, но тот проигнорировал его и сжал рукоять кинжала до боли в пальцах. На удивление, никто из них больше не сказал ни слова. Только ветер безуспешно бился в резные двери заплесневелой памяти. Цао Пэй опустил кинжал и повернулся к брату спиной, сделав семь шагов к своему трону. — Ты еще при жизни отца любил хвастаться перед людьми своими сочинениями, — устало сказал он и остановился, медленно обернувшись назад. — А я сомневаюсь в твоих талантах. Мне кажется, что за тебя сочиняет кто-то другой. Докажи, что я неправ. Сделай семь шагов и сочини стихи. Сочинишь — оставлю тебя в живых, нет — убью. Цао Чжи вздрогнул. Наверное, холодный ветер настиг и его. Он медленно поднялся на ноги, едва удержав равновесие, и гордо поднял голову. Стук его сапогов дважды эхом отразился от стен просторного зала. — Варят бобы, — Стебли горят под котлом. Ещё два шага. — Плачут бобы: «Связаны все мы родством! И ещё. — Корень один! Можно ли мучить родню? Последний. — Не торопитесь Нас предавать огню!» Стоило ему договорить, как звон упавшего металла больно кольнул его слух. Цао Пэй больше не смотрел на него. Плачь госпожи Бянь исчез вместе с последними словами стихотворения. — Понизить Цао Чжи в звании и отныне именовать его Аньсянским хоу, — тихо сказал Цао Пэй. — Лишить права на владение городом Линьцзы и отправить в деревню Аньсян. Уведите. Вскоре ветер заглушил их молчание. Росчерк кисти больше никогда не смог завершить начатую когда-то линию.