Черное солнце

Тьма клубилась по углам, тянулась к середине комнаты своими дымчатыми руками. Из самой черной глубины она ползла наружу, хрипя с пеной у растянутого в невидимом оскале рта. Высасывая тепло своими клубами едкого дыма из воздуха, эта темнота наполняла пространство своим холодным и мертвым дыханием. Ее сбитое, едва слышимое завывание напоминало скрип ржавых дверных петель в обветшалом доме. Тишину перекрывали стоны оконных створок, что под давлением ветра стремились ворваться в комнату, внутрь, нарушить покой мглы и лежащего в кровати человека. Тонкие нити лунного света тянулись сквозь призрачное стекло к лицу спящего. Вырисовывая прохладными прикосновениями на его лице невидимые в ночи пентаграммы, они слегка освещали бледные мальчишеские скулы. Легкий сон, до сих пор окутывавший разум юноши, стал исчезать. Созвучие скрипов и звуков от ударов ветра об окно смешивалось с тихим, вкрадчивым детским голосом, напевавшим почти никому неслышимую печальную мелодию. Под это пение ночь сгущалась сильнее за стеклом, она, прильнув своим белым лицом и ледяными ладонями к нему, бездонно-черными глазами всматривалась в того, с чьих губ срывался мотив. Проникая сквозь щели между кирпичей, ночь просачивалась внутрь, ближе к кровати, ближе к исполнителю. Резкий вдох. Неясное, полусонное движение рукой под одеялом. Слегка зажмурив глаза, Нацуно едва приоткрывает их и уставляется долгим взглядом в потолок. Странность его снов в последнее время переходит границы. Чувствуя тяжесть не отошедшей от дремы головы, юноша лениво перекатывается на левый бок, чтоб слегка унять неприятное ощущение. Коленом он вдруг упирается во что-то твердое. Вздрогнув от неожиданности, он широко раскрывает глаза и недоуменно смотрит на край кровати. Порыв ветра вновь ударяет о стекло с рьяной силой и все же распахивает со стуком створки окна. Мягкий, струится лунный свет сквозь мглу. Освещает выбеленные скулы, слегка тронутые розоватым румянцем щеки, описывает лучами в темноте изгиб алых губ, застывших в полуулыбке. Искусно прорисованные на хрупком фарфоре серые глаза серебрятся в отсветах луны. Короткие черные волосы, сияя в белесом свечении, обрамляют кукольное лицо. Медленный, обрывчатый поворот головы в сторону Нацуно. Тихий, вкрадчивый детский голос, напевающий почти никому неслышимую печальную мелодию. С тихим скрипом кукла поворачивает свой корпус вслед за головой, теперь уже склоненной набок. Она протягивает свою холодную неживую ладонь к дрожащей руке онемевшего от страха парня. - Нацуно, - растягивая гласные, не шевеля обожженными в печи губами, черноволосая певица рывками, как только позволяет тело, склоняется к нему. Юки судорожно хватает ртом воздух, истекая потом. Его бешеный взгляд метается от одной плавной линии куклы к другой. Тьма приближается, впуская ночь холодным дыханием. Резкий щелчок, и фарфоровая девушка превращается в клубящийся черный дым, а через секунду и вовсе растворяется. Звенит, переливается тишина. Дыхание перехватывает от внезапного истерического хохота, стремительно заполняющего комнату до самого потолка. Девичий звонкий голос заходится в сумасшедшем, больном смехе, он проникает в плотно закрытые руками уши и звенит внутри головы. Словно из-под земли перед Койдэ появляется тонкая фигура розоволосой одноклассницы, что умерла не более, чем неделю назад. Она, прикрывающая изящным движением рук свои губы, неподвижно стоит, изредка вздрагивая, вторя приступам смеха. И вот, так же внезапно замолкает, словно этого заливистого, безумного хохота и не было сейчас. Она опускает левую руку вниз, и на миг становится видна тонкая леска, тянущаяся от запястья к темному потолку. Качание головой – и вот, от макушки берущая начало белесая ниточка по призыву невидимого кукловода поворачивает ее вправо. Рваные, сломанные движения, хруст ломающихся костей при каждом неестественном сгибе рук и ног. Милая улыбка на бледном лице, тонкие кисти, тянущиеся к Нацуно, заходящемуся в лихорадочном страхе. - Юки, Юки… - приторный до тошноты голос отражается от стен, звучит возле уха сладким шепотом, когда ледяные пальцы прикасаются к юношеской шее и дотрагиваются до бешено пульсирующей вены. Бездонно-черные глаза уверенно смотрят в искаженный страхом взгляд черных зрачков. Мегуми неторопливо, даже со странной нежностью обнимает парня за плечи и прижимает к себе. Вдыхает запах волос, прижимаясь щекой к его макушке, чувствует тепло его тела, легким прикосновением губ целуя заносчивого мальчишку. Ее кости нечеловечески изгибаются, когда Койдэ предпринимает попытку высвободиться из этого удушливого и обжигающе холодного плена. Сильное, уверенное движение – ломающиеся ребра, его хриплый полукрик и почти потерянное сознание от бешеной боли. - Тебе не сбежать, Юки! – срывается Шимидзу на визгливый крик. – Мы найдем тебя, не спасешься, не спасешься! - запрокинув голову назад, розоволосая хохочет, не выпуская юношу из своих рук. Девушка широко раскрывает свои глаза. Нацуно, до этого смотрящий бездне в лицо, вдруг заметил два алых круга, по одному в каждом зрачке-глазу. И это зрелище было дурманящим. Голова тотчас налилась свинцом, а тело перестало сопротивляться этому неживому, но разумному капкану. Полусонный, полуживой, не воспринимающий толком прикосновения юной окиагари, Юки безвольно смотрит в лицо своей личной смерти. Та лишь мило улыбается и накрывает его губы своими, царапая кожу до соленой крови. Слегка приподняв голову, Шимидзу раскрывает рот, обнажая вампирский оскал. Проведя языком по самому краю зубов, она издает смешок, приближаясь к шее Нацуно. Поцелуем пробуя на вкус кожу вокруг сонной артерии, она рывком прорывает ее, смыкая клыки и чувствуя, как струится внутрь теплая, напоенная ужасом и страхом кровь Койдэ. До одури желанная кровь. Он хрипит, в изнеможении едва двигая руками, слабо царапая ногтями обнаженную спину девушки. Его грудь бешено метается вниз-вверх от тяжелого дыхания, глаза наполняются жгучей болью от не выступивших слез. И его затягивает в себя эта ночь, подмигивает черное солнце за окном, на миг выкатившись на небо. И он проваливается в бездну спасительного и обжигающе горячего плена, чувствуя, как со странной нежностью теплые пальцы его личной смерти рисуют пентаграммы на его скулах. *** - Не думаю, что ему когда-то удастся выйти из такого состояния. Поймите меня, такое психическое расстройство не вылечить одними транквилизаторами. Даже если постараться, то ему станет только хуже. Ваш сын, Адзуса, безнадежен, увы, - сочувственно улыбнувшись давящейся от слез женщине, доктор Озаки слегка пожал ее плечо. - Это точно? – ее глаза были полны отчаяния и странной нежности. - Психиатр дал окончательное заключение. После стольких срывов, у него явственно начались галлюцинации, вы сами видели. Ему ничем не помочь, - развернувшись, мужчина в последний раз кинул взгляд за стекло палаты. Там, болезненно улыбаясь, юный мальчишка смотрел в узкое окно, сквозь которое едва проникал редкий солнечный свет. С его сиреневых глаз временами слетали тяжелые капли, но он продолжал напевать тихим, вкрадчивым голосом почти никому неслышимую печальную мелодию. А рядом, в самом темном углу, у больничной койки клубился едва различимый серый дым, а в воздухе почти незаметно блестела тонкая леска, тянущаяся к потолку.