Путь боли

      Зеленая кровь брызнула на песок крупными каплями. Хлопки плети раздавались эхом по тренировочному залу. Несмотря на огромное количество присутствующих воинов, никто из них не рычал восторженно от зрелища на арене, не переговаривался между собой. Будто статуи заполнили зрительские места: безмолвные, холодные, бесчувственные.       Очередной хлопок плети, в этот раз украшенный легким хлюпаньем от разрывания плоти, был сопровожден сдержанным вскриком. Женским.       — Слабая! — в этот ансамбль сразу втиснулся грозный, тяжелый, низкий голос, полный яда, злобы и ненависти. — Как ты можешь даже дышать тем же воздухом, что и мы!       Самка сжимала кулаки, пронзая когтями собственную плоть. Сжимала сильно, будто одна боль могла помочь затмить другую. Шел тридцатый удар по спине, и так испещренной множеством старых шрамов. Удары эти были болезненными, но не убийственными. Нет… Ему и всем Им нет нужды убивать ее. И тем не менее это нисколько не оправдывало то, что они с ней делали.       Тридцать — тридцать пять ударов — это много для других кланов, чтобы просто наказать, но не здесь, не в Черном лезвии, не у Линчевателя.       Язва каждый раз вспоминала свое рвение сюда, как она хотела быть тут и носить метку этого знаменитого клана, где по слухам никто ничего не боится и не чувствует, будто сделанные из железа исполины, непробиваемые воины. И новый удар, шрам, ругательное слово заставляло усомниться в своем желании.       — Ты хотела сюда попасть! — будто читая мысли, кричал Линчеватель, встряхнув усеянными золотыми кольцами и костяшками дреды. Красная мантия — символ Его величия, Его статус, доказательство Его превосходства над КАЖДЫМ из присутствующих — слегка всколыхнулась. — Наглая самка!       Тело все тряслось от боли жжения плети по вскрытому наружу мясу. Она старалась держаться, дабы вновь не вскрикнуть. Она не могла позволить Ему снова назвать ее слабой.       — А рвалась-то как! — продолжал разгораться вожак. — Столько криков, столько обещаний! Столько времени ты затратила у меня, у других Старейшин, у самого Владыки на свои детские капризы! И сейчас ты смеешь плакать тут перед всеми?! Слабая! Ничтожная! Бесполезная! Еще!       Крик боли рвался наружу. Язва старалась просто не дышать, лишь бы случайно не вскрикнуть. Желтые глаза от такого напряжения, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Сколько ей еще сдерживаться? Или же вопрос должен быть поставлен не так? Сколько еще ей нужно выдержать, чтобы Он принял ее?       — Твое место в гнезде, растить молодняк! Так и быть, за то, что ты еще не начала ныть, позволю тебе возлежать с одним из присутствующих! — от слов Линчевателя по залу впервые прошлись легкие издевательские смешки. Ох, как это ее бесило. Хотелось выругаться, вылить на него всю скопившуюся ярость.       — Не дышать и молча выдерживать боль — не то, что я от тебя ожидаю, с-с-самка! — Вожак надменно протянул последнее слово, как бы акцентируя, как ему противно ее так называть. Как сам факт ее принадлежности к иному полу должно стыдить ее. — Говори, коль есть что!       — Я… — вырвалось у нее с каким-то странным усталым стоном, что аж часть народу разразилась смехом.       — Так блеет девка на ложе! — громко и с отвращением поддерживал поднявшийся шум Вожак.       — Пусть подходят! — резко зарычала Язва, заставив всех замолкнуть разом. — Хотят меня? Пусть попробуют взять! Я и в таком состоянии в силах победить!       Линчеватель заинтересованно сверкнул глазами, жестом приказав прекратить наказание. Язва втянула в себя воздух, поднимая подкинутую ей тренировочную палку и вставая на ноги. Боль можно вынести. Еще можно. Ярость, ненависть, гордость, чтоб ее, давали ей силы идти дальше и не позволяли бросить начатое. Она не сдастся.       Против нее вышли сразу трое с такими же палками. Куда опытнее, конечно, незачем надеяться на поблажки. Она хотела пройти все это. Весь этот Путь. И пройдет.       — Горделива дочь Старейшины. Да только должна ли гордится тем, что твоя благородная кровь льется на песок?! — из уст вожака лился яд, обжигающий ее душу. И разжигающий такой адский огонь, который ему и не снился никогда.       Один из воинов, не дожидаясь приказа, замахнулся палкой. Язва резко выдохнула, присев на песок, тем самым избежав прямой удар по голове. Легким взмахом она вскинула горсть песка, отвлекая внимание второго, пока сама с громким рычанием побежала напролом к третьему. Сбила его с ног, от падения вздымая песок. Желала вырвать сердце этому смелому идиоту, что думает, будто ее так легко взять. Но нет, у нее сил хватает чтобы держаться еле-еле. Цель — Вожак.       Двое вновь преградили ей дорогу. Резкий удар палкой по искалеченной спине болевой волной прошел по всему телу, заставив ее упасть на колени.       — Мне противно смотреть на твои бессмысленные потуги, самка! — рычал Вожак, бродя из стороны в сторону, но взгляда яростных глаз с Язвы не сводил. — Ты не достойна даже прикасаться к полу этого корабля, ты недостойна дышать одним с нами воздухом! Что ты, слабая и никчемная, вообще здесь делаешь?       Боль чуть утихла, дрожь она сдержала. Ярость питала ее. Возможно, это было даже настоящая ненависть. Ко всем Ним. К Нему. К каждому винтику этого корабля, забравший десяток циклов ее жизни, наверное, впустую, раз вожак буквально мешал ее с грязью.       Каждый шрам на теле — история. События, важный урок, память о прошлом, своего рода трофей. Каждый шрам служил ей напоминанием, что она тут как чужая, как пришелец, попавший в иной мир. Ее здесь никто не ждал, никто в нее не верил. А она здесь, ворвалась в их мир, чтобы разрушить закостенелые традиции.       Тысячу лет официально самки могут становиться воительницами, и в пять раз больше времени они существуют, вдохновленные прекрасной царицей — супругой бога смерти — что одолела непобедимого будущего мужа, когда никто не мог этого сделать. И немногие кланы были готовы принять этот факт, будто считая неким оскорблением. А она, как первопроходец, первая в клане Черного лезвия, заявит о себе как воительница. И вот ей препятствуют из принципа, считая выскочкой…       Сколько бы она не победила своих собратьев, на изрезанной морде Линчевателя не возникало даже искры уважения. Буквально издевался над ней, делал все, чтобы она ушла сама. И так бы доказал свою правоту, неспособность самок стоять рядом с ними. И она бы не доказала, что достойна.       Тяжело поднявшись, Язва отразила удар воина слева, выкрутив оружие, дабы самец невольно отпустил его. Перехватила рукоять и обеими палками ударила воину справа по ногам. Она могла идти дальше, оставляя за собой кровавый след.       Но вдруг перед ней появились еще одна троица. Кровавые. Они знали каждый ее удар, каждый прием, ведь они сами учили ее этому. Стоило только замахнуться, где-то сзади ее хватали мощные руки и валили на песок.       — Ярость — не то, к чему тебе нужно стремиться и на что можешь опереться! — слова ненавистного вожака звучали разумно, но не когда Язва злилась. Очередная насмешка в ее сторону, так она думала. Но задумалась, почему это он не отпустил какое-нибудь обидное слово в догонку к сказанному. Опытные воины напирали на нее, не давая сделать и шагу вперед, а ведь Вожак стоял уже не так далеко, в десяти метрах.       Взгляд расплывался. Язва еле удерживала равновесие, снова и снова падая на песок. Ее не били, не пытались калечить, а лишь задевали раны, чтобы продолжить боль. Будь на ее месте кто-то другой, наверняка сдался бы сразу, приняв свою неспособность выдержать заданную планку этого клана.       Самка шумно дышала, скрючившись в вопросительном знаке. Пальцы сгребали песок, руки тряслись. Еще пара мгновений, и она упадет в обморок.       По приказу Линчевателя воины расступились, но сам он продолжал стоять на месте. Буквально в пяти метрах. Она так близко…       — И что же, дочь Старейшины, — уже без насмешки, сурово и холодно произнес он. — Сейчас ты готова сдаться? Не этого я хотел…       Язва внезапно замерла.       Что он только что сказал?       Он не хотел, чтобы она сдавалась?       Все это время… все эти насмешки… они были не просто способом унизить ее?       Она ждала, что тот скажет хоть еще что-нибудь, дабы развеять ее внезапно осознание. Но нет, он молчал, он закончил свою мысль. Он хотел, чтобы она шла дальше, несмотря ни на что?       Эти слова будто бы открыли в ней второе дыхание. Боль будто бы стала уходить и проявлять себя отдаленно, еле ощутимо. Ярость сменилась некой то ли радостью, то ли воодушевлением, позволив сдвинуться с места. Она стала подниматься, тихонько, лишь бы не сделать хуже. В голове так и звучали слова Вожака, пусть сейчас он молчал.       Будто детеныш, впервые научившийся ходить, она на нетвердых ногах шла вперед. Шаги ее были малы, но все, включая и Вожака, терпеливо наблюдали за ее потугами. Некоторые — с большим удивлением, ибо на морде Язвы возникла легкая ухмылка.       И вот, она перед ним. Перед своим вожаком, перед одним из сильнейших и мудрейших воинов своей расы. Ее не коробила ненависть к нему, поняв, наконец, смысл всего ада, который он ей устроил.       Ноги подкосились. Опять сидела на песке, но теперь без чувства досады и поражения. Нет, она как раз-таки победила. Их всех. Его в том числе. На морде Линчевателя она видела ледяную маску без чувств, но глаза горели огнем не то ненависти, не то гордости.       Внезапно он схватил ее за горло и немного подтянул к себе, выудив ритуальный нож со своего пояса. Древний, искусный клинок, покрытый мастерской гравировкой. Острый конец легко и быстро прорезал кожу на ее нижней жвале.       — Боль есть физическая и душевная, — рычал он, вырезая на коже иероглифы, медленно и аккуратно. — Можно вынести удары плетью и потерю крови, но остаться уязвимым для оскорблений и унижений. Но ты, дочь Старейшины, ты выдержала.       Закончив, он отпустил ее. Не грубо, а мягко высвободил шею из хватки. На жвале самки красовались слова: «Не боящаяся ни боли, ни смерти». Знак, которым одарены все в этом клане, как один из важнейших шрамов-трофеев в их жизни. И теперь он есть и у нее.       — Боль не должна быть твоим препятствием. Но и не союзником. Она не должна беспокоить тебя, когда на кону честь и славный трофей, — голос Линчевателя, суровый и грубый, неожиданно к концу фразы смягчился. Язва могла расслышать еле заметное урчание от удовольствия. — Этот момент, а не Священная охота, сделал тебя одной из нас. Отныне клан «Черного лезвия» — твой дом, и все воины — твои братья по оружию!       Язва слушала с заворожением, действительно напрочь забыв о боли. Но образ Вожака стал расплываться сильнее и сил держать тело не осталось…       — Ты заслужила отдых… воительница.