Бывают дни, когда опустишь руки, И нет ни слов, ни музыки, ни сил. В такие дни я был с собой в разлуке И никого помочь мне не просил…
По серым улицам серого города под затянутым серыми облаками небосводом неспешно шел домой серый офисный работник среднего звена. Стоял май, но солнце пекло по-июльски жарко, и он впервые за долгие месяцы осени-зимы снял пиджак и перекинул его через локоть. Был вечер пятницы, но с таким же успехом это мог бы быть понедельник или четверг: порой ему казалось, что он живет в бесконечном дне сурка. «И завтра то же, что вчера». Будто поток жизни течет, стремится безудержно вперед — и только его одного обтекает загодя, чтобы не дай бог не коснуться, не увлечь за собой. Отрезанный от жизни. Его путь, который он мог бы найти и среди ночи в припадке лунатизма, никогда не менялся, независимо от времени года и суток: вдоль по улице мимо спортивной площадки, потом направо и по мосту, а там через дворы и дом близко. И так каждый день туда и обратно. Да и выходные не лучше: отчеты, родители, отчеты, магазин и снова отчеты.И я хотел идти куда попало,
Закрыть свой дом и не найти ключа…
Давным-давно, еще полным жизни подростком, он мечтал стать профессиональным скейтером. Вертеться на рампе, взлетать ввысь, к солнцу, бескрылой птицей — и снова вниз, к людям, к жизни. Но после того как он, неудачно приземлившись, сломал ногу, мама, испугавшись такого травмоопасного вида спорта, тайком выкинула его скейт. На ту же помойку отправились и его мечты и надежды.И спеть меня никто не мог заставить.
Молчание — начало всех начал…
Проходя мимо спортплощадки, он по привычке остановился у ограждения напротив рампы. Каждый раз, когда он смотрел на нескладных подростков в растянутых рваных джинсах и футболках или толстовках с яркими принтами, смеющихся друг с другом, небрежно облокотившихся на изрисованные и обклеенные скейты, что-то ныло в груди, как шрам от старого ожога — будто уголек тлел, тихо-тихо, но ощутимо.Пока не меркнет свет, пока горит свеча…
Но сегодня что-то особенно привлекло его внимание. Он пригляделся попристальнее — какое-то странное оживление царило на площадке: не играла привычная попса или хип-хоп, но все сгрудились вокруг рампы, гиканьем и возгласами поддерживая тонкую фигурку на самой вершине. Не сдержав любопытства, он тихонько подошел поближе, встал незамеченным позади толпы. На самом краю застыл незнакомый парень лет двадцати на вид: медно-рыжие волосы до плеч с вплетенными в них перышками и бусинками солнечной копной обрамляли голову, ярко сверкала зелень глаз, тонкие губы изогнулись в лукавой ухмылке. Он стоял, свободно опершись на изрисованный на манер соколиного оперения скейт, и будто ждал чего-то. Вдруг он почти незаметно повернул голову — и хитрый изумрудный взгляд столкнулся с невыразительным серым незаметного человечка позади толпы. Ухмылка стала шире, он довольно прищурил один глаз… И прыгнул. Единым, практически неуловимым движением кинулся, почти упал вниз. Высокая изящная фигура неслась вместе с потоком, гладко рассекая воздух взмахами мощных невидимых крыльев. Вот склон идет вверх, все выше, выше — но он будто не замечает гравитации и только набирает скорость. Последний рывок — и он, широко раскинув руки, взлетает ввысь на своем скейте, они будто сплавливаются вместе, сливаются в единую фигуру огромного сокола. Огнем горит рыжее оперение, нечеловечески сверкает зелень глаз — и весь он будто пылает, объятый нестерпимым сиянием заходящего солнца, — Икар, того и гляди рухнет в море, усыпанный перьями. И в тот момент, когда казалось, что падение неминуемо, он пропал. Толпа взревела в непонимании, завертела головами, как гидра в поисках героя, на все голоса крича и вопрошая. А позади нее стояла незамеченной серая фигурка и тихо спокойно улыбалась. Ее не тревожила пропажа птицы, этого живого летучего огня: если бы жили древние боги, Локи выглядел бы именно так — яркий, безудержный, стремительный хаос, хаос творящий. Взмыл в небо огромный сокол, махнул своим мощным крылом — и что-то вспыхнуло у него в сердце, сильно полыхнул еле тлеющий уголек, огнем растекаясь в груди.Но если плечи песней мне расправить,
Как трудно будет сделать так, чтоб я молчал…
Все с той же улыбкой, щурясь от яркого света, он бросил последний взгляд на опустевшую рампу и, перекинув пиджак поудобнее, устремился прочь, в незнакомый, будто облитый жидким закатным золотом город.И пусть сегодня дней осталось мало,
И выпал снег, и кровь не горяча…
И повернул налево.