Когда тепло лечит

Тёплый солнечный июньский день был невероятно прекрасен не только погодой и красотой природы, по крайней мере, для этой потихоньку растущей семьи. Дима с Жорой неспешно шли по просторному зелёному парку, держась за руки и за коляску с маленьким Эмилем внутри, и именно в этот момент были необыкновенно счастливы. Они дома, рядом, впереди свободный день и с ними новый маленький член их маленькой дружной семьи, что может быть лучше? Они не знают и не хотят знать, не желая отпустить друг друга хоть на минуту и сияя едва не ярче солнца. Сейчас всё очень правильно и этого вполне достаточно. — Родной, присядем на нашей любимой поляне? Эмиля пора бы покормить, да и мы с тобой можем перекусить, у меня всё с собой, знал ведь, с кем и куда иду. — ярко счастливо улыбаясь, Жора никак не мог наглядеться на двух своих чудесных любимых детей — сына и брата — и в сотый раз понимал, что ради них готов абсолютно всё, только ради их счастья и покоя, ценнее для него не будет ничего и никогда. — Ты неисправим совершенно... Хорошо, пойдём, сядем. Знаешь же, что не могу с тобой спорить. Особенно, когда речь идёт о моём маленьком прекрасном племяннике. — с точно такой же сияющей улыбкой Дима чуть крепче сжал руку брата и, на самом деле, как и всю свою жизнь, готов был пойти хоть на край света, если Жора попросит об этом, да и в этот момент был очень даже не против отдохнуть где-нибудь в тихом уютном красивом месте, но ведь нужно продемонстрировать характер тому, кто и так знает его вдоль и поперёк, какие-то привычки совершенно неистребимы. — Неисправимостью мы с тобой похожи. Но ведь не только ей, правда? — отчасти управляя движением и осознавая, что Дима сейчас толком и не смотрит на дорогу, Жора развернул всю занимательную конструкцию на нужную тропинку и, через пять минут добираясь до нужной пустынной уютной полянки, остановился в её центре, достал заготовленный заранее широкий мягкий бирюзовый ковёр, расстелил его и, дождавшись, пока младший удобно присядет, принялся искать бутылочку со смесью, но отвлёкся на его тёплый нежный голос, неосознанно улыбаясь ещё шире и светлее, они будто в волшебном сне и, если это так, пусть этот сон не кончается никогда. — Милый, дай его сюда. Я подержу Эмиля, а ты ищи всё спокойно. — слыша, как малыш понемногу начинает хныкать от голода и ощущения, что о нём все забыли, Дима не мог не предложить помощь, да и просто был счастлив любой возможности общения с новым родственником, конечно, лишать его такого счастья никто не собирался и близко. — Ох, да, конечно... Конечно маленький, сейчас. Сейчас, погоди... — отвлекаясь от поисков, Жора бережно достал сына из коляски, на несколько секунд вновь залюбовался им, заражая даже ребёнка вечным теплом и покоем, и старался общаться с ним, это пока тоже учёба, но только в радость, иначе в таком быть не может. — Вот так, радость моя... Сейчас пойдём к дяде Диме на ручки, а потом кушать и баиньки, хорошо? Ой как засмеялся, как ручки потянул, красавец... Димочка, вот, держи. Он всегда так к тебе тянется, так тебе радуется, я поражаюсь иногда... Хотя, чего тут удивительного? Чувствует, что у папы ближе и дороже никого нет, и тянется, дети ведь всё чувствуют, даже в такие годы. — Ой, да ладно тебе, скажешь тоже... — даже немного зардевшись, Дима смущённо улыбнулся и, с крохотной искоркой тепла и счастья в, казалось бы, давно потухшем взгляде, взял племянника на руки, посадил его себе на колени и осторожно ласково приобнял, нежно целуя в макушку и тоже понемногу общаясь, умудряясь за пару секунд заставить рассмеяться тем, что корчил милые забавные рожицы, заливаясь вслед за малышом тихим звонким прекрасным смехом и возвращаясь к вербальному общению, с двумя собственными детьми опыт немалый и это очень помогает. — А кто это у нас тут такой маленький и довольный? А это Эмиль, солнышко наше ясное, милое, чудесное. Сейчас солнышко покушает и будет спатки, а папа с дядей будут рядышком, и будет у нас всё прекрасно... А знаешь как мы тебя любим? Подними глазки, смотри за моей рукой. Видишь солнышко, как оно ярко светит? Вот так сильно мы тебя любим, и так будет всегда, сокровище ты наше маленькое... — Да, сынок, слушай дядю Диму, он плохого не скажет. — наконец, отыскав всё необходимое, Жора присел на ковёр рядом со своими любимыми мальчиками, осторожно забрал Эмиля себе на руки и, заимев такой опыт гораздо раньше, чем четыре месяца назад, стал потихоньку кормить ребёнка, не забывая при этом поглядывать на второго с тем же теплом и заботой, что-то не изменится никогда. — Вот так, вот мы и кушаем, молодец какой... Вкусно, да? Ну и чудесно, кушай маленький... Понапридумывали этих смесей... Тебя я кормил другим совсем в своё время конечно. Да, милый, а чего ты смотришь так на меня? Иногда и я это делал, когда мама не могла, по разным причинам. Но ты мне абсолютно спокойно давался, делал всё послушно, и после этого только на моих руках засыпал. Таким милым был тогда... Да и сейчас не изменился совершенно, что бы там себе ни думал. — Надо же, я не знал... Нет, догадывался, что до шести лет ты меня вместе с родителями растил... Не думал, что настолько. Спасибо, родной... Я стольким тебе обязан, подумать даже страшно. — немного устало, но тепло, улыбаясь, Дима тоже не менее внимательно наблюдал за процессом кормления и, когда содержимое бутылочки иссякло, понимал, что теперь ребёнка надо укладывать, и знал только один проверенный годами метод, но один это делать не хотел, не удивительно, почему. — Ну что, поели, теперь можно и поспать? Жор, споём? Он так чудесно засыпает под твоё пение... — И под твоё. Конечно споём. Тогда по золотой классике? — дождавшись плавного кивка с лёгкой улыбкой, Жора устроил поудобнее Эмиля в своих объятиях и, плавно ласково укачивая его, начал негромко нежно петь, зная, что Дима подхватит, когда будет нужно. — Ложкой снег мешая, ночь идёт большая, что же ты, глупышка, не спишь? Спят твои соседи — белые медведи, спи скорей и ты, малыш... — Спят твои соседи — белые медведи, спи скорей и ты, малыш... Мы плывём на льдине, как на бригантине по седым суровым морям... И всю ночь соседи — звёздные медведи светят дальним кораблям... — под давно знакомые мотивы незаметно возвращаясь мыслями в собственное детство, в самую счастливую и беззаботную его часть, Дима всё равно старался оставаться в нашем времени и, заметив, что племянник уже спокойно спит с самой чудесной улыбкой, сам улыбнулся немного сонно и вдруг вспомнил о самом важном, чуть касаясь руки вновь залюбовавшегося сыном Жоры, тёплым полушёпотом внёс всего одно ценное предложение, и отказ слышать был не намерен. — Милый, ты б тоже поел, а то с нас глаз не сводишь, так и о себе забыть можно. Ты же говорил, что брал что-то. Вот найди это и подкрепись, а я Эмиля подержу, чтоб не проснулся. — Да, ты прав... Но я сделаю по-другому, погоди минутку. — буквально ощущая непонимающий взгляд брата, Жора потихоньку поднялся, максимально осторожно вновь уложил ребёнка в коляску, радуясь, что они сидят в тени и неоткуда взяться слепящему солнечному свету в это время суток, достал несколько контейнеров с бутербродами и фруктами, пару бутылок с прохладным соком, расставил всё это на ковре и только теперь решил озвучить происходящее, хотя всё и так, кажется, было более чем понятно. — Вот, всё, что есть. И это ты поешь вместе со мной. Не волнуйся, он ещё часа два не проснётся, это я могу тебе точно сказать. И не надо глазки отводить. Маленький, ты же с утра не ел ничего опять, думал, я не замечу? Так дело не пойдёт. Давай, налетай, я знаю, тут ты всё любишь, поэтому отвертеться на этот раз никак не выйдет. — Ну Жор, может не надо? Ну не хочу я... Ну что, прям очень надо? — видя спокойный уверенный кивок и снова сдаваясь ласковому, но, всё же, прожигающему взгляду ярких голубых глаз, Дима вздохнул с театральной тяжестью и милой беззащитной улыбкой, и сопротивляться больше не смел, не имел ни права, ни желания. — Хорошо, хорошо, сдаюсь... Ну как я могу спорить с тобой? Знаешь же это прекрасно и пользуешься, нехорошо так... — Нехорошо, признаю. Но твоё состояние и весь ты для меня важнее всего на свете, и я буду следить, чтобы ты был в порядке, насколько хватит моих возможностей. — немного подкрепившись парой яблок и бутербродом с ветчиной и сыром, и внимательно проследив, чтобы Дима съел хоть что-то, хотя бы кисточку винограда, больше в него всё равно пока затолкать невозможно и это остаётся только принять, Жора отодвинул в сторону всю посуду, что оказалась между ними, и призывно раскрыл руки, ласково улыбаясь и зная, что возражений не будет никаких, это слишком нужно им обоим, притом с самых ранних лет, так уж сложилось. — Ну иди сюда, солнышко ты моё ясное. По дороге так за руку мою цеплялся, но тогда мы ведь никак не могли... Но теперь никто и ничто не мешает, иди ко мне, маленький, давай. — Неужели заметил... Милый мой, родной... — без лишних слов придвигаясь ближе, — о таком его точно не надо просить дважды — Дима крепко нежно обнял брата, утыкаясь в его плечо и прикрывая глазки, точно маленький беззащитный котёнок, это было слишком красиво, слишком уютно и тепло, и этот миг принадлежал только им двоим, сейчас они могли в полной мере быть собой и упускать эту возможность никак не собирались. — Я наверно тоже полнейший ребёнок... Но я бы всю жизнь в твоих руках провёл. Только с тобой мне так хорошо, так спокойно... Я так тебя люблю... — Для меня ты всегда был и будешь маленьким чудесным ребёнком... Хороший мой, нежный, ласковый, милый... Знал бы ты, как я тебя люблю... — прижимая к себе своё самое большое счастье и не желая больше отпускать никогда, Жора нежно гладил его по мягким тёмным волосам и на миг чуть отстранил от себя, чтобы заглянуть в эти потрясающие глубокие голубые глаза, нежно, практически невесомо, провёл большим пальцем по его щеке, давая себе драгоценные секунды на то, чтобы получше разглядеть и полюбоваться, и вновь обнял покрепче, счастливее, чем в такие редкие семейные моменты, они оба не были и никогда уже не будут. — Я бы тоже так хотел не отпускать тебя от себя ни на миг, из рук не выпускать, если б я мог... Если б я только мог снова зажечь настоящим ярким вечным огнём жизни глазки твои ясные, я б жизнь на это положил. Но может мне поможет с этим время... А я помогу тебе больше не обжигаться, хоть это и сложнее, чем кажется, я знаю. Но ради тебя я и не на такое готов... — Родной мой, жизнь моя... Ты вечный мой ангел... Без тебя меня б не было давно и... — в такой момент не в силах удержать в себе чистые тёплые слёзы счастья, Дима тут же почувствовал, как эти крохотные слезинки ласково стёрли с его лица и вдруг, неожиданно для самого себя, тихонько зевнул и аж растерялся немного, но, к счастью, лишь он один. — И ты мой ангел в не меньшей степени... И ангелочку пора немного подремать, я вижу, не отнекивайся. Глазки сонные, зеваешь и уже прикладываться пытаешься... Сейчас, маленький, сейчас, сейчас ляжем хорошо, удобно... — нежно умело укладывая Диму на своей груди, чуть развернув его, проследив, чтоб устроил поудобнее длинные стройные ноги, ни на миг не переставая обнимать, и ощущая едва не сразу после такой смены положения цепкую хватку этих вечно прохладных мягких ладошек на ткани футболки, Жора ласково поцеловал его в макушку, нежно плавно гладил по спине, совсем расслабляя, и всё солнечно счастливо улыбался, был сейчас примерно на седьмом небе, если не выше, и как же мало иногда нужно для этого. — Вот и всё, теперь отдохнуть можно... Спи спокойно, золото моё, спи. Я от всего тебя защищу, нас никто не посмеет потревожить... Ты отдохнёшь, наберёшься сил и будешь и дальше озарять этот мир своим ярким прекрасным светом... Лучше тебя никого нет и не будет, по крайней мере, для меня... Только береги себя хоть немного, пожалуйста, умоляю. А я сберегу тебя от всего, от чего только смогу... Буквально ощущая, что теперь оба его ребёнка спят, Жора не переставал мягко гладить Диму, чтобы ему, чтобы им обоим было спокойнее, и сам был абсолютно расслаблен, как и полагается на отдыхе. Такие деньки у них выдаются нечасто и тем они ценнее, тем важнее проводить их так, чтоб вспоминать потом только с улыбкой. И он точно уверен в одном. Этот день ничто не в силах испортить, ведь оба его счастья рядом с ним, целые, спокойные, счастливые и хоть относительно здоровые. И разве может что-то ещё быть нужно...