Невинный ангел, чернее самой ночи. Невинный ангел, в котором сидит дьявол. Ты не невинный ангел, По-настоящему злая женщина.
Гарри мертв. Грудную клетку сковывает — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Без того уродливое лицо Волан-де-Морта искажается в усмешке, пробуждая в ней бессильную ярость. Она почти не слышит его скрежущего смеха — ладони сжимаются так, что палочка чуть не ломается в ее руках. Рон отчаянно подбирает меч Гриффиндора (мертвому Невиллу он больше не нужен) — они помнят, что змея остается последним крестражем, их последний шанс на победу, но Долохов оказывается быстрее. Голова Рона с изящной легкостью слетает с плеч, обрызгивая горячей кровью Гермиону. Ее сознание кричит, бьется в конвульсиях, но тело деревенеет, не давая пошевелиться. Антонин Долохов улыбается как-то криво и отступает. — Грязнокровка, — шипит сзади Беллатриса. — Тогда мы не закончили, но я знала, что мы еще встретимся. Зеленая вспышка должна подарить ей долгожданное облегчение. Но не все так просто — оставалось одно незаконченное дело.***
Стол Слизерина шипит рассерженной змеей: девушка с нечестивой кровью, грязнокровка посмела распределиться на их факультет. Виновница будто не слышит ядовитые слова — она легко улыбается, наматывая прядь каштановых волос на палец. Том едва морщится — копна густых кудрявых волос лежит на ее плечах в творческом беспорядке, вызывая у него чувство брезгливости. Долохов и Лестрейндж, сидящие рядом, как верные цепные псы, скалятся в улыбке, предвкушая страдания уже выбранной жертвы. Том усмиряет лишь одним взглядом — под носом учителей он все еще играет роль примерного ученика, портить репутацию себе дороже. — Здравствуйте. Я Гермиона. Приятно познакомиться со всеми вами, — приветливая улыбка будто не сползает с ее лица ни на минуту, отчего его наполняет глухое раздражение. — Здравствуй, Гермиона. Я Том — староста факультета. Обращайся за помощью ко мне, если что, — от приторности сводит зубы, но она верит ему. Он видит это в ее глазах. — Я учту, — радостно кивает Гермиона. Его Рыцари переглядываются между собой: они слишком хорошо знают, что значит его помощь.***
Цветные кадры быстро сменяют друг друга. Это похоже на фильм. На фильм, где он — главный актер.И все это забавная игра, Но ты уже купил билет, И здесь нет пути назад.
Она безучастно смотрит на то, как пытают какого-то несчастного студента с Гриффиндора. Невинная забава Вальпургиевых рыцарей. Громкий крик впивается в барабанную перепонку сотней иголочек, но Тому, другому Тому, это, кажется, нравится. Идеальное лицо искажается, обнажая грязь половинчатой души. Кадр сменяется. Запах церковного ладана забивает ему ноздри. Том едва узнает себя в обличии католического священника. Бог давно покинул это место. Лишь изуродованные злом лица каменных статуй ангелов наблюдают за свершающимся грехом. Она садится на колени, аккуратно расправляя черное платье. Приподнявшаяся ткань открывает вид на тонкие щиколотки, обтянутые красными чулками. Том-священник приподнимает подбородок Гермионы, медленно проводит пальцем по ее пухлым губам и спускается ниже. Мгновением позже платье летит в сторону. Он раскладывает ее на алтаре, прямо перед ликами Святых. Том-наблюдатель хочет закрыть глаза, забыться, но против воли видит в этом сцены из детства. Порочные, глубоко въевшиеся в душу.Эти лошади слишком медленны, Мы всегда близко друг к другу, Почти, почти, Мы — шоу уродов.
Кадр вновь сменяется. Мертвое тело Миртл лежит на полу девичьего туалета, пока Том готовит все к ритуалу создания крестража. Случайная, однако вовсе не бесполезная жертва. Он торопится, но выверенными движениями рисует пентаграмму и наполняет чашу своей кровью, быстро залечивая порез. Черный дневник занимает главное место — хранилище для его души. Том читает катрены, зазубренные ранее наизусть. Его кровь питала этот ритуал, но нужно было сделать кое-что еще. Сердце Миртл с легкостью помещается на его ладонях, пачкая грязной кровью руки. А потом и губы.***
Том хрипит, когда приходит в себя от полуснов-полувидений. Жажда сковывает его горло и не отпускает, пока он не выпивает третий стакан воды. В голове все еще набатом звучат слова из странной песни.Прямо, прямо, когда я рядом с тобой, Ты будто исчезаешь. Куда же ты? Мистер Гудини, вы тоже часть шоу уродов.
Железо и ладан остро бьют по его рецепторам, а закрытый полог вызывает у него клаустрофобию. Он путается в нем, отчаянно пытаясь выбраться из ловушки, и, в конце концов, рвет его на части. Он не останавливается на достигнутом. Том выбирается из своей спальни — каждая частичка пропиталась этим запахом. Впиталась в самую суть. Около камина он замечает знакомую копну волос. Она явно ждала его. В ее руках черный ежедневник. Гермиона увлеченно перелистывает страницы, будто не замечая его. Темно-карие, практически черные глаза лишь предвкушающе горят, выдавая. Дневник вспыхивает в ее руках, огненная змея сжирает самую его суть.***
Том помнит урывками. Ее ослабшее тело ускользает из его рук, гулко падает на пол, как сломанная кукла. Интуиция слабо подает сигнал о том, что тут что-то нечисто, но он глупо отмахивается, соображая, как избавиться от тела. Реддл закапывает ее где-то в лесу, пользуясь лазом василиска. Конечно, он мог найти способ попроще, но состояние аффекта вынуждает использовать более магловский способ. Холодная земля обжигает ступни, но он почти не чувствует. Том уже не помнит, как добирается до своей спальни. Полностью пропитанные потом простыни вызывают озноб, но усталость берет свое — он забывается беспокойным сном.***
Время завтрака. От вида яичницы в тарелке его мутит, но он привычно скрывает истинные эмоции и медленными глотками отпивает сок из кубка. — Чуть не опоздала, — звонкий голос царапает его сознание. Он медленно поднимает взгляд — Грейнджер как ни в чем не бывало стоит перед ним, приветливо улыбаясь. Теперь-то он видит сколько яда на ее устах, которого он вкусил сполна. — Как спалось, Том? — спрашивает Гермиона. — Ты какой-то бледный, не заболел? Тот не отвечает. На виске бьется жилка, выдавая его состояние. Она перехватывает его ладонь, обдавая могильным холодом. — Пульс в порядке, температуры нет, — констатирует она. — Думаю, дело в недостатке сна. Я порой тоже засиживаюсь допоздна, читая увлекательную книгу. Ну ладно, увидимся на уроке, Том. Гермиона наконец отпускает его руку и уходит, жуя яблоко. В нос ударяет железистый запах крови и сырой земли — его запястье испачкано, то самое место, за которое держалась секундами ранее Гермиона. Кожа горит, но багрово-черный след все равно остается, не поддаваясь очищающим заклинаниям. Огонь его грехов горит так глубоко, глубоко в его груди.