Игра наполовину

Алиса с самого первого курса была такой: яркой и приставучей. Такой у нее способ выделяться и вообще взаимодействовать с людьми, мы не в праве ее осуждать. Однако, начиная с четвертого курса, смелость ее увеличилась, а желание крутить парнями заметно выросло, поэтому тем, к кому она привязывалась, часто приходилось вовсе не хорошо, слишком уж она действовала на нервы. Фрэнку, по иронии судьбы, повезло стать как раз тем самым человеком, вернее, одним из таких, вследствие чего она продолжала терроризировать его уже два года, прямо с четвертого курса. Чувства к ней у него всегда были какие-то смешанные: ему явно нравилось, что одна из самых ярких девочек на факультете уделяет внимание именно ему, казалось бы, неуклюжему и нерасторопному, но способ проявления этого самого внимания был у нее настолько специфический и отталкивающий, что это компенсировало все возможные положительные стороны и на корню уничтожало симпатию к ней. Быть может, веди она себя чуточку иначе, он бы смотрел на нее по-другому. Алиса словно тестировала своих однокурсников, вне зависимости от факультета, напором приставучего флирта, и если у них получалось отбиваться хорошо, оставляла в покое. Ей было интересно так делать, доставляло удовольствие продавливать их или пробовать какие-то типичные схемы, видимые ею где-то, или придуманные самостоятельно, осознанно и не очень. Фрэнк же показался ей интересным, потому что «отбивался» стабильно наполовину, по ее ощущениям. Таким образом, не остановленная должным сопротивлением, она продолжала свои попытки. Время шло, все оставалось, как есть, казалось бы: она все так же пристает к нему, он так же отбивается наполовину, но в какой-то момент она вдруг совершенно неожиданно обнаружила, что скучает, когда он болеет или по другим причинам отсутствовует на занятиях, потому что эти «половинные» перепалки составляли, оказывается, большой интерес и были настолько стабильны, что вошли в привычку. По крайней мере, так она оправдывалась перед собой. Он тоже всегда неосознанно ждал, когда она придумает, за что к нему прицепиться и всегда терял все весомые аргументы, стоило ей заговорить. Красивая, высокая, с улыбающимися, чуть подведенными, хитрыми глазами, истинно лисьими, и даже имя ее им соответствует: Алиса. Он рядом с ней ощущает себя ребенком: маленьким и наивным. Ужасное чувство. Неудивительно, что все доводы разума враз рассыпаются. Выводить его из себя капризными фразами — один из вариантов их общения, точнее, приставания с ее стороны. — Почему ты не смотришь на меня? Фрээнки! Я хочу с ним общаться, а он все свою трансфигурацию повторяет! Тебе, вообще, кто важнее: я или трансфигурация? — Сейчас точно трансфигурация… — бормочет он, вчитываясь в непонятное правило. — Ах вот как! Ты аморал, Фрэнк. Я на тебя обиделась. Ты все равно ничего не напишешь, так еще и со мной поссоришься! Нормально, вообще? Она говорит крикливо, чересчур эмоционально, жестикулирует, повышает голос — талантливая актриса, ничего не скажешь. Но не хватит никаких слов, чтобы передать, как же она его достала сейчас! Ни повторить, ни понять, ни выучить — ничего не возможно сделать! Кто ей вообще сказал, что он хочет с ней общаться? — Спорим, ты сама не напишешь эту проверочную на «превосходно»?! — в бешенстве спрашивает он. Алиса задумывается вдруг, замолкая на время, а потом очаровательно хлопает ресницами, буквально мурлыкая: — Спорим, конечно, как же я могу тебе отказать? И, секунду помедлив, хитренько прибавляет: — На желание, а, Фрэнки? «Да на что угодно, только оставь меня в покое!», — в сердцах думает он. Он уверен, что она не напишет. — По рукам! — воодушевленно вскривает он, и чуть дольше нужного удерживает ее тонкую руку в своей. Она на секунду замирает, а потом снова кокетливо улыбается. Он отдергивает руку почти с отвращением, жалея, что не выдернул секундой раньше. Она отворачивается, наконец-то оставляя его в покое. ------------------------------------------------------------------- На следующий день она встречает его с победной ухмылкой на лице и заявляет, раскинувшись за партой с видом королевы: — А ты должен мне желание, Фрэнк! И я даже знаю, какое… — она многозначительно поигрывает бровями. Он замирает, так и не сделав последний шаг к своей парте. — Что, испугался? Сам же предложил, а теперь — все, береги честь смолоду! У тебя есть честь, Фрэнк? В общем, после уроков приходи на седьмой этаж, я сообщу тебе свое желание. Понимание к нему медленно приходит, и он спрашивает, пытаясь звучать уверенно: — А у тебя что, правда «превосходно»? Она победно улыбается и резко подставляет свой пергамент с высшей отметкой к его лицу: — Да, потому что я — умная! Сам посмотри! Он медленно находит глазами нужную строчку, все еще отчаянно надеясь, что это все шутка, сон, розыгрыш. Как в замедленной съемке фокусирует взгляд… и видит чертово словечко «Превосходно», выведенное аккуратным почерком МакГонагалл. В последней лихорадочной надежде он смотрит на число, фамилию. И у него вырывается порывистый вздох, к ее победной усмешке. То есть, он теперь действительно должен ей желание. Ладно, что она там может попросить-то? Нужно взять себя в руки. Он неловко произносит, пытаясь улыбнутся: — Ого, ничего себе! Мда, молодец, что сказать! Так говори желание, зачем тянуть? — Нееет, я не скажу сейчас, — она снова плутовато улыбается, — приходи после уроков. И помни про честь, Фрэнк! ------------------------------------------------------------------- Несмотря на отсутствие, казалось, явного повода волноваться, он сидит как на иголках весь день, и мечтает, чтобы уроки тянулись подольше, или произошло что-нибудь непредвиденное, помешавшее бы исполнению его планов. Но занятия, увы, кончаются, а значит, приходит время идти на седьмой этаж. К Алисе. Странно, но слова про честь действительно задели его, и теперь он не позволит себе не прийти. На ватных ногах он поднимается по лестнице на седьмой этаж. Никогда еще этот путь не казался ему таким длинным. Поднявшись, он замирает, не зная, куда идти дальше. Вдруг замечает Доркас, извечную подругу Алисы. Она, бросив на него многозначительный взгляд и не сказав ни слова, взяла его за руку и повела в глубь этажа. Они подошли к совершенно пустой стене и стали ходить кругами туда и обратно вдоль нее. Фрэнк, все еще ничего не понимая, покорно шел за Доркас, и, обуянный страхом, не смел возразить. На третьем кругу, когда он уже было набрался смелости спросить, что же это все значит, Доркас неожиданно остановилась. Фрэнк недоуменно посмотрел на нее, на стену и… замер от изумления. На стене, только что пустой и обыкновенной, теперь красовалась дверь. Он огляделся вокруг, желая понять, не пришли ли они куда-то в другое место, пока, казалось, ходили кругами, но не успел это сделать, так как ощутил на себе грубый толчок Доркас и в следующий момент оказался по ту сторону дверного проема. Дверь за ними закрылась, и он увидел небольшую, тесную комнатку, больше похожую на чулан. Напротив, на полуразвалившемся диване, сидела, усмехаясь, Алиса в короткой юбке и обтягивающей блузке. Мантии на ней не было, гриффиндорский галстук был повязан так неаккуратно, что Фрэнк, будучи истинным перфекционистом благодаря неустанному оку своей матушки, испытал сильное желание поправить его. Доркас указала Алисе взглядом на парня, в нерешительности замершего между ними, и, подмигнув ей, поспешила скрыться за дверью. Фрэнк замер. В попытке прогнать страх от себя же, он храбрится и произносит смело, с трудом скрывая дрожь в голосе: — Ну, и что же это за желание? Говори наконец! Алиса ухмыляется не по-доброму, не глупо, не кокетливо — победно и с чувством явного превосходства, коварно, злобно. Она решила наконец завершить «игру наполовину». Сегодня она расставит все точки над i. Медленно, как хищник к жертве, она приближается, не сводя своих обворожительных лисьих глаз с него, приковывая его к месту железными путами, лишая возможности пошевелиться. «Так вот оно… ее истинное лицо» — мелькает в голове, и Фрэнк задумывается: «Если бы она сразу показала себя такую: коварную и запретно манящую, я бы не устоял, и не было бы нашей игры, ведущейся уже второй год». Дурацкое кокетство ей не идет. Она подходит непозволительно близко, щекоча его кончиками волос, когда приподнимается на носочки и шепчет на ухо, обжигая своим дыханием: — Всего лишь не сопротивляйся. Таково мое желание. Дальше он помнил все очень смутно. Опьяняющий, дурманящий рассудок туман окутывал сознание. Вот ее руки тянутся к его плечам, прижимая к себе так близко, как только можно, их губы будто в тумане находят друг друга и соприкасаются, ощущая словно глоток воды в пустыне, он чувствует пьянящий аромат ее волос, аромат ванили и цитруса, резкий и сладкий одновременно, чувствует ее порывистые вздохи и бешеное биение собственного сердца… Они хватаются друг за друга изо всех сил, как за спасательный круг, но словно падают на дно, сливаясь воедино. Он совершенно забывает о скромности, наконец выпуская себя на волю из клетки, в которую был заточен строгим воспитанием матушки. С Алисой он наконец может дышать, может быть настоящей версией себя. А она наконец может отдаться сполна своим грязным, извращенным мечтам, где постоянно присутствовал он, что было уже невозможно выносить, не сходя с ума. Ее дурацкий флирт, игра, которую она вела с ним, с каких каких-то пор начали нестерпимо раздражать ее саму. И возбуждать. А она не привыкла так долго игнорировать собственные желания, поэтому, когда наконец предоставилась возможность удовлетворить их, она воспользовалась ею сполна. Они приходят в себя, лежа плотно прижавшись друг к другу на стареньком диване в каморке и, встречаясь взглядами, расплываются в одинаковых улыбках. Странно, взглянув на них в любой другой момент, никто бы и не подумал, что их улыбки могут отражать друг друга. Они, если так подумать, вообще не похожи. Но, может быть, именно поэтому находят себя друг в друге?