Враг своей родины

«и пᴀл солдᴀт от мᴇчᴀ, что восхищᴀл ᴇго когдᴀ-то. и ʏмиᴘᴀя, нᴇ мог нᴇ восхититься и этим».

– Ну что ты так смотришь, как будто впрямь собрался разрядить в меня свою пулялку? – Я не хочу с тобой разговаривать. – Перестань. Тебе просто противно признавать, что я прав. – Мне противно думать, что страна могла быть обязана спасением твоим козням. – А когда ты сидишь в яме, не всё ли равно, честный тебе человек бросит верёвку или подлец? – О какой своей преданности Альтергроу ты можешь говорить, если считаешь, что построить его благополучие можно только на обмане? – Твоё благородство, прямо скажем, тоже не слишком-то помогает делу. Не оборачиваясь и ничем не выказывая интереса, Деймон слушает обоих, всматриваясь в боевые ряды недавних союзников, с которыми, кажется, они лишь вчера вставали спина к спине. Советник спорит запальчиво, даже раздражённо, как человек, убеждённый в своей правоте, невольно заражая этим пылом главнокомандующего. Даже не видя, король чувствует, как тот до боли стиснул зубы – из груди вырывается глухой, сдавленный полускрип, полуропот. Не в первый раз. Небрежным жестом Деймон вскидывает руку: – Оставь его, Роб. Ты смотри-ка, не взъярился даже. Заступается. Неужто научился всё-таки не позволять эмоциям заглушить голос разума? Прежде-то сущее мучение было. А чертовка только и знает, что слабостями его пользоваться. Нет, конечно, что ж ей выговаривать – она бьётся за свою Долину как может, а вот он… Видно, что человек молодой. Жаль портить. Замершую над полем тишину прорезал сигнал к атаке, прерывая раздумья советника. Простите, Ваше Величество, что вам так рано пришлось расстаться с иллюзиями, но ваша откровенность скорее подталкивает воспользоваться ей, чем проникнуться к вам доверием. Нет, правда жаль, что по стенам вашего хрустального простодушия так скоро пошли трещины. Но это закон жизни – нельзя на всём скаку выхватить у судьбы вожжи и править измученной страной, ни разу не свистнув кнутом в воздухе. Холера вас зашиби!.. Не разум, а инстинкт заставили его припасть к земле от взвившегося над ним драядского меча и выхватить из ножен свой. Раньше клинок, конечно, ложился в руку полегче, но что ж поделать? В сражении всегда острее ощущаешь, что двадцать пять лет тебе было так давно, что замахнувшийся над твоей головой противник ещё и на свет не успел родиться. С самого начала оказавшийся в лучшем положении драяд рубил со всем азартом юности, но закалённая в альтергроузской муфельной печи, а не в кипящем масле сталь не поддавалась. С усилием приподнявшись на локте, советник потянулся за кинжалом, не доверяя неприученной к длинному клинку руке. Перед глазами запрыгали слепящие искры – и в следующую секунду всё заслонил собой тяжёлый обоюдоострый меч короля с длинной крестовиной, перехвативший ребро клинка его противника. – Вставай. От меня ни шагу, иначе убьют. Он не ослышался? Успев пырнуть ножом другого из наступавших, от слов своего короля Реймунд вскочил с проворством юноши. Деймон… тревожится за него?.. О, Колумбовы грёзы – Ваше Величество, вы не раскаетесь в своём решении – обещаю! «Чего бы мне это ни стоило, я не допущу, чтоб с твоей головы упал хоть волос, Реймунд. Никто не посмеет вырвать у меня из рук правосудие». Одним этим движением Деймон пробудил и заставил его вспомнить то взбудораженное чувство, похожее на влюблённость, так памятное советнику в первые месяцы знакомства. Нисколько не сентиментальный, неуступчивый, уже не молодой даже человек, на нового короля – тогда ещё обер-офицера – он чуть только не молился, предвкушая захват трона едва ли не больше его самого. Разочарование настигло спустя три или четыре месяца после коронации, но тогда, тогда… Надежды на новые порядки, на реформы короля – молодого, решительного, не избалованного этой чёртовой спесью, которая заставляет королей воображать, будто никто лучше их не разбирается в государственных делах – дорисовали несуществующие достоинства и приумножили уже имеющиеся. До какого же отчаяния надо было дойти на службе прежним королям, чтоб поверить в этого дерзкого юнца как в спасителя Альтергроу? Поверить с наивностью семнадцатилетней девчонки из трущоб, на которую обратил внимание наследный принц. И, Тар его возьми, Реймунд жаждал, распалялся этим вновь накрывшим его восторгом! В единое мгновение он простил Деймону всё – уступки, сомнения, потакание этим драядским упрямцам, само наивное обожание этой Лилит, к ногам которой он готов был пролить всю кровь Альтергроу… О, эта Лилит!.. Ведь угадал, с самого начала чувствовал – с этой змейкой нужно осторожнее… Только подтверждая правоту советника, королева и на поле боя примчалась, обмотанная полутораметровой змеёй – ох уж эти драядские суеверия. Даже злость пробрала. Что, взяла, чертовка? Очернить его хотела? А Роб тоже хорош – гляди, как сразу поддался! Всех она вас, что ли, околдовала? Шалишь, король хоть и молод, но не так глуп. Всё-таки не зря он в него поверил. Что ни говори, приятно знать, что ты никогда не ошибаешься. Хрипящие, захлёбывающиеся стоны раненых и умирающих звучали отвратительным диссонансом его упоению, заставляя Реймунда эгоистично отрешаться от них, как невольно отрешаются здоровые от больных. Больных… Зря он, конечно, теперь прошлое ворошить стал – взгрустнулось даже как-то, когда рассказывал – хорошо, сдержался, не дал голосу дрогнуть – не он ведь первый и не он последний, кому эта точка невозврата тошнее всякой войны… Ни на минуту не упуская своего короля из виду, он старался не останавливаться и, главное, не смотреть вниз, на окоченевшие пальцы и навеки замершие в безмолвном стоне лица, словно молящие о помощи. Вот там драяд. Здесь же, рядом – ещё один – а вот там, запрокинув голову – это человек, свой. Сливаясь в единую массу, сотни одиночных трагедий перекрывал железный довод – «это ради жизни Альтергроу». Как каждый взмах меча. Да что этот безмозглый старикашка знает об Альтергроу, чтоб клеветать на него? Просидел в цветущей Долине последние лет семьдесят, ни в чём не нуждаясь, так со своей немощью носится, что лошадь чуть не загонял – и смеет его попрекать? Негодование придало сил, и на мече осталась зазубрина от пробитого драядского шлема. Прав был Роб – с ними невозможно жить в мире! Рука затекала от тяжести меча, взмокшие пряди волос липли ко лбу, но хорошо знающий своё дело кинжал привычно выписывал зубчатый орнамент в воздухе, не подпуская к хозяину. Не он начал эту войну. Не он. Разве медика винят за то, что он вскрывает нарыв вместо того, чтоб обложить его примочками? И всё-таки азарт от пролитой крови подхлёстывал его. Кто посмеет сказать, что он мало гнул спину перед всеми королями и королевами Долины сразу, выпрашивая заключение союза как личную милость? Ничем не выдал даже раздражения, когда по милости этой бастардки пришлось сменить королевские покои на покосившуюся хибару. Это ещё можно стерпеть, в конце концов, у кого с непривычки не закружится голова от власти? – но обвести весь Альтергроу вокруг пальца, приехать, склонив голову, и выбить сначала аудиенцию у короля, потом армию, потом сердце, потом корону – и прогнать взашей, едва гроза стихла, прикрывшись всесилием вельмож – это ведь уж не плутовство, а самый настоящий грабёж! Разумеется, в Долине её превозносят. Им дела нет до того, что король Альтергроу честен и благороден, ему не понять, как можно нарушить однажды заключённый договор. Им дела нет до того, что и у него есть обязательства перед своим государством, которое вверило ему жизнь! Ощущая сейчас присутствие короля так близко, не упуская из виду ни одного взмаха его не знающего усталости меча, Реймунд был почти благодарен драядской королеве за то, что вынудила его признаться. Обидное «ты был лишь орудием (нет, даже не орудием – марионеткой!) в руках другого» горело на лице Деймона как пощёчина – и на этот позор она обрекла его перед всеми. Всегда нас ненавидели. Жаль, что Винс так скоро решил окочуриться. Спрятался за девчонку, а ещё уверял, что болеет душой за Альтергроу. Старый притворщик. Такой же, как все драяды. Ни один из них не сумел бы провести его – не на того напали! – но ни у одного из них не хватило бы духу выложить всё с человеческой откровенностью – точно плюнуть в своих обвинителей. Деймон понял. Он разумный молодой человек. Разумнее, чем может показаться. «Я знаю, ты считаешь, что мне недостаёт твоего опыта и расчётливости. Знаю, считаешь – и даже говоришь неприкрыто, что я наивен. Возможно. Но я поступаю так, как велит мне долг перед моими людьми. Так, как считаю нужным. Может быть, не так искусно, как тебе хотелось бы, Реймунд, но если я поступлю иначе, это буду уже не я. Мы оба понимаем, что война неизбежна, что если дать подданным ложную надежду, а потом отнять, пусть и не своей волей, они поднимут восстание – и будут правы; понимаем, что нам не оставили выбора. Должно быть, будь ты на моём месте, ты не стал бы грезить объединением и выбил бы для Альтергроу крепкий, надёжный договор, который не смогла бы оспорить никакая аристократия. Да, я желал большего – смешные юношеские мечты, скажешь ты. Пусть так. Но разве не ты обещал направлять и поддерживать меня? Ты настолько не доверяешь мне судьбу королевства, что готов облагодетельствовать его даже обманом? Не сказав мне ничего, точно мы не на одной стороне. Почему не указываешь, в чём не согласен со мной прямо, а действуешь исподтишка? Точно желаешь Альтергроу блага, поневоле прислуживая… врагу своей родины? Не знал, что ты так думаешь. А если нет – почему поступаешь со мной как с врагом? Знаю, ты умён, опытен и готов на всё ради страны, но ей придётся как-то обходиться без твоей умной головы и преданности. Прости, но если я дам тебе уйти от наказания, каждый будет иметь право плюнуть мне в глаза как лицемеру, за то что прошу других об искренности и сам говорю от сердца, а другой рукой покрываю твои интриги. Мне правда жаль». – Ты достаточно послужил мне, Реймунд. Наивные и глупые короли не заслуживают того, чтоб марать из-за них душу. Догадка осеняет слишком поздно, искорёжив угловатые черты советника смесью страха с упрямым неверием. Что ты… что ты задумал?.. Разве сейчас подходящее время?.. Не всё терпит отлагательств, друг мой. – Нет, Деймон, остановись, ты… ты не можешь так поступить!.. Не надо, постой, выслушай меня!.. – ряды сражающихся вокруг, рассекающие небо клинки, груды окровавленных тел под ногами – всё перестаёт существовать. Весь мир сжимается до размеров единственной фигуры короля. Никогда не перестающий надеяться разум ещё пытается всё объяснить, ещё мямлит какие-то несвязные слова – так твёрдо и убедительно звучавшие в голове лишь несколько мгновений назад – спорит, оправдывается, умоляет, но меч уже выпадает из дрожащих рук – он больше не пригодится. Такая простая, естественная мысль защититься, сопротивляться, хотя бы попытаться спасти свою жизнь не проносится в голове даже мельком, но так и не заданное вслух «за что?..» вырывается из горла вместе с именем его карателя. Это ведь всё неправда, это не по-настоящему, нет. Ведь он всё объяснил, не скрыл ничего – ведь прав он, ему не в чем себя упрекнуть – ведь Деймон всё понял, он не будет, он не смог бы так поступить – но рука зажимает настоящую, а не воображаемую рану, кровь неумолимо сочится сквозь ткань камзола, и в глазах по-настоящему темнеет, и купол чёрного ночного неба уже покачнулся и понёсся куда-то вдаль, а губы всё упрямо и непонимающе шепчут, пытаясь дозваться своего короля, объяснить, что вымарал свою душу дочерна лишь для того, чтоб на его чистоту и великодушие не попало бы ни пятнышка, что не хотел разрушать прекрасные его иллюзии, давно утратив свои, что если… Но тот лишь отворачивается, и вновь тяжёлый обоюдоострый меч взвивается над драядскими клинками.