here in your arms is cured

— Эх, Дэви, что же мне надо было делать, с учётом того, что ты чуть не умер, ожидая того, что я так легко мог тебе дать? — Алан сидел, обыденно закинув ногу на ногу на узкой кровати в доме Дункана Ду, и его лицо было самим страданием. — Что ж… я ещё не умер, — прошло уже несколько дней с того, как они неожиданно пришли в Бэлкиддер, и Дэвид уже мог сесть и немного говориить, не переусердствуя. — Не шути так со мной, — Алан резко развенулся, наклонив подбородок ближе к груди и крепче обернув потрепанный мундир, но краем глаза смотрел на Дэвида, которого можно было видеть в отблесках огня. — Я только хотел сказать… — постарался сказать Дэвид, но истощение всё ещё пожирало его изнутри, оставляя только туманные, незаконченные фразы. Но несмотря на его попытку успокоить его эмоции, Алан всё ещё был готов продолжить раговор, хотя вряд ли был в привычном состоянии. Ушли гордость и самолюбие, хотя они всё ещи мерцали прямо за печалью. Он просто умоляюще смотрел, ища какое-то более вещественное прощение, которое могло бы его успокоить. Прямое обращение, как бы ему его не хотелось, казалось излишним навязыванием, излишним давлением после их хрупкого мира, так что он держался тихо и наблюдал. Вместо продолжения этой попытки он услышал лишь мокрый, тяжёлый кашель Дэвида, и Алан ещё раз повернулся к нему. Он печально смотрел на шляпу, которую периминал в руках, перья которой погнулись, а нитки местами разошлись. Всё его поведение переменилось; без своей наглости и невыносимых насмешек он казался маленьким. Хоть с его ростом это и было легко привести в исполнение в любое время, какая-то стойкая жизнерадостная энергия, обычно наполняющая его, заставляла чувствовать, что он занимает больше места в комнате, чем на самом деле. Но сейчас это не было. Безумная смесь гнева и стыда, подгревающая их прежние ссоры иссякла, оставляя только стыд. Сдвинувшись со своего места, он положил свою натерпевшуюся шляпу на пол и уронил голову на руки. Они оставались в таком положении в тишине при блёклом свете, не находя в себе силы сдвинуться. Дэвид еще раз кашлянул, затем болезненно прочистил горло. — Иди ко мне, — сказал он тихим, но тем не менее полным надежды голосом, — сядь возле меня, дружище. И Алан сел, оставляя сапоги и осторожно перебираясь через ноги друга, чтобы уместиться в узкое пространство у стены. — Ты уже можешь простить меня? — Нет, я не могу, но я могу обнять тебя, а ты меня, и, может, так мы быстрее всё уладим. — Угу, — сказал Алан, все ещё не глядя ему в глаза, и аккуратно протянул руку, обнимая за плечи. — Нет, секунду, — продолжил он, отсраняясь, эхом отдаваясь удивленно-жалостливому вздоху Дэвида. — Я не хочу тебя запачкать, — говоря, он стянул французский мундир, чья голубизна и серебро когда-то были яркими и красивыми, а теперь казались скорее пятнами, чем тканью, и сложил его в на краю постели. Он проделывал это с небольшой заботой, нелепо беря его за рукава и неаккуратно складывал их вместе, но, удовлетворившись, вернулся в прежнюю позицию и ещё раз обернул руки вокруг шеи Дэвида. — Побудешь со мной ещё? — Дэвид, наслаждаясь живым теплом друга в своих объятиях, устроил свою голову на плече Алана, уже через несколько секунд отплёвываясь от, стоило признаться, довольно грязных волос. — К рассвету я должен уйти… — начал Алан, но его род расплылся в улыбке как только он выразил желание уйти. Но, несмотря на свои слова, он не вставал, даже наклонился назад, позволяя своему другу прислониться к нему. Они уже спали в такой тесноте, укрываясь плащом Алана, так близко, что их колени постоянно сталкивались, но это было другое, отличное как минимум теплотой и мягкостью. Из-за этой смеси тепла и веса живого тела в руках, и всё ещё не ушедшего истощения, которое чуть его не погубило, Дэвид заметил, что его голова спала еще ниже, а глаза снова и снова слипаются. — Вереск никогда не станет такой хорошей кроватью, как ты его описываешь мне, — усталость заставила его осмелеть, хотя его голос всё еще был мягок, как и всё это время. Алан, оскорбленный, открыл рот, собираясь протестовать, но Дэвид положил руку на его щёку, покрытую оспинами, и это заставило его замолчать. — Я знаю, что ты никогда не признаешь, что мёрзнешь в холмах, но я прошу тебя лишь о том, чтоб ты остался здесь и не протестовал. — У тебя действительно жар, раз ты так говоришь, — и как только он сказал это, он положил положил ладонь на лицо Дэвида, хотя он так же дразняще улыбался. — Если он правда есть, то, тогда, у меня достаточно тепла, чтобы согреть нас обоих, если ты не против им воспользоваться, — предложил Дэвид, показательно откидываясь на простыни. — С удовольствием, — и с этими словами Алан прислушался к просьбе, сворачиваясь, в небольшом месте, оставшемся для него, и оставался там почти до того, как забрезжил день.