Под счастливой звездой

— Вы убьете моего спасителя? Тощая пигалица. Таращится на него и испуганно облизывает губы. Худая как жердь и плоская как доска. Даже смотреть не на что. На четвертом десятке своей жизни Джек неплохо разбирается в женщинах. А эта еще к тому же и не женщина вовсе, так… едва только начавшая в нее превращаться совсем еще юная особа. Но надо же с каким отчаянием защищает его перед своим отцом и кучей солдат, дружно проворонивших ее падение в воду. Надо сказать, его позабавила возможность сжать ее худенькое тело в своих руках, которые в тот миг показались ему просто несуразно огромными, хотя за несколько минут до этого он не задумываясь вспорол ножом ее дурацкий корсет, который, вероятно, и послужил причиной обморока и их столь странного и совершенно незапланированного знакомства. Мисс Суонн, значит… — Ты бессовестный изверг!                    Отчаянная фурия… с такой яростью кидаться на самого Гектора Барбоссу… но по крайней мере теперь понятно, что этот мальчишка, сын Прихлопа, не прогадал и влюбился в самую бедовую девчонку. Джеку остается только усмехаться и с тщательно скрываемым любопытством наблюдать за ее попытками показать бывалому пирату его место. Что ж… оказаться с ней вдвоем на острове в его планы не входило уж точно. — Вы ведь тот, о ком я читала, или нет? Чертова идиотка! Читала она про него, храбростью его восхищалась, даже про захват Нассау и то слышала. Он едва сдерживается, чтобы не залепить ей пощечину или не впиться в ее губы, что, впрочем, в ту секунду является одинаково глупой и бессмысленной попыткой наконец прервать ее непрекращающуюся болтовню. Затея казаться более пьяным, чем он был на самом деле, кажется, все же увенчалась успехом. Надо отдать ей должное, девчонка держится молодцом. Делает вид, что глотает ром с ним наравне, а на самом деле глаз не сводит с его бутылки. Замышляет что-то… зараза такая. Ну ничего, он ей подыграет, а там видно будет, кто кого. И таки перехитрила его, дрянь эдакая… Может быть, не надо было жалеть ту пулю? — Элизабет… у нас бы ничего не получилось… извини. Смотрит на него влажными глазами, как будто первый раз в жизни видит, а сама вцепилась в Тернера дрожащими руками. Приходится опять паясничать и сводить все к глупой шутке. А внутри что-то гложет и скребет когтями. Что-то неприятное, давно позабытое. И капитан дает себе слово вытравить это гнетущее ощущение грядущей беды любым доступным ему способом. Как бы там ни было, в сравнение с «Черной жемчужиной» не идет ни одна баба. — Я знала, что каким-нибудь ветром тебя забросит обязательно… Самая загадочная женщина в жизни Джека Воробья, которая никогда не обманывала его, и с которой предельно честен был он сам. В противном случае, они никогда не стали бы друзьями. Тиа Дальма никогда и никому не лжет. Иногда, бывает, она правду завуалирует так, что сам черт ногу сломит, чтобы расшифровать ее витиеватые предсказания. — Ааа… Джек Воробей не знает, чего он хочет, — она улыбается так искренне и радостно — разве что в ладоши не хлопает — а внутри капитана все сжимается, и ему хочется немедленно провалиться под землю, — или ты знаешь, но боишься в этом признаться, а? Когда он уже собирается уходить, она внезапно хватает его за руку и упрямо твердит напоследок про человека, для которого Джек будет готов на все. Джек скалится и говорит, что знает именно такого. Это он сам и есть. Тиа Дальма качает головой и с улыбкой закрывает глаза. — Я ищу того, кто мне мил… Джек цепенеет от знакомого голоса и не спешит оборачиваться. А вдруг ошибся. Но по глазам мистера Гиббса понимает, что ошибки быть не может. Увиливает, как всегда, отделывается какой-то пошлой шуткой, видит, как она в ответ закатывает глаза и отчаянно борется с желанием стиснуть ее в объятиях. Черт подери, он и правда рад ее видеть. Впрочем, радость от нежданной встречи ничуть не мешает ему воспользоваться ее чувствами к Уильяму Тернеру, чтобы достичь своей цели. Даже компас свой ей доверил, надо же… Пусть теперь помучается и подумает, с какой стати стрелка упрямо показывает на него самого. Он-то уже давно смекнул, что к чему. — Лиззи… Впервые решается назвать ее так, как ему всегда хотелось. Несет какую-то чушь про право капитана венчать молодых на корабле в любой момент. А сам наблюдает из-под подведенных сурьмой век. Смотрит, пытается понять, как она отреагирует на его слова. Чем черт не шутит, в конце концов? А она в долгу не останется, нет. Парирует ему резко про честь и моральные устои, которые, судя по ее словам, есть у нее, и которых начисто лишен он. Да если бы у него их, этих устоев, не было, ничто не помешало бы ему уже не раз запустить руку под ее корсаж или сорвать с ее губ поцелуй. — Однажды ты не сможешь устоять, — улыбается он. И как же отчаянно ему хочется самому верить в свои слова… — Я знала, что ты добряк. Вкус ее поцелуя он будет помнить всю жизнь. Нет, старина Джек, ума в свои тридцать пять ты так и не нажил. Поверить этой хитрой лисе было слишком большой ошибкой. Которая в прямом смысле стоила тебе жизни. Он словно растерялся, не ожидая такого напора с ее стороны и в мыслях уповая лишь на то, чтобы Тернер их сейчас не видел. Мальчишка с разбитым сердцем команде ни к чему. Кончит плохо. Ее замысел он понимает слишком поздно, когда слышит щелчок замка на кандалах. В ту минуту пират признает, что проиграл. И Кракен тут совершенно ни при чем. — Четверо из вас пытались убить меня. Одной даже удалось. Он едва сдерживается, чтобы не задушить ее прямо перед всей командой. Лживая, лицемерная и… к несчастью, желанная. Не может отказать себе в удовольствии раскрыть ее маленький почти что невинный секрет. Пусть сама выкручивается. Не впервой. Улыбается, наслаждаясь тем взглядом, что бросает обманутый жених на свою невесту. Не то чтобы он хотел посеять раздор между влюбленными… Но не одному же ему мучиться, в конце-то концов. — Стоит разок умереть, и приоритеты тут же меняются. Выражение ее лица, когда она узнает о его предательстве — поистине бесценно. Конечно, в глубине души он до жути боится оказаться во власти Дейви Джонса. Но еще больше он страшится того, что она бесповоротно в нем разочаруется. А внимание Королевы Пиратов ему ой как льстит. Да и ее с Тернером отношения трещат по швам. Вот же дуреха… неужели ей и впрямь было так невтерпеж выйти замуж? Если только, конечно, она не рассчитывала в тот же день оказаться вдовой. Когда она предпринимает неловкую попытку обнять его на прощанье, словно извиняясь, он снова отшучивается и сторонится. Пусть катится ко всем чертям. На Тортуге ведь еще не перевелись портовые девки. — Не знаю, как ему это удалось, но теперь он будет сходить на берег раз в пять лет. Она ничуть не изменилась с момента их прощания на корабле после той самой битвы. Если только самую малость: во взгляде появилась тоска и безысходность. Жизнь на суше еще как отличается от вольной жизни на море. Воробей молча протягивает ей две бутылки, отпуская шутку о том, что, наверное, такой леди как она, пить ром не очень-то и приличествует. Элизабет тут же напоминает, что леди, как правило, не становятся королевами пиратского братства. Нутром Джек чует что-то неладное, а спустя несколько часов и несколько стаканов рома он констатирует вполне очевидный факт: она не очень-то и рада тому, что будет видеть мужа чаще. И кажется, что делает он это вслух. Если бы одним взглядом можно было убить, то он совершенно точно свалился бы замертво в ту же секунду. — Эх, Лиззи, Лиззи. А ведь я тебе предлагал тогда… Элизабет сквозь зубы шипит, что он и сам совершил немало ошибок, поэтому не имеет никакого права тыкать ее носом в ее собственные. Джек молчит и долго смотрит на нее, будто решаясь или не имея храбрости решиться на что-то. Он тянется к ней рукой, заправляет выбившуюся из ее прически непослушную прядь волос за ухо, и с грустью ухмыляется: — На самом деле, всего лишь одну. — Могу постелить тебе на первом этаже. Смотрит на него исподлобья, а он не может понять, хочет она, чтобы он остался или наоборот намекает на то, что он злоупотребляет ее гостеприимством. Время близится уже к полуночи. До деревенского постоялого двора идти мили две с половиной. Язык заплетается, мысли путаются, но он точно знает, чего делать не стоит.  — Ну уж нет, дорогуша, не могу ставить тебя в положение, порочащее твою честь. Разве ты забыла? — Чувствую себя вдовой при живом муже, ей-богу. Она часто моргает, но пара непрошеных слезинок все же скатываются по щекам. Джек делает вид, что ничего не заметил — что делать с женскими слезами он, к своему стыду, не знает до сих пор. Пока она готовит незатейливый ужин, он пытается развлечь ее рассказами о своих приключениях, о далеких краях, куда его заносила судьба, о диковинках, которые он там видел. В какой-то момент она забывается настолько, что смеется над его очередной историей — искренне и открыто, как когда-то раньше. Но тут же осекается и хмурится, отворачиваясь к очагу. И Воробей спрашивает себя: что же такого случилось, что она сама не своя? Впрочем, от рома она не отказывается и в этот раз. — Ты когда-нибудь о чем-нибудь жалел по-настоящему, Джек? Он едва заметно кивает и смотрит ей прямо в глаза, не произнося ни слова. В голове набатом звучит только один возможный ответ на этот вопрос, который он никогда не позволит ей узнать: «Только о том, что отпустил тебя». Она будто догадывается о чем-то, недоверчиво улыбается и качает головой и тут же поднимается из кресла и направляется вверх по лестнице, чтобы уже через несколько минут спуститься вниз с парой подушек и одеялом, в то время как Воробей устало развязывает кушак и расстегивает рукава рубашки. — Как я понимаю, в этот раз вопрос о моей чести не стоит, капитан? — усмехается она. Джек лишь беспомощно разводит руками: — На ближайшем постоялом дворе сегодня все занято, миссис Тернер. — Давай я сам? Он берет из ее рук два больших ведра и идет к колодцу на заднем дворе дома. Элизабет, стоя на крыльце, молча наблюдает за тем, как капитан «Черной жемчужины», гроза морей и человек, вернувшийся живым с того света, ловко управляется с колодезной цепью, раз за разом поднимая тяжелые ведра. — Пойдем ужинать, — как бы невзначай произносит она, после того как он возвращается из сарая, где до этого добрую половину дня колол дрова. Идут холода и без горячего очага в доме будет не слишком уютно. Джек в который раз убеждается, что брать на абордаж корабли и сражаться с морскими чудовищами куда легче, чем целый день хлопотать по хозяйству. — Мне кажется или нашему капитану суша стала милее, чем море? Мистер Гиббс щурится, а Джек предупредительно кладет руку на эфес сабли. Старпом тут же отступает назад, кляня себя за свою излишнюю самонадеянность. Несмотря на свой легкий нрав, Воробей держит команду в ежовых рукавицах. Капитан словно задумывается на минуту над словами своего преданного помощника, в которых, несомненно, есть доля правды — однако слабости свои демонстрировать нельзя ни перед кем и никогда. Не реже раза в три-четыре месяца капитан Джек Воробей ведет свою «Жемчужину» в знакомую бухту, бросает якорь и дает своим морякам возможность почувствовать твердую землю под ногами. Куда и зачем направляется Воробей, наверняка знает только мистер Гиббс, но догадываются многие. Болтать же об этом опасаются все без исключения. Мистер Гиббс, на долю которого сегодня совершенно неожиданно выпали две ночных вахты, имеет достаточно времени для размышлений над поговоркой: «Язык мой — враг мой».   — Думаю, ничего у нас с ним не выйдет, Джек. К такому потоку откровений едва ли не с самого порога Джек оказывается не готов. — Мы отдаляемся друг от друга. Мне чужды его заботы, а ему нет никакого дела до моих. Он усмехается и зубами вынимает очередную занозу из ладони: — С твоими заботами я знаком не понаслышке, Лиззи. Кстати, раз уж о них зашла речь: я договорился в деревне с кровельщиком — завтра он придет и посмотрит, что можно сделать с твоей крышей. Скоро начнутся дожди — нельзя больше тянуть. О том, что кровельщику он уже заплатил, Джек предпочитает не распространяться. О том, зачем она рассказывает ему о своих отношениях с мужем, он предпочитает не задумываться вовсе.   — Я и правда не знаю, как отблагодарить тебя. За все, что ты делаешь. Джек наигранно закатывает глаза и усмехается. Неужели она думает, что все это он делает ради ее благодарности? Они сидят у очага, откупорив очередную бутылку вина. С последней встречи Элизабет и Уилла прошло чуть меньше двух месяцев. Джек ни за что не признается, что в этот раз он перепутал даты и бросил якорь в бухте в тот самый день, когда капитан «Летучего голландца» сошел на берег к своей жене. Джек никому не расскажет, что он видел их вместе. Джек навсегда сохранит в тайне то, что впервые за долгое время он почувствовал горечь и черную жгучую ревность. Элизабет под страхом смерти не позволит никому узнать, что, услышав стук в дверь в тот самый вечер, она до последнего надеялась, что это будет не Уилл Тернер. — Скучаешь по морю, Лиззи? Капитан раскуривает свою трубку, глядя на вечернее солнце, что меньше, чем через час исчезнет за горизонтом. На улице сыро, скоро выпадет ночная роса и подол ее платья намокнет. Элизабет стоит за его спиной и смотрит на неподвижную гладь моря из-за плеча пирата. Если подойти к самому краю обрыва, то можно увидеть «Черную жемчужину», покоящуюся на якоре. Наверняка команда Воробья уже в таверне, а на судне остался лишь старпом да пара-тройка вахтенных. Она не была на корабле Джека целую вечность и глупо скрывать, что она скучает по морю, по приключениям, по соленым морским брызгам и тяжелому запаху сырого дерева, по тому, как свистит ветер в снастях и как едва не рвутся от натуги паруса. Кажется, что все это было в прошлой жизни. А в новой ее ждет одиночество, тоска, бесконечные хлопоты по хозяйству и рано или поздно — старость. Элизабет и не заметила, что капитан уже давно повернулся к обрыву спиной, и теперь внимательно смотрит на нее, кусая мундштук. — И не только по нему одному, — тихо произносит она, а голос предательски дрожит. Джек закрывает глаза, с шумом выдыхая дым через ноздри. — Умение признавать свои ошибки — одно из самых ценных, миссис Тернер. Спокойной ночи. Он медленно идет по тропинке в сторону дома, не оборачиваясь. А Элизабет все так же упрямо смотрит вдаль, подставляя лицо мягкому бризу, который в считанные мгновения высушивает ее слезы. — Я пожалела о своем решении, как только его корабль скрылся из виду. Она стоит на пороге крохотной комнаты их с Уиллом дома, отданной пирату в безвозмездное пользование. Джек даже не пытается сделать вид, что не понимает, о чем идет речь. Годы прошли в попытках строить из себя дурака. Может быть, пора положить этому конец? То, что происходит потом, превосходит все его самые смелые ожидания и фантазии, потому что он чувствует ее горячее дыхание на своих губах, на шее, на груди… Джек беззвучно матерится, задувает свечу, дрожащими руками стягивает ее ночную рубашку и бережно опускает ее на смятые простыни. Когда на востоке едва забрезжит рассвет, капитан осторожно выберется из-под одеяла, возьмет свои сапоги, оружие, компас и шляпу и тихо закроет за собой дверь с одной-единственной мыслью: никогда больше. — Привет, Уилл. Как твои дела? Знаешь, а я недавно оказался в постели с твоей женой. Джек сплевывает в воду, стоя у левого борта и кутается в свой китель. Ночная мгла никогда не была ему по душе. Море спокойно словно затаившийся зверь, а значит, жди беды. Впрочем, бедой для Воробья в этот раз будет вполне обычная встреча с «Летучим голландцем». Время от времени дьявольский корабль из ниоткуда появляется по левому или правому борту «Жемчужины», а его капитан, от которого так и веет могильным холодом, приветливо машет рукой старому другу. "Привет Уилл. Надеюсь, у тебя все хорошо. Знаешь, а я, кажется, люблю твою жену". Опять не то. Вряд ли Тернер придет в восторг от подобных признаний. Тем более, что по молчаливому уговору, существующему между ними, Джек передает им друг о друге вести. Вот только в этот раз новостей нет.    Джек не видел Элизабет уже три с половиной года.   — Хочешь сказать, что ты не знаешь, как она и что с ней? Уильям впивается пальцами в фальшборт «Голландца» и пристально смотрит на Воробья. Тот явно что-то не договаривает. За долгие годы дружбы Тернер научился считывать все ужимки, взгляды и намеки Джека. — Ну, в последний раз мы виделись довольно давно. А потом у меня было слишком много дел, знаешь ли. Сингапур, Мадагаскар, Каракас… всего и не вспомнишь. Но Гиббс мне писал, что у нее все в порядке. Он за ней присматривает, не переживай. Тернер кусает губы, качая головой. До их встречи остается чуть больше года.   — Благодарю вас за отличные вести, мистер Гиббс. И рад видеть вас снова. Капитан чересчур энергично жмет руку старпому, круто разворачивается на каблуках и направляется прямиком в свою каюту, с грохотом закрывая за собой дверь. Нельзя сказать, что он слишком уж удивился услышанному, но явной радости тоже не испытал. Гиббс в свойственной ему суховатой и немногословной манере сообщает, что у мистера и миссис Тернер родился здоровый, крепкий мальчуган — Генри. В тот самый день Воробей дает себе слово никогда больше не тревожить ее покой, лишь издалека присматривая за ней и ее сыном, чтобы они ни в чем не нуждались. И надо признать, идея оказывается вполне здравой. Не учитывает он только одного…   — Джеки, милый, ну не расстраивайся. С кем не бывает... Пенелопа улыбается и натягивает повыше пышный рукав своего платья. Джек растерянно смотрит в пустоту прямо перед собой, не вникая в ее болтовню. Он начисто упустил момент, когда ром перестал пьянить, золото тешить взор, а портовые девки вызывать в нем желание. Думать о том, что он просто стареет, пират категорически отказывается. «Черная жемчужина» капитана Джека Воробья как неприкаянная бродит от портов Сингапура до самого Чарльзтауна. Удача его не покидает, опасностей хватает с лихвой, да только прежнего удовольствия нет как нет. Победы не кружат голову, и капитан все чаще уходит в себя, запираясь в каюте и сидя над картами. На компас он не смотрит вот уже несколько лет. Члены экипажа переглядываются между собой, пожимая плечами и вспоминая давно позабытую истину о камне преткновения всех мужчин.     — Я не ждала тебя… У нее темные круги под глазами, растрепанные волосы и небрежно наспех застегнутое платье. Джек не понимает, что происходит ровно до тех пор, пока не слышит громкий надрывный детский плач. Элизабет в отчаянии закрывает лицо руками, словно пытаясь скрыться от пронзительных криков. — Он не спит третью ночь подряд, и я вместе с ним, — охрипшим голосом объясняет она, — еще немного, и я с ума сойду, — женщина всхлипывает, поспешно вытирая наворачивающиеся слезы. Воробей, не говоря ни слова подходит к малышу, который захлебывается в рыданиях в своей кроватке. Мальчуган тут же замолкает от страха, когда пират подхватывает его на руки и тихо похлопывает по спине. — Ложись спать, Элизабет, — вместо приветствия произносит он. Заплетающимся от усталости языком она бормочет что-то про обед, уборку, стирку. — Ложись спать, — его голос звучит тверже. Парнишка на его руках предпринимает слабую попытку перебраться к матери, но Джек уже выходит с ним из комнаты, оставляя измученную женщину наедине с мягкой постелью. Когда она просыпается, за окном уже начинает смеркаться: проспала весь день без задних ног. В доме никого нет. Воробей сидит на лужайке на заднем дворе, а маленький Генри самозабвенно перебирает его причудливые украшения, вплетенные в волосы.   — Уилл будет счастлив, когда, наконец, увидит своего сынишку, так ведь? Джек улыбается, вытягивая ноги у очага, пока Элизабет накрывает на стол. Малыш, слава всем богам, заснул крепким сном. Она лишь холодно кивает и отчего-то роняет вилку на пол, поспешно поднимая ее и укоряя себя за неловкость. Джек бездумно крутит перстень на большом пальце и внимательно наблюдает за ней. Что-то изменилось, но что именно — он пока не может понять. Все становится на свои места, когда Лиззи отложив в сторону приборы, стискивает кулаки и с трудом сдерживаясь произносит: — Тебя не было четыре с половиной года, Джек. Чертовых четыре с половиной года. Я не знала, что и думать. Ты мог хотя бы сообщить, что ты жив? Капитан закрывает глаза. Любые надуманные объяснения будут неуважением с его стороны. А этого Элизабет уж точно не заслужила. — Мистер Гиббс помогал тебе? Я с ним обо всем договорился. Неужели этот старый пес ослушался меня? — он притворно хмурится и тут же понимает, что выбрал неверную тактику.  — Мистер Гиббс тут не при чем! — только спящий ребенок наверху удерживает ее от того, чтобы не сорваться на крик, — И ты это прекрасно знаешь! Тебя не было четыре с половиной года, Джек Воробей! Что я должна была думать? Воробей затягивается и молчит, выпуская дым через ноздри. — Я жив, здоров. И вот я здесь. — Ты подлец, каких свет не видывал. — Не преувеличивай, Лиззи… — Не называй меня так! Слышишь? Никогда не называй меня так! — она комкает салфетку и швыряет ее на пол, — Я ненавижу тебя!   — Я так устала, Джек… В серебряном свете луны ее кожа подобна бархату, и Джек боится пошевелиться, чтобы не спугнуть ее и не заставить замолчать. Элизабет говорит долго, пылко, сбивчиво. Она признается капитану в любви, клянется в бесконечной ненависти, уверяет в том, что они никогда не смогут быть вместе, но в следующую минуту шепчет, что отдала бы душу дьяволу, чтобы еще раз оказаться на борту «Жемчужины», стремительно рассекающей волны. У Джека голова идет кругом от всего услышанного, руки не слушаются, а пальцы дрожат, когда он касается ее плеч, спины, живота, бедер. Все его попытки залечить ту зияющую рану в сердце, что она оставила после своего ухода, потерпели крах. Единственное место, где он чувствует себя по-настоящему свободным и счастливым — здесь, когда ее голова лежит на его груди, она кончиками пальцев вычерчивает замысловатые узоры на его животе, а от ее волос пахнет жасмином и апельсиновым цветом.   — Вам не кажется, что захаживать к чужой жене… хм… аморально, капитан? — И откуда ты только слов таких набрался? — притворно беззаботно смеется Джек, — а как по-твоему, Гиббс, грабить суда и резать глотки солдатам — что собственно ты вчера и сделал во время схватки — не аморально? Пока старпом ищет подходящее объяснение, Воробей нарочито пристально смотрит в подзорную трубу на безбрежную морскую гладь и едва различимую на востоке полоску суши. «Жемчужина» идет в сторону Порт-Ройала, чтобы встать на килевание в соседней бухте, а значит, ухо надо держать востро — залив просто кишит солдатами. Джек и сам знает, что за те ночи, которые он проводит на берегу в объятиях миссис Тернер, ему однажды предстоит держать ответ. Но угрызений совести по этому поводу он не испытывает. Напротив, впервые за долгое время жизнь снова играет яркими красками.   — Ну и что нового ты хочешь там увидеть? Она вздрагивает и компас едва не выпадает из ее рук. Элизабет поспешно оборачивается и кладет его на стол. Он проснулся стоило ей подняться с кровати — бесшумно как кошка прокралась к столу и схватила лежавший на нем компас. Джек, не произнося ни слова, наблюдает за ней из-под полуопущенных век и едва заметно улыбается. Глупая, думает, что что-то изменилось, надеется, наверное, на что-то. Он откидывает одеяло, подходит к ней и берет ее руки в свои. — Давай же, не бойся, — шепчет он, помогая ей открыть крышку. Стрелка делает два оборота вокруг своей оси, словно колеблется в своем выборе, и замирает, уставившись ему на грудь. Элизабет с шумом выдыхает, закрывая глаза и кусая губы. Пират осторожно касается кончиками пальцев ее подбородка и целует ее. — Знаешь, в чем между нами разница? Она вопросительно смотрит на него, пока Джек забирает компас из ее рук, закрывает крышку и открывает ее вновь. Стрелка даже не приходит в движение — она стоит как вкопанная и указывает прямо на нее. — И вот так уже больше десяти лет, Элизабет, — горько усмехается капитан, откладывая компас в сторону.   — Может быть, ты все-таки поможешь мне? У Элизабет все костяшки пальцев искусаны, губы распухли, а на голове — жалкое подобие пышной прически, что украшала ее еще сегодня утром. У Джека царапины на спине и несколько на груди, пара отметин, оставленных ее зубами, на шее и на левом плече, а кушак и рубашка валяются на полу. Она смеется — точно так же, как и когда-то давно, в другой жизни, а он только улыбается, глядя на ее попытки застегнуть платье и придать себе более-менее приличный вид еще до того, как Генри вернется домой. Джек поднимается с кровати и подходит к ней сзади, любуясь ее отражением в потускневшем зеркале. Не произнося ни слова, он один за другим застегивает многочисленные крючки ее наряда, а она гонит от себя прочь мысли, почему у него это так ловко выходит. Джек с усилием срывает с шеи тонкий черный шнурок, снимает с пальца одно из своих причудливых колец с темно-зеленым камнем, похожим на изумруд, и продевает шнурок через него. Осторожно, почти не касаясь ее кожи, он завязывает это импровизированное украшение на шее Элизабет. — Пожалуйста, не потеряй его, — тихо говорит он все так же глядя в зеркало. Завтра «Жемчужина» уходит в море, но впервые за долгие годы странствий Джек испытывает лишь тоску и предчувствие беды.    — Откуда оно у тебя? Элизабет задумчиво крутит тяжелое кольцо, по очереди примеряя его то на один, то на другой палец. — Я уже и не вспомню, — беспечно отмахивается он, натягивая сапоги и поправляя пояс. Не хочет он ей рассказывать о последнем подарке Калипсо. Не поймет, испугается. — Не ври мне, — надо же, за столько лет читает его как открытую книгу. Не сказать, что эта мысль пирата злит, скорее забавляет и даже немного согревает. — Подарок Тиа Дальмы. — Заколдованное? Молчит. — Зачем ты мне его отдал? Элизабет теряет терпение: у нее и так сегодня все из рук валится — утром «Черная жемчужина» снова возьмет курс на юг и скроется за горизонтом. Джек хмурится и пытается увильнуть от ответа — уже успел пожалеть о своем поспешно принятом решении. — Если ты мне сейчас не расскажешь всю правду, то я верну его тебе обратно. Капитан закрывает глаза и тяжело вздыхает. — Заколдованное, конечно. Пока камень темно-зеленый — волноваться не о чем, если он посветлеет, значит, со мной что-то случилось. А если станет прозрачным… Элизабет жестом просит его остановиться. И думать пусть об этом не смеет. — Я решил, пусть уж лучше ты сама обо всем узнаешь, если что-то пойдет не так. Никогда раньше она не ласкала его так как этой ночью. Никогда прежде ее губы не шептали столько пылких признаний и по ее щекам не текли такие горячие слезы. Джек уходит на рассвете и пока он не почувствует в своих руках штурвал «Жемчужины» и не сосредоточится на приказах, в его голове так и будет звучать ее голос: «Вернись ко мне».   — Вернись ко мне. С самого начала в этот раз все идет не так. Джек раз за разом прокручивает в голове это проклятое плавание. После выхода в открытое море они попадают в полный штиль и им остается только уповать на милость богов. Ветер наполнит их паруса лишь спустя неделю, когда многие из них начнут всерьез задумываться о смерти. «Вернись ко мне». Он слышит ее голос и в ту даже по его крайне своеобразным меркам страшную ночь, когда волны одна за другой заливают палубу его галеона, судно стонет, перекатываясь с гребня одной волны на другой, молнии ежеминутно прорезают черное небо, а от раскатов грома можно запросто оглохнуть. У «Черной жемчужины» крен на левый борт, паруса превратились в лохмотья, всего-ничего надежды на спасение да непоколебимая вера в своего капитана. «Вернись ко мне». Джек сплевывает сквозь зубы и пытается зажать пальцами рану в боку чуть ниже ребер — горячая кровь тут же пропитывает тонкую ткань рубашки, и Воробей понимает, что в этот раз удача ему совсем не благоволит. Благо мистер Гиббс, подоспевший вовремя и оглушивший одним ударом английского солдата, да их корабельный лекарь считают иначе. «Вернись ко мне». Когда тропическая лихорадка, неизвестно где и когда подхваченная, все же сбивает его с ног, а недели сливаются в один бесконечно долгий наполненный бредом и жаром день, Джеку Воробью остается только молиться, чтобы выбраться из этой передряги живым. Ему и невдомек, что Элизабет, которая в любую свободную минуту с тревогой смотрит на перстень, занята ровно тем же самым. Когда исхудавший, с запавшими глазами и отросшей щетиной Джек Воробей, наконец, впервые за долгое время выходит из своей каюты, даже самые отъявленные головорезы в его команде с трудом сдерживают возгласы удивления и ужаса — ей-богу, из тайника Дейви Джонса его достали в куда лучшем виде. — Чего уставились? — его едва слышно, но пираты боятся пошевелиться, — Хватит с нас на этот раз приключений. Идем домой. Когда Джек переступает порог ее дома, Элизабет прижимает руки к груди, тяжело оседает на пол и плачет.   — Джек обещал взять меня с собой в море! Генри, захлебываясь от восторга, без умолку твердит о немыслимых приключениях, русалках, штормах и зарытых на островах сокровищах, врываясь в дом и бросаясь в объятия матери. Элизабет лишь смеется, поправляя огромную так хорошо знакомую ей шляпу, которая почти целиком скрывает голову мальчишки. Воробей стоит в дверях и с улыбкой наблюдает за восторженно скачущим по дому ребенком. — Ну, думаю, тебе нужно еще немного для этого подрасти, — она одним взглядом ищет поддержки своим словам у пирата, но тот лишь качает головой. Когда Генри радостно топоча ногами убегает на второй этаж дома, улыбка сходит с лица Элизабет. — Я не дам тебе вырастить из моего сына пирата, Джек Воробей, — угрожающе тихим голосом произносит она. Капитан добродушно смеется — всегда поражался ее способности за считанные мгновения превращаться из любящей и нежной матери в яростную тигрицу. — Принимая во внимание тот факт, что его отец, сын пирата, переправляет души погибших моряков на тот свет, а его мать была избрана королевой пиратского братства, твои слова звучат как минимум… Он не успевает закончить фразу, потому что приходится уворачиваться от пущенного в его сторону тяжелого башмака. — Как оно у тебя появилось, Джек? Воробей приподнимается на локте, давая ей возможность поудобнее устроиться на его плече. Элизабет невесомо касается кончиками пальцев его клейма, следуя начертаниям буквы. — Беккет, — тихо произносит он, а сам до сих пор чувствует запах горелой плоти и слышит собственный крик. Джеку совершенно не хочется рассказывать ей о той части своей жизни, в которой он служил Ост-Индийской торговой компании, о тех годах, когда он ходил под их флагом и был верным цепным псом лорда Беккета, о том бремени, которое позором лежит на его плечах. Впрочем, шансом искупить все свои злодеяния он все же воспользовался, за что и поплатился — хорошо, что не жизнью. — Я ходил на «Распутной девке» под его флагами, так… перевозил грузы, нанимал матросов… непыльная работа. А однажды он поручил мне переправить рабов новому хозяину, — Джек замолкает — даже спустя столько лет он помнит все будто это было вчера, — а я их отпустил и увел у него корабль. Элизабет, кажется, даже не дышит. Воробей суетливо смотрит по сторонам словно потерял что-то, а на самом деле пытается скрыть свое замешательство от собственной совершенно незапланированной откровенности, после чего осторожно высвобождается из ее рук, поднимается и натягивает на себя рубашку, прежде чем она увидит на его теле несколько новых рубцов и задаст кучу ненужных вопросов. — И что было потом? Джек отвечает тихо-тихо, будто самому себе, повязывая кушак и оглядываясь в поисках своих сапог:  — А потом его люди нашли меня, сломали мне пару ребер, выжгли это клеймо на руке, оставили вот этот шрам, — он едва касается отметины на правой скуле, — и потопили мой корабль. Элизабет долго молчит, с излишним вниманием изучая собственные руки, вспоминая выражение лица Воробья, когда он отдал приказ открыть огонь по кораблю Беккета — теперь многое встало на свои места.  Через несколько минут она встает за ним следом, стыдливо прикрываясь тонким одеялом, что не ускользает от внимания Джека, и он со смехом отворачивается и выходит из комнаты: — Не смею смущать вас, миледи, — доносится его голос откуда-то из гостиной.   — А ну стоять! Даже те члены его команды, что были на палубе, невольно вздрагивают при резком окрике своего капитана, хотя слова эти не относятся ни к кому из них. Виновник внезапной вспышки гнева Джека Воробья делает несколько шагов назад и замирает у аккуратно сложенной бухты, опустив голову. Медленно вышагивая по палубе, Воробей на всякий случай интересуется у мальчишки, не к капитанскому ли мостику тот так рвался. Получив утвердительный ответ, капитан довольно кивает и уточняет, что именно тот планировал делать. Когда выясняется, что Генри Тернер хотел встать у штурвала «Черной жемчужины», Джек Воробей предполагает, что возможно на этом судне уже есть капитан. Мальчишке ничего не остается, как согласиться с его словами. Любопытства ради пират спрашивает у Генри, знает ли он, что такое бунт. Мистер Гиббс, стоящий все это время неподалеку, внезапно краснеет и заходится в приступе кашля, и юноше на секунду кажется, что старпом на самом деле давится от смеха. Но на длительные размышления у Генри времени нет, так как капитан еще более строгим тоном повторяет свой вопрос, а затем, не дожидаясь ответа, добавляет еще один: знает ли он, что бывает с теми, кто замышляет бунт. Бурная фантазия парнишки подсказывает ему варианты один невероятнее другого, но на деле все оказывается куда проще. — Пинтел! — старый пират тут же возникает словно из ниоткуда, будто все это время ждал, что его позовут, — Выдай этому несостоявшемуся бунтовщику его орудие труда. Генри до последнего не может понять, о чем именно идет речь до тех пор, пока улыбающийся пират не протягивает ему небольшое ведерко и видавшую виды швабру. — А пока наш бравый юнга будет драить палубу, предлагаю и остальным заняться своими прямыми обязанностями, — едва слышно цедит Джек сквозь зубы, оглядывая свой славный экипаж, застывший на месте, — по местам, дьявол вас подери! Когда Генри, измученный за день бесконечными поручениями Джека, засыпает за миской похлебки в кают-компании, Раджетти с улыбкой подхватывает его на руки и относит в гамак, приготовленный ему в самом углу кубрика. Мальчишка даже не просыпается. Бьют склянки, и Воробей заступает на первую ночную вахту, а экипаж «Черной жемчужины» единодушно приходит к выводу, что маленький юнга однажды станет отличным бесстрашным пиратом: он смел, любознателен, своеволен и очень похож на своего отца. — Ну, и когда ты собиралась мне обо всем рассказать? Джек давно не испытывал такой дикой первобытной ярости и горечи — человеку, привыкшему с легкостью водить за нос других, крайне неприятно чувствовать себя обманутым и преданным. А она молчит, будто воды в рот набрала. А в глазах столько боли и отчаяния, что у него сердце сжимается, но он берет себя в руки и глухая злоба вновь закипает внутри. Полчаса назад они сидели на берегу и наблюдали за тем, как Генри плещется в волнах. В какой именно миг он пропал из виду, ни один из них теперь и не вспомнит. Все происходящее кажется Джеку повторяющимся дурным сном, когда он, поспешно скидывает с себя тяжелый пояс и сапоги, и, как и много лет назад, очертя голову бросается в воду и ныряет в поисках тонущего мальчишки. Когда он выходит на берег держа на руках насмерть перепуганного наглотавшегося воды парнишку, он оказывается совершенно не готов увидеть на открывшейся его взгляду шее, чуть ближе к левому уху небольшое родимое пятно, по форме напоминающее латинскую букву S. Точно такое же пятно на том же самом месте есть и у самого пирата. Он бросает один-единственный взгляд на Элизабет и внутри него все холодеет. Потому что она смотрит ему в ответ с вызовом, а в глазах стоят слезы.   — Будь ты проклята… Его голос дрожит, а ноги не слушаются. Он поспешно проводит рукой по волосам Генри, наклоняясь и быстро целуя его в макушку, разворачивается и выходит за дверь. Чертова Тернер! А Калипсо ведь предупреждала его еще тогда, в своем жутком доме на болотах… Он должен был понять, должен был догадаться. Капитан не оборачивается, когда слышит сдавленный окрик — Элизабет бежит за ним по пыльной дороге, умоляет остановиться, выслушать ее, попытаться понять.  — Не подходи. Не смей. Он вытягивает вперед руку, предостерегая ее от поспешных действий. Она останавливается в нескольких шагах от него, тяжело дыша. Даже спустя столько лет невзгод и горестей она по-прежнему все так же хороша. И у Джека все так же замирает сердце при одной только мысли, что эта женщина уже давно могла бы стать его, что столько лет пущено коту под хвост, что долгие годы она водила его за нос… да и не его одного. — Уилл знает? Она лишь качает головой, закрывает лицо руками и больше не сдерживает рвущиеся из груди рыдания.   — Я сам поговорю с ним. Она пытается его остановить, хватает за запястье. Говорит, что он должен узнать правду только от нее. Просит его немного потерпеть — Уилл будет на берегу уже через месяц. «Жемчужина» отходит завтра на рассвете, и Джек хочет взять Генри с собой в первое серьезное плавание — парню идет десятый год и ему пора уже отцепиться от юбки матери. Джек взрывается, упрекает ее в трусости, в том, что они уже давно могли рассказать Тернеру всю правду, если бы не эти ее игры в верную жену, родившую сына от любовника. Хватаясь за пылающую правую щеку, капитан Воробей вынужден признать, что рука у Элизабет тяжелая как ни крути.   — Если ты меня сейчас убьешь, то оставишь Генри сиротой. Ты этого хочешь? Говорить с острием сабли, прижатой к горлу, не очень-то и удобно, но в данную секунду других вариантов у Воробья просто нет. Уилл Тернер — тот самый некогда неловкий безрассудно храбрый парнишка, который за годы странствий по потустороннему миру превратился в другого человека, и он сам готов это признать, — смотрит на Джека пустым холодным взглядом, от которого только мороз по коже да во рту пересыхает. Может быть, ему стоило послушать Элизабет и позволить ей самой объясниться с обманутым мужем. Но теперь уже поздно об этом говорить. Тернер все так же молчит, а смотреть ему в глаза Джек не готов. Нет смысла искать себе оправданий. — Когда придет твой час, Джек Воробей, ты пожалеешь, что родился на свет. Потому что твою душу я оставлю здесь, до самого судного дня. Ты будешь вечно скитаться и испытывать такие страдания, в сравнении с которыми даже самая мучительная смерть покажется благом. Запомни мои слова. Отныне Джек знает, что уповать может лишь на самого себя да на милость Калипсо.   — Готова? Она кивает, в волнении кусая губы. Джек убирает ладони с ее глаз и смеется, слыша возглас восхищения. — Он твой, Элизабет. Когда-то давно, когда она уронила только что приготовленный завтрак ему прямо под ноги, он пошутил, что ее место не у очага, а у штурвала. Но доля шутки есть в каждой шутке. Чтобы вернуть Элизабет себя, нужно подарить ей свободу. Эту женщину нельзя запирать в доме на суше и заставлять всю жизнь проводить в ожидании. Джек не перестает удивляться тому, почему Уилл этого так и не понял. — Я не могу… это слишком дорогой подарок, — она хмурится, делая шаг назад. — Ты подарила мне сына, может ли корабль быть слишком дорогим подарком в этом случае? — он наклоняется к ее уху и добавляет что-то еще, отчего на ее щеках появляется легкий румянец. Ее глаза горят необузданным огнем, а на губах застыла улыбка. Она до сих пор не верит тому, что Джек смог его вернуть — «Перехватчик» на ее глазах пошел ко дну. Но вот она на его палубе как ни в чем ни бывало, а рядом стоит Воробей, с интересом наблюдая за ней. — Как тебе это удалось? — только и может произнести она. Джек улыбается — она давно не видела его таким довольным. — У меня еще остались связи в семи морях. Ну так что, капитан… — Суонн, капитан Суонн, — смеется она. — Как назовешь свой корабль, капитан Суонн? Элизабет будто задумывается на минуту и хитро прищуривается. — Есть одна мысль… Поговаривают, будто капитан «Черной жемчужины» побывал в тайнике самого Дейви Джонса и сумел выбраться оттуда живым. Поговаривают, будто «Летучий голландец» бесследно исчез в мрачных водах Севера, и о нем ничего не слышали уже очень давно. Поговаривают, будто у штурвала «Распутной девки» стоит дочь бывшего губернатора Ямайки. Да мало ли люди болтают…