В чертогах Митклансиуатль

Что я ожидал увидеть после смерти? Рай? Вряд ли такой человек, как я, достоин туда попасть ‒ на мне слишком много грехов за мою тяжёлую и длинную жизнь. И я даже не столько о крови, что пролил в сражениях, а вообще в целом. Я слишком гневлив, слишком горделив, в какой-то момент был слишком слаб и едва не подчинился своей слабости. В качестве напоминания мне тогда остался след на шее и сон о судьбе Алонсо Кихано, слишком похожий и не похожий на реальность. Ад? Возможно. Прозвучит нескромно, но я не считаю себя достойным и Ада. В конце концов, я, а вернее, обстоятельства, оказались сильнее и участь стать печальным деревом меня минула. Да и не настолько велик мой гнев, чтобы вечно увязать в болоте в бессмысленных попытках выбраться. По такому разумению мне должно было быть предназначено Чистилище, возможно, единственное место, где у меня будет шанс хоть немного успокоить мою израненную и покалеченную душу. Но... я ошибся. Возможно, как ошибались многие. Ведь после смерти я... очнулся в каком-то неизвестном, но довольно печальном месте. И очнулся уже чем-то, что внешне похоже на голый скелет, но столь же подвижное, как и покрытый мышцами и кожей живой человек. Отчего-то это изменение не удивляло ‒ оно казалось очень естественным. Коль уж я теперь мертвец, то отчего бы мне не выглядеть как мертвец, верно? Правда, рука моя всё также плохо меня слушалась. Стало на мгновение обидно ‒ даже в загробном существовании я обречён на участь однорукого калеки. Впрочем, я быстро себя урезонил, напомнив о том, что я калека столь давно, что глупо было бы ожидать, что после смерти что-то поменяется. Тем более, если посмертие не сильно отличается от жизни. Место, куда я попал, чем-то напомнило мне Севилью и те времена, когда я там жил на постоялом дворе моего друга Томаса ‒ такое же яркое, шумное и энергичное. Разве что жители ‒ такие же живые скелеты, как и я. ‒ Добро пожаловать в мои угодья, дон Мигель, ‒ прошелестел где-то за спиной скрипучий женский голос, а после на плечо опустилась чужая ладонь, ‒ Ну как вам, нравится? Обернувшись, я увидел даму-скелета в ярком цветастом платье на пару голов выше меня. Она выделялась своими светящимися, нечеловеческими зелёными глазами, от которых так и веяло материнским теплом. ‒ Я пока ещё не решил, оказался у вас недавно... ‒ обтекаемо ответил я и повернулся к своей собеседнице лицом, ‒ Могу узнать, откуда вы знаете моё имя? На этот вопрос дама заливисто засмеялась, будто я спросил какую-то очень очевидную вещь. ‒ Поверьте мне, дон Мигель Сервантес, о вашей книге молва идёт даже в мире мёртвых ‒ наши новички донесли весть о ней. Ну и кто-то попросил ухитрился принести её сюда. Так что я, госпожа Миктлансиуатль, наслышана о вашем творчестве и имени. Вас это так удивляет? ‒ Да, на самом деле, госпожа. Я с трудом смог совладать с волнением. Странно узнать, что твоё произведение читала хозяйка подземного мира (прав был дон Инка, когда говорил, что пантеон индейцев лучше отражает действительность по поводу загробной жизни), очень странно. Впрочем, не лучшее ли это доказательство интереса публики к творчеству? ‒ Ну, не стоит вам этого смущаться, друг мой, ‒ Миктлансиуатль успокаивающе погладила меня по голове и только шире заулыбалась (ну, насколько можно так говорить об оскале скелета), ‒ Тем более, что я хотела бы предложить вам стать моим писарем... ‒ С чего такая честь? ‒ перебивать, конечно, некрасиво, особенно женщину, но оно вырвалось само. В конце концов, и до меня жили писатели. Более талантливые, чем я. Впрочем, судя по всему, Миктлансиуатль моя бестактность не обидела. По крайней мере, она не выказала никакого раздражения. ‒ С того, дон Мигель, что мне очень понравилась ваша книга. И я много лет ждала возможности встретить вас в своих угодьях. Ну так что, вы согласны? ‒ От таких предложений не отказываются, госпожа, ‒ ответил я и протянул женщине-скелету руку, ‒ Так что да, я согласен. В ответ Миктлансиуатль просто пожала мою ладонь, а после аккуратно пробежала пальцами вверх на плечо, которое сжала. ‒ Замечательно! А теперь пойдёмте, нас ждут дела! И Миктлансиуатль легко и уверенно повела меня за собой, держа за плечо. Я послушно шёл за ней, постоянно вертя головой по сторонам и удивляясь и всему вокруг. Сны даются нам в утешение за все невзгоды. А смерть ‒ это вечный сон, а потому ‒ утешение за невзгоды жизни. И, буду честен, меня это и моя участь более чем устраивает. После стольких несчастий в жизни доброта хозяйки загробного мира кажется самым лучшим из возможных исходов.