Карандаш для глаз

Она не самым удобным образом выкрутила кисть, каким-то изящным жестом крепко зажав в пальцах остро заточенный уголек, встроенный во что-то вроде медного мундштука. Тристан не разбирался в этой теории. Проще было бы назвать этот уголек, зажатый в явно-не-мундштуке, просто карандашом, но почему-то тянуло именно размышлять. Потому что это вызвало в нем исследовательский интерес. Сестра сверкнула на него уже подведенным глазом, и Тристана словно ледяной водой окатило; глаза обожгли все тело — настолько резким стал ее взгляд. Странно, что глаза у них были одинаковыми, но стоило сестре чуть подкраситься, как взгляд ее стал совсем иным. Сильным, словно повелевающим, даже притягательным в своей непредсказуемости. — Хочешь попробовать? — Чего… — Иди сюда. Тристан нахмуренно отполз, но уперся в стену, и Трисса, ухмыляясь — неужели у Тристана такая же гаденькая ухмылка?.. — подлезла к нему с этой странной штукой, которая создала между ними такое сильное различие. — Да не юли… Тристан!.. Тристан воинственно поджал губы и сжал ее кисть, но взглянул в эти глаза… И, покраснев, отпустил ее, словно горящая в этих ночных небесах сила приказала ему это сделать. — Не проткни мне глаз, — постарался он скрыть свое смущение. Джентельмены не красятся, это только для дам, так они подчеркивают свою красоту, силу, элегантность, задают тон. — Ну я же сказал!.. — Да я даже ничего не сделала! — Ага, — проворчал Тристан, прищурился и вновь ощутил холодный укол. И дернулся прочь, врезавшись затылком в стену. С губ слетела крепкая ругань, и Трисса закатила глаза, сунула ему в руку эту штуку и утянула к столику. Тристан послушно, но хмуро сел перед зеркалом. Солнце ярко освещало его еще не бритое лицо («Тристан, да успокойся. Все равно выходной! Не обязательно же каждый день бриться, так и скальп с себя сбреешь…») и ее, полное решительности. — Смотри и повторяй за мной, — бойко сказала она, садясь рядом и совсем уж смело перекинув ногу через его бедро, чтобы сидеть ближе. — Трисса, да ну это… — Кого ты обманываешь? — усмехнулась она, взведя вверх уголок губ — совсем как Тристан. Или Тристан — как она?.. — Свое отражение? Тристан вздохнул. Он хотел научиться. Желание напоминало детское восхищение. Он восхищался смелостью и силой своей сестры, тем, что совсем скоро — он даже не сомневался в этом!.. — она станет авионерой, будет защищать их родину… Он хотел быть похож на сестру не только внешне. Хотел ее уверенность. Ее силу. Он даже в какой-то степени ей завидовал. — Смотри… Оттягиваешь немного и совсем осторожно красишь… Для удобства можно взглянуть на небо… Не смейся!.. Повторяй лучше, на! Тристан отсмеялся и понял, что больше ему и не смешно вовсе. Он принял эту штуку и понял, что дышать стало почему-то трудно. Он хотел, чтобы на него смотрели так же, как и на Триссу. Хотел, чтобы его слово тоже имело свой вес. Не легкий и неважный, а тяжелый. И покорно постарался повторить за ней, чувствуя, что еще не совсем готов к такому. * Тяжелый вес, прямо как ее летный камень. Как груз боли, обрушившийся на плечи Тристана. Как ссора и слезы Анелии. Как отвественность — сначала едва заметная, а затем расцветшая, принесшая ему долгожданное ощущение своей важности и безнаказанности, независимости и спокойствия. * Тристан вздохнул, отложил карандаш для глаз — орудие своего маленького бунта — и мельком оглядел свою работу, не сомневаясь, что все сделал так же, как и всегда: просто, не ярко, но выразительно; всего-то подчеркнул свою силу. Трудно судить. Но было приятно понимать, что теперь во взгляде виден бледный призрак Триссы. Такой же сильный и независимый. Бунт начался со смерти Триссы, в тот самый момент, когда ее аэролит узнал знакомый дух и наполненное тем же самым огнем сердце, и загорелся, одарив Тристана ощущением завершенности и трепета. Бунт продолжился. Уверенный и ни капли не дерзкий — ну, смотря для кого, — и продолжается по сей день. Непозволительно бурная для приличного джентельмена щетина и совсем уж возмутительная для мужчины косметика. Но вот только можно ли ее назвать частью его бунта, если это — своеобразная память о сестре? Обещание быть сильным? Тристан не был уверен. Последний раз взглянул в пыльное, треснувшее в углу, грязное зеркало, выхватывая до боли знакомые черты, и ушел, не сомневаясь в том, что сестренка, всегда желавшая ему всего самого лучшего, гордится им. Утренний ритуал окончен. Ритуал, включающий в себя нежное прикосновение к сердцу и душе Триссы перед самым взлетом, еще предстоит.