Гарри Поттер и крестный отец

POV Гарри Поттер.

В доме все бурлило. Одеваясь на предельной скорости, я из того, что донеслось до моих ушей, сделал вывод: Фред и Джордж опять набедокурили. Когда я натягивал кроссовки, в комнату влетела взволнованная Гермиона. — Грозный Глаз говорит, что мы не можем отправляться, пока нет Стерджиса Подмора, без него охрана будет недостаточная. — Охрана? Чтобы добраться до вокзала Кингс-Кросс, нам нужна охрана? — Не нам, а тебе нужна охрана, — поправила меня Гермиона. — Зачем? Как я понял, Волан-де-Морт сейчас ведет себя тихо. Он что, может выскочить из-за мусорного бака и наброситься на меня? — Не знаю, я просто передаю, что говорит Грозный Глаз, — рассеянно сказала Гермиона, глядя на часы. — Так или иначе, если мы в ближайшее время не выйдем, мы точно опоздаем на поезд… — Сию же минуту все идите вниз! — завопила миссис Уизли, и Гермиона выскочила из комнаты как ошпаренная. Я схватил Буклю, бесцеремонно запихнул ее в клетку и, таща чемодан, двинулся вниз вслед за Гермионой. — Гарри, ты пойдешь со мной и Тонкс. Чемодан и сову оставь, багажом займется Аластор… Ну как же так, Сириус, Дамблдор ведь ясно сказал: Нет! В этот момент я, пробиравшийся к миссис Уизли среди чемоданов, которыми был заставлен весь коридор, увидел возле себя черного пса, похожего на медведя. — Просто нет слов… — в отчаянии сказала миссис Уизли. — Учти, своей головой будешь отвечать! Она рывком открыла входную дверь и вышла на слабенькое сентябрьское солнце. Я и Сириус — за ней. Дверь за нами захлопнулась. — А где Тонкс? Едва мы спустились с крыльца на тротуар, как дом номер двенадцать исчез. — Вон она ждет, — сухо ответила миссис Уизли, стараясь не смотреть на идущего рядом со мной Сириуса. На углу с нами поздоровалась старая дама. У нее были туго завитые седые букли, на которых покоилась фиолетовая шляпка с плоской тульей и загнутыми кверху полями. — Привет, Гарри, — подмигнула она. — Лучше бы, наверно, поторопиться, Молли, — добавила она, посмотрев на часы. — Еще бы, еще бы, — простонала миссис Уизли, прибавляя шагу. — Но Грозный Глаз хотел, чтобы мы подождали Стерджиса. Если бы только Артур опять мог взять для нас машины в Министерстве… Но Фадж ему не одолжит сейчас даже пустую чернильницу… Как эти маглы выдерживают путешествия без волшебства… А Сириус, радостно гавкнув, принялся носиться вокруг них, гоняться за голубями и преследовать свой собственный хвост. Я не мог удержаться от смеха. Он явно засиделся взаперти. Миссис Уизли поджала губы почти как тетя Петунья. Мы дошли до вокзала Кингс-Кросс за двадцать минут. По пути не произошло ничего примечательного — разве что Сириус, к моему удовольствию, пугнул пару котов. Войдя внутрь вокзала, мы стали вроде бы бесцельно прогуливаться у барьера, разделяющего девятую и десятую платформы. Улучив удобную минуту, каждый по очереди прислонялся к барьеру и без помех попадал на платформу номер девять и три четверти, около которой стоял, извергая черный дым и пыхтя паром, «Хогвартс-Экспресс». Перрон был полон школьников и провожающих. Я вдохнул знакомый запах и почувствовал, как расправляются крылья. Надо же — я возвращаюсь… Вдруг я почувствовал, что кто-то тянет меня за одежду. Посмотрев вниз, я увидел черного пса, который зубами вцепился в мои штаны. Он, увидев, что я смотрю на него, кивнул влево. Я в недоумении посмотрел на Сириуса, но что-то мне подсказывало, что он хочет, чтоб я пошел за ним. Пожав плечами, я последовал за ним. Мы шли недолго. Увидев открытую дверь, мы зашли туда. Помещение было небольшим. Первое, что бросилось в глаза — это несколько сидений. На счастье, тут никого не было. Осмотрев помещение и убедившись, что здесь никого нет, Сириус из пса превратился в человека. — Сириус, я благодарен за то, что ты провожаешь меня, но я не хочу, чтобы тебя кто-то увидел. — Но я ведь должен тебя проводить. Жизнь скучна без риска, — сказал крестный, сев на сидение. — Я не хочу, чтобы тебя снова упрятали в Азкабан. — Не беспокойся обо мне. Ему легко говорить, он за себя не переживает, зато моей панике нет предела. После того, что я пережил на третьем курсе, я боюсь снова потерять его. Присмотрелся поближе. На крестном был черный халат, который чуток открывал грудь. На груди и шее виднелись какие-то символы — если на шее еле заметно, то на груди видно четко. Сравнив с тем, как раньше выглядел Сириус — сейчас он выглядит намного лучше. Но кое-что осталось неизменным. Хоть волосы его и были чисты, но они оставались спутаны, как и тогда в первую нашу встречу в Воющей хижине. Представляю, как он их вообще расчесывает. От этой мысли у меня появилась улыбка на лице. — Вообще я хотел отдать тебе это. Из внутреннего кармана халата Сириус достал старую, сильно потрепанную волшебную фотографию. — Орден Феникса, каким он был в самом начале. Наткнулся вчера вечером. Подумал, может, ты захочешь взглянуть. Я взял карточку. Сфотографированные сидели небольшой группой. Увидев меня, одни приветливо помахали, другие — подняли бокалы. — Это Грюм, — сказал Сириус, показывая на мракоборца пальцем, в чем не было никакой нужды. Грюм на снимке узнавался безошибочно — только волосы были чуть темней, и нос был еще цел. — Рядом с ним — Дамблдор, по другую сторону — Дедалус Дингл… А это — Марлин Маккиннон, ее убили через две недели, ее и всю ее семью. Это — Фрэнк и Алиса Долгопупсы… — Родители Невилла. — Лучше смерть, чем то, что с ними произошло… А это — Эммелина Вэнс, ты ее знаешь. Это, разумеется, Римус… Бенджи Фенвик, ему тоже досталось, кусочки только потом отыскали… Посторонитесь-ка чуть-чуть, — попросил он, ткнув в карточку пальцем, и фигурки на первом плане сдвинулись: одни — вправо, другие — влево, сделав лучше видимыми тех, кто сидел дальше. — Это Эдгар Боунс, брат Амелии Боунс, его они тоже прикончили вместе с семьей, выдающийся был волшебник… Стерджис Подмор, батюшки, какой молодой он здесь… Карадок Дирборн, исчез через полгода, тело так и не нашли… Хагрид — этот, конечно, какой был, такой и остался… Элфиас Дож, ты его видел, я и забыл, что он тогда носил эту дурацкую шляпу. Гидеон Пруэтт… чтобы расправиться с ним и с его братом Фабианом, понадобилось пять Пожирателей смерти, братья погибли как герои… Двигайтесь, двигайтесь… Фигурки еще раз перегруппировались, и вперед вышли теперь самые задние. — Аберфорт, брат Дамблдора, это был единственный раз, когда я его видел, странный тип… Это — Доркас Медоуз, Волан-де-Морт убил ее лично… — Это ты, Сириус? — Да. Тут я еще не отрастил длинные волосы… Ну, и… вот, я думаю, кто тебя заинтересует! У меня перевернулось сердце. Сияя улыбками, на меня смотрели отец и мать. Между ними сидел малорослый человечек с водянистыми глазками, в котором я мгновенно узнал Хвоста — того, кто выдал Волан-Де-Морту их местонахождение и тем самым способствовал их гибели. — Прошло четырнадцать лет, но не было ни одного дня, чтоб я не вспоминал твоего отца. — Ты думаешь, будет война, Сириус? — А боль… такая же, как и прежде. Сложив фотографию, я протянул ее крестному. — Оставь себе. Уже не мы, а вы молодые. Я положил фотографию в карман. Сириус превратился в пса, и мы с ним вышли. — Только бы остальные не опоздали, — беспокоилась миссис Уизли, глядя назад на железную арку, в которой они должны были появиться. — Славная псина, Гарри! — крикнул высокий мальчик с дредами на голове. — Спасибо, Ли, — улыбнулся я. Сириус бешено завилял хвостом. — Ну наконец-то, — с облегчением вздохнула миссис Уизли. — Вот Аластор с багажом, глядите… В фуражке носильщика, низко нахлобученной на неподходящие друг к другу глаза, сквозь арку проковылял Грюм, толкавший тележку с нашими чемоданами. — Полный порядок, — вполголоса сказал он миссис Уизли и Тонкс. — Никакой слежки… Несколько секунд спустя на платформе появился мистер Уизли с Роном и Гермионой. Они уже почти разгрузили тележку Грюма, когда пришел Люпин с Фредом, Джорджем и Джинни. — Все спокойно? — прорычал Грюм. — Да, — ответил Люпин. — Я все равно буду жаловаться Дамблдору на Стерджиса, — сказал Грюм. — Уже второй раз за неделю его нет. Становится таким же ненадежным, как Наземникус. — Ну, друзья, не зевайте там, — сказал Люпин, пожимая всем руки. Люпин хлопнул меня по плечу: — И ты тоже, Гарри. Будь осторожен. — Это точно. Ушки на макушке, лишний раз не подставляться, — подхватил Грюм, тоже пожимая мне руку. — И помните, это ко всем относится: поаккуратней с тем, что пишете в письмах. Сомневаетесь — вообще про это не пишите. — Очень рада была со всеми вами познакомиться, — сказала Тонкс, обнимая Гермиону и Джинни. — Надеюсь, скоро увидимся. Машинист дал предупредительный свисток. Стоявшие на платформе школьники заторопились в вагоны. — Быстрее, быстрее, — лихорадочно говорила миссис Уизли, обнимая всех без разбора. Меня она по рассеянности схватила дважды. — Пишите, ведите себя хорошо, если что-нибудь забыли — мы пришлем. В поезд, в поезд, поторопитесь… На мгновение громадный черный пес встал на задние лапы и положил передние мне на плечи. Миссис Уизли, толкнув меня к двери вагона, прошипела: — Ради всего святого, Сириус, веди себя как положено собаке! — До свидания! — крикнул я в открытое окно, когда поезд тронулся. Рон, Гермиона и Джинни, стоявшие рядом со мной, махали провожающим. Фигуры Тонкс, Люпина, Грюма, мистера и миссис Уизли быстро уплыли вбок, но черный пес, помахивая хвостом, вприпрыжку бежал и бежал рядом с окном. Нечетко видимые люди на платформе смеялись, глядя, как пес гонится за поездом. Потом поезд сделал поворот, и Сириус пропал из виду. — Он не должен был нас провожать, — обеспокоенно сказала Гермиона. — Да ладно тебе, — возразил ей Рон. — Сколько месяцев бедняга не выходил на волю. Приехав в Хогвартс, я не чувствовал той радости, что была раньше. Мне было одиноко в школе. Хоть там и были мои друзья, но там не было моего крестного. Я очень скучал по Сириусу, хоть я и посылал ему много писем, но получал редко ответы на них. — Надеюсь, что каникулы наступят побыстрее, — проговорил грустно я, улыбаясь. На другое утро я проснулся первым в спальне. Я немного полежал, глядя, как плавает пыль в солнечном луче, проникшем через щель в пологе, и радуясь тому, что сегодня суббота. Первая неделя занятий казалась бесконечно долгой, как один сплошной урок истории магии. Судя по сонной тишине и свежести солнечного луча, солнце взошло совсем недавно. Я раздвинул полог кровати, встал и начал одеваться. Кроме птичьего щебета вдали да мерного, глубокого дыхания соседей-гриффиндорцев, ничего не было слышно. Я тихо открыл свою сумку, вытащил пергамент и перо, и пошел в общую гостиную. Направившись прямо к своему любимому мягкому креслу возле давно погасшего камина, я сел поудобнее, развернул пергамент и огляделся. Обычного мусора, накапливающегося здесь к концу дня — скомканных клочков пергамента, старых плюй-камней, конфетных оберток и пустых пузырьков из-под ингредиентов — сегодня не было. Не было и шапок, связанных Гермионой для эльфов. Лениво подумав о том, сколько эльфов уже отпущено на свободу, хотели они ее или нет, я откупорил чернила, обмакнул перо и, занеся его над гладким желтоватым пергаментом, глубоко задумался. Я сидел, глядя в пустой камин, и решительно не знал, что мне написать. Теперь я понял, насколько трудно было Рону и Гермионе писать мне летом письма. Как рассказать Сириусу обо всем, что случилось за неделю и задать вопросы, не дававшие покоя, но так, чтобы не поняли те, кто может перехватить письмо? Я долго сидел, уставясь в камин, но наконец пришел к решению и, снова окунув перо, начал писать: «Дорогой Бродяга! Надеюсь, что ты здоров. Первая неделя здесь была ужасной, и я рад, что она кончилась. У нас новый преподаватель защиты от Темных искусств — профессор Амбридж. Она почти такая же милая, как твоя мамочка. А пишу тебе потому, что то, про что писал тебе прошлым летом, опять случилось вчера вечером, когда я отбывал наказание у Амбридж. Скучаем по нашему самому большому другу, надеемся, что он скоро вернется. С каждым днем я все больше и больше скучаю по тебе. Пожалуйста, ответь поскорее. Всего хорошего. Гарри.» Я несколько раз перечитал письмо, пытаясь увидеть его глазами постороннего. Кажется, из него нельзя понять, о чем здесь говорится и кому оно адресовано. Я надеялся, что Сириус поймет намек о Хагриде и сообщит, когда Хагрид может вернуться. Открыто спрашивать я не хотел — это могло привлечь внимание к тому, чем занят Хагрид, пока он отсутствует в школе. Письмо, хотя и очень короткое, писалось долго: за это время солнце обогнуло чуть ли не половину гостиной, а в спальнях наверху уже слышалось движение. Аккуратно запечатав пергамент, я выбрался через портретную дверь и пошел к совятнику. Солнце уже стояло высоко, и, когда я вошел в совятник, окна без стекол ослепили меня: широкие серебристые снопы солнечного света насквозь пронизывали круглое помещение, где сидели на балках сотни сов, несколько обеспокоенных ярким светом. Некоторые, похоже, только что вернулись с охоты. Отыскивая глазами Буклю, я шел, задрав голову, и устланный соломой пол похрустывал под ногами, когда я наступал на косточки маленьких животных. — Вот ты где, — сказал я, увидев ее почти на самом верху сводчатого потолка. — Давай сюда. Тут у меня письмо. Тихо ухнув, она расправила большие белые крылья и спустилась ко мне на плечо. — Ну да, тут написано: «Бродяге», — сказал я, вкладывая ей в клюв письмо, и, сам не зная зачем, шепотом добавил: — Но оно для Сириуса, ясно? Букля мигнула желтыми глазами, и это означало, что она поняла. — Тогда счастливого полета. Я поднес ее к одному из окон, и, оттолкнувшись от моей руки, Букля взмыла в ослепительно яркое небо. Я смотрел ей вслед, пока она не превратилась в черную точку и не исчезла, а потом перевел взгляд на хижину Хагрида — домик был хорошо виден из этого окна и явно необитаем: занавески задернуты, дым из трубы не идет. Выходные пролетели очень быстро. Я уже думал, что хуже быть не может, но оказался не прав. Мало того, что эта министерская жаба не учит нас Защите от Темных Искусств, а теперь она еще и Генеральный инспектор. Хуже придумать нельзя! Иногда так и хочется написать Сириусу о том, что Амбридж делает в школе и как она меня мучит. Но взяв перо, я думал уже написать все на пергаменте, как ко мне пришла мысль о том, что если Сириус узнает про это, то он ни при каких обстоятельствах не станет сидеть дома, а мне не хотелось снова потерять крестного. И твердо для себя решил, что буду терпеть. Я понимал, что не говоря об этом Сириусу, я вру ему, но страх того, что я могу потерять его, никогда не увидеть, не услышать этот родной голос, заставлял мою совесть молчать.

***

Первым уроком у нас сегодня была История магии. Самый скучный предмет в мире. — Амбридж сегодня на истории магии, — хмуро сказал Рон. — Она еще не инспектировала Бинса. Спорить могу, она уже там. Но он ошибся: когда мы вошли, в классе был только профессор Бинс — он, по обыкновению, парил в нескольких дюймах над своим креслом, готовясь продолжить нудную повесть о войнах с великанами. Я даже не пытался следить за лекцией, что-то рисовал на пергаменте, не обращая внимания на грозные взгляды Гермионы, толкавшей меня в бок, пока один особенно болезненный толчок не вынудил меня поднять глаза. — Что тебе? — недовольно спросил я. Она показала на окно. Я обернулся. Снаружи сидела Букля и смотрела на меня сквозь толстое стекло; к ноге ее было привязано письмо. Непонятно: только что завтракали, почему не доставила письмо туда, как обычно? Ребята тоже указывали друг другу на Буклю. — Я обожаю эту сову, такая красивая, — шепнула Лаванда соседке Парвати. Я взглянул на профессора Бинса, который безмятежно бубнил, не замечая, что внимания ему уделяют еще меньше, чем всегда. Я тихонько слез со стула, пригнувшись, пробрался вдоль ряда, поднял задвижку на окне и бесшумно ее открыл. Отцепив письмо от лапки Букли, я закрыл окно, спрятав письмо в карман, и сел обратно. Я с нетерпением ждал окончания уроков. Когда прозвенел звонок с последнего урока, я вышел во двор. Спрятавшись в углу от ветра, с поднятыми воротниками меня уже ждали там Рон и Гермиона. Я развернул письмо и по дороге к ним прочел его. Письмо было написано рукой миссис Уизли: «Здравствуй, Гарри. Я хочу сообщить тебе не очень хорошую новость. Сириус немного приболел, хоть и сам говорит, что здоров. Не беспокойся, я о нём позабочусь и быстро поставлю на ноги. До встречи.» Мои глаза расширились в удивлении. — Что такое? От кого письмо-то? — спросил Рон. — От твоей мамы. — И что она написала? — Что Сириус приболел. — Гарри, не беспокойся, моя мама любого поставит на ноги, — сказал Рон, положив руку на мое плечо. — Я отправляюсь на площадь Гриммо. — Гарри, потерпи еще чуть-чуть, — сказала Гермиона. — Еще день, и зимние каникулы начнутся. Я с поникшим лицом направился в гостиную Гриффиндора.

***

Тело у меня стало сильным, гибким, гладким. Я скользил между блестящими металлическими перекладинами, по темному холодному камню. Я скользил по полу на животе. Было темно, но я видел вокруг мерцающие предметы странной переливчатой окраски. Поворачивал голову туда и сюда. На первый взгляд коридор был пуст, но нет — впереди сидел человек. Мой подбородок отвис, фигура его слабо светилась во тьме… Я высунул язык и ощутил запах человека… тот был жив, но дремал. Он сидел перед дверью в конце коридора… Я желал укусить человека, но нельзя поддаваться желанию. Меня ждет более важное дело… Но человек зашевелился, серебряный плащ свалился с его ног, и он вскочил. Его неясная мерцающая фигура надвигалась, нависала, он вынул из-за пояса волшебную палочку… У меня не было выбора… Я взвился с пола и раз, другой, третий всадил зубы в тело человека, чувствуя, как захрустели ребра и хлынула теплая кровь… Человек кричал от боли… потом умолк… съехал по стене… Кровь растекалась по полу… Нестерпимая головная боль… Голова раскалывается… — Гарри! Гарри! Я открыл глаза. Все тело покрылось холодным потом; простыни опутывали меня, как смирительная рубашка, и казалось, что к голове приложили раскаленную добела кочергу. — Гарри! Надо мной стоял перепуганный Рон. В ногах кровати маячили еще чьи-то фигуры. Я схватился за голову: боль застилала глаза… Я свесился с кровати, и меня вырвало. — Он заболел, — послышался испуганный голос. — Надо кого-то позвать. — Гарри! Гарри! «Надо сказать Рону, во что бы то ни стало сказать…» Хватая ртом воздух, полуослепший от боли, я сел. Я с трудом сдерживал подступающую рвоту. — Твой папа, — пропыхтел я. — На него напали… — Что? — не понял Рон. — Твой отец! Его кто-то укусил, это серьезно, повсюду была кровь. — Пойду позову помощь, — раздался тот же испуганный голос, и кто-то выбежал из спальни. — Гарри, друг, — неуверенно сказал Рон, — Тебе приснилось. — Нет! — очень важно было, чтобы Рон меня понял. — Это был не сон… необычный сон. Я был там, я это видел… Я это сделал. Я слышал тихие голоса Симуса и Дина и не прислушивался к их словам. Боль во лбу понемногу ослабевала, но я все еще потел и меня трясло как в лихорадке. Снова подкатила тошнота, и Рон отскочил назад. — Гарри, ты не здоров, — проговорил он дрожащим голосом. — Невилл пошел за помощью. — Я здоров! — я закашлялся и вытер рот пижамой. Меня била неудержимая дрожь. — Я в порядке, ты об отце беспокойся, мы должны выяснить, где он. Он истекал кровью… я был… я был огромной змеей. Я попытался встать с кровати, но Рон толкнул меня назад. Где-то рядом перешептывались Дин и Симус. Одна минута прошла или десять — я не знал. Я сидел, дрожал, чувствовал, что боль потихоньку уходит из шрама. Потом послышались торопливые шаги на лестнице и голос Невилла: — Сюда, профессор. Профессор МакГонагалл — в халате из шотландки, очки на костистой переносице перекошены — торопливо вошла в спальню. — Что случилось, Поттер? Где болит? Я никогда еще так ей не радовался — сейчас мне нужен был кто-то из Ордена Феникса, а не тот, кто будет хлопотать надо мной и потчевать ненужными зельями. — Отец Рона, — я сел. — На него напала змея, и ему плохо, я видел, как это случилось. — Что значит «видел»? — спросила МакГонагалл, сведя брови. — Не знаю, я спал, а потом очутился там… — Хотите сказать, вам это снилось? — Да нет же, — неужели никто из них не поймет? — Сперва мне снилось что-то совсем другое, какая-то глупость… а потом вмешалось это. Это было на самом деле, не в моем воображении. Мистер Уизли спал на полу, на него напала гигантская змея, он истекал кровью, он упал, надо выяснить, где он. Профессор МакГонагалл смотрела на меня сквозь перекошенные очки так, словно увидела нечто ужасное. — Я не вру, и я не сумасшедший! — голос у меня взвился до крика. — Говорю вам, я видел, как это случилось! — Я верю вам, Поттер. Надевайте халат — мы идем к директору. Мимо безмолвных Невилла, Дина и Симуса мы вышли за ней из спальни, спустились по винтовой лестнице в гостиную, откуда через портретную дверь вышли в освещенный луной коридор Полной дамы. Через несколько минут мы остановились перед каменной горгульей, сторожившей вход в кабинет Дамблдора. — Летучая шипучка, — сказала профессор МакГонагалл. Горгулья ожила и отскочила в сторону, стена позади нее разошлась, открыв каменную лестницу, непрерывно бегущую вверх наподобие спирального эскалатора. Мы встали на движущиеся ступени, стена за нами закрылась с глухим стуком, и лестница понесла нас наверх тугими кругами. И вот — блестящая дубовая дверь с латунным молотком в виде грифона. Профессор МакГонагалл трижды стукнула молотком-грифоном, и голоса разом смолкли, словно их выключили. Дверь сама собой открылась, и следом за МакГонагалл я и Рон вошли в кабинет. В комнате царил полумрак: непонятные серебряные приборы не жужжали и не пыхали дымом, как обычно, а стояли неподвижно и безмолвно, портреты прежних директоров и директрис дремали в своих рамах. Спрятав голову под крыло, спала на своем шестке за дверью чудесная красно-золотая птица, большая, как лебедь. — А, это вы, профессор МакГонагалл… и… Дамблдор сидел за письменным столом в кресле с высокой спинкой; он наклонился вперед, и на него упал свет свечей, освещавших разложенные на столе документы. На нем был великолепно расшитый пурпурно-золотой халат, надетый поверх белоснежной ночной рубашки, но выглядел Дамблдор нисколько не сонным. Пронзительный взгляд голубых глаз остановился на профессоре МакГонагалл. — Профессор Дамблдор, — сказала она, — У Поттера был… был кошмар. Он говорит… — Это не кошмар. Профессор МакГонагалл обернулась ко мне и слегка нахмурилась. — Хорошо, Поттер, сами расскажите директору. — Я… я правда спал. Притом, что я был в ужасе и отчаянно хотел все объяснить Дамблдору, меня задело, что тот смотрит не на меня, а на переплетенные пальцы своих рук. — Но это был необычный сон… Это было на самом деле… Я видел, как это произошло, — я глубоко вздохнул. — Отец Рона, мистер Уизли, на него набросилась гигантская змея. Произнесенные слова как будто еще отдавались в комнате и звучали немного нелепо, даже смешно. Наступила пауза. Дамблдор откинулся в кресле и задумчиво смотрел в потолок. Бледный, потрясенный Рон переводил взгляд с меня на Дамблдора. — Как вы это увидели? — спокойно спросил Дамблдор, по-прежнему не глядя на меня. — Не знаю… — сердито ответил я. — Ну, мысленно, что ли… — Вы меня не поняли, — все так же спокойно сказал Дамблдор. — Я спрашиваю, помните ли вы, откуда наблюдали за этим нападением. Стояли рядом с жертвой или видели сцену сверху? Вопрос поразил меня, я изумленно уставился на директора — как будто все уже знает… — Я был змеей. Я видел ее глазами. Стало тихо. Потом Дамблдор, глядя теперь на побелевшего Рона, резко спросил: — Артур серьезно ранен? — Да, — с силой произнес я. Почему они никак не раскачаются, неужели не понятно, сколько крови потерял человек, если бок ему прокусили такие длинные зубы? И почему Дамблдор не удостоит меня взглядом? Но Дамблдор встал с такой внезапностью, что я вздрогнул. Директор обратился к одному из портретов, висевшему под самым потолком. — Эдвард! — властно произнес он. — И вы, Дайлис! Волшебник с землистым лицом и короткой черной челкой, и его соседка, пожилая ведунья с длинными серебряными локонами, как будто бы крепко спавшие, мгновенно открыли глаза. — Вы слушали? — спросил Дамблдор. Волшебник кивнул, волшебница ответила: — Естественно. — Он рыжий, в очках, — сказал Дамблдор. — Эдвард, вам надо поднять тревогу, позаботьтесь, чтобы его нашли наши люди… Оба кивнули и боком ушли из своих рам, но не появились на соседних портретах (как это обычно бывало в Хогвартсе), а просто исчезли. На одной картине остался только задник — черный занавес, а на другой — красивое кожаное кресло. Я заметил, что другие директора и директрисы, мирно дремавшие и похрапывавшие самым натуральным образом, нет-нет да и поглядывали на меня украдкой из-под полуопущенных век. Теперь стало ясно, кто здесь разговаривал перед нашим приходом. — Эдвард и Дайлис были самыми прославленными директорами Хогвартса, — сказал Дамблдор, стремительно пройдя мимо нас к великолепной птице, спавшей возле двери. — Настолько знаменитыми, что их портреты висят во многих важных учреждениях волшебников. Они свободно перемещаются между своими портретами и поэтому могут сообщить нам, что происходит в других местах. — Но мистер Уизли мог быть где угодно! — сказал я. — Садитесь, пожалуйста, все трое, — попросил Дамблдор, словно не слыша меня. — Эдвард и Дайлис могут на несколько минут задержаться. Профессор МакГонагалл, будьте любезны, вызовите стулья. Профессор МакГонагалл вынула из кармана халата волшебную палочку и взмахнула ею. Из воздуха возникли три деревянных стула с прямыми спинками, совсем не такие, как уютные ситцевые кресла, которые наколдовал Дамблдор в Министерстве, когда слушалось мое дело. Я сел и через плечо наблюдал за Дамблдором. Тот гладил пальцем Фоукса по золотой хохлатой голове. Феникс сразу проснулся, поднял красивую голову и блестящими темными глазами смотрел на Дамблдора. — Нам будет нужно предупреждение, — очень спокойно сказал Дамблдор птице. Вспышка пламени, и феникс исчез. Но в это время справа под потолком раздался крик: волшебник по имени Эдвард, слегка запыхавшийся, снова появился в своей раме. — Дамблдор! — Какие новости? — сразу откликнулся тот. — Я кричал, пока кто-то не прибежал, — сообщил волшебник, вытирая мокрый лоб о висевший сзади занавес. — Сказал, что слышал внизу какое-то движение… Они не сразу мне поверили, но спустились посмотреть. Вы знаете, внизу наблюдать некому — портретов там нет. Короче говоря, через несколько минут его принесли. Вид неважный, весь в крови. Когда они ушли, я перебежал в портрет Эльфриды Крэгг, чтобы разглядеть получше… — Хорошо, — сказал Дамблдор, а Рон в это время судорожно приподнялся. — Значит, Дайлис увидит, когда его доставят… Через минуту на своем портрете появилась волшебница с серебряными локонами, она села в кресло, откашлялась и сказала: — Да, его доставили в больницу святого Мунго. Пронесли мимо моего портрета, выглядит плохо… — Благодарю вас, — ответил Дамблдор. Он повернулся к МакГонагалл: — Минерва, надо разбудить остальных детей Уизли. — Конечно. Профессор МакГонагалл встала и быстро пошла к двери. Я скосился на Рона — на лице у того застыл ужас. — Дамблдор, как быть с Молли? — задержавшись у двери, спросила МакГонагалл. — Этим займется Фоукс, когда проверит, нет ли поблизости незваных гостей. Но, возможно, она уже знает… благодаря этим превосходным часам… Я понял, что речь идет о ее часах, показывавших не время, а местонахождение и состояние каждого члена семейства Уизли, и с болью подумал, что стрелка мистера Уизли до сих пор показывает на смертельную опасность. Но время было позднее. Миссис Уизли, наверное, спит и не следит за часами. Я похолодел, вспомнив, что боггарт у миссис Уизли принял вид ее мужа, бездыханного и окровавленного, в съехавших набок очках… Но мистер Уизли не умрет… Он не может умереть… Дамблдор тем временем рылся в буфете поблизости от меня и Рона. Наконец он извлек оттуда закопченный старый чайник и осторожно поставил на письменный стол. Поднял волшебную палочку и тихо сказал: «Портус!» Чайник задрожал, оделся странным голубым сиянием, а потом успокоился, черный, как прежде. Дамблдор подошел к другому портрету — волшебнику с умным лицом и остроконечной бородкой. Этот был одет в цвета Слизерина — серебряный и зеленый — и спал, по-видимому, так крепко, что не слышал Дамблдора, пытавшегося его разбудить. — Финеас, Финеас. Люди на портретах перестали притворяться спящими, они зашевелились в своих рамах, чтобы лучше видеть происходящее. Умный с бородкой-клинышком по-прежнему изображал спячку, и некоторые тоже стали выкрикивать его имя: — Финеас! Финеас! Финеас, блин! Прикидываться дальше было невозможно, он нарочито вздрогнул и широко раскрыл глаза. — А? Что? Где? — Надо, чтобы вы еще раз посетили свой другой портрет, Финеас, — попросил Дамблдор. — У меня новое сообщение. — Посетить мой другой портрет? — скрипучим голосом спросил Финеас с притворным зевком (при этом взгляд его обежал комнату и остановился на мне). — Ну, нет, Дамблдор, я сегодня ужасно устал. Что-то знакомое почудилось мне в его голосе. Где я его слышал? Но вспомнить мне помешали другие портреты на стенах — слова Финеаса вызвали бурю негодования. — Нарушение субординации, сэр! — взревел дородный красноносый волшебник, потрясая кулаком. — Неисполнение приказа! — Честь обязывает нас служить нынешнему главе Хогвартса! — воскликнул дряхлый волшебник, в котором я признал Армандо Диппета, предшественника Дамблдора. — Стыдно, Финеас! — Внушить ему, Дамблдор? — спросила остроглазая ведьма и подняла необыкновенно толстую волшебную палочку, смахивающую на трость. — Ну, хорошо, — согласился волшебник по имени Финеас, глядя на ее палочку с некоторой опаской. — Хотя вполне возможно, что он уже ликвидировал мой портрет так же, как разделался с большинством предков… — Сириус знает, что не должен уничтожать ваш портрет, — сказал Дамблдор, и я сразу вспомнил, где я слышал голос Финеаса: этот голос шел из пустой рамы в моей спальне на площади Гриммо. — Вы передадите ему, что Артур Уизли тяжело ранен, и что его жена, дети и Гарри Поттер скоро прибудут к нему в дом. Вы поняли? — Артур Уизли ранен, жена, дети и Гарри Поттер остановятся у него, — скучающим голосом повторил Финеас. — Да, да… хорошо. Он нырнул за раму портрета и скрылся из виду, в ту же секунду дверь кабинета открылась. Профессор МакГонагалл ввела Фреда, Джорджа и Джинни, встрепанных и ошарашенных, в ночной одежде. — Гарри, что происходит? — с испугом спросила Джинни. — Профессор МакГонагалл говорит, ты видел, как ранили папу… — Ваш отец был ранен при выполнении задания для Ордена Феникса, — опередил его Дамблдор. — Его доставили в клинику магических недугов и травм — в больницу святого Мунго. Я отправляю вас в дом Сириуса, это ближе к больнице, чем «Нора». Там вы встретитесь с матерью. — Как мы доберемся туда? — спросил Фред. Сейчас он был не похож на себя. — Летучим порохом? — Нет, — ответил Дамблдор. — Сейчас это небезопасно — за Сетью ведется слежка. Вы отправитесь через портал, — он показал на невыразительный старый чайник, стоявший на столе. — Мы ждем сообщения от Финеаса Найджелуса… Прежде чем отправить вас, я хочу убедиться, что путь свободен. Посреди кабинета на миг вспыхнуло пламя, от него осталось золотое перо, медленно опускавшееся на пол. — Это предупреждение Фоукса, — сказал Дамблдор, поймав его на лету. — Профессор Амбридж знает, что вас нет в спальнях… Минерва, идите и отвлеките ее — придумайте что угодно. В развевающемся халате МакГонагалл устремилась к двери. — Он сказал, что будет рад, — раздался скучающий голос за спиной Дамблдора: волшебник Финеас снова появился у себя, на фоне слизеринского знамени. — У моего праправнука всегда был странный вкус по части гостей. — Тогда подойдите сюда, — обратился Дамблдор ко мне и всем Уизли. — Быстро, пока не появились провожатые. Мы сгрудились возле его стола. — Вы все уже пользовались порталом? Мы кивнули, и каждый протянул руку к закопченному чайнику. — Хорошо. На счет три: раз… два… Все случилось в одно мгновение — раньше, чем Дамблдор произнес «три». Я посмотрел на него — мы были совсем рядом — и ясные голубые глаза Дамблдора остановились на моем лице. Сразу же шрам на лбу обожгло страшной болью, словно открылась старая рана, и неожиданная, беспричинная ненависть вспыхнула в моей душе, такая лютая, что больше всего на свете мне захотелось броситься на этого человека, впиться в него зубами, терзать… — …три. Я ощутил сильный толчок пониже пупа, пол ушел из-под ног, рука намертво прилипла к чайнику, и, стукаясь друг о друга, увлекаемые чайником, нас понесло куда-то в вихре красок и шуме ветра… — Прочь отсюда, отродье, предавшее свою кровь. Это правда, что ваш отец умирает? — Вон! — рявкнул другой голос. Я вскочил на ноги и огляделся. Мы прибыли на кухню в цокольном этаже дома двенадцать на площади Гриммо. Единственными источниками света были камин и оплывшая свеча, освещавшие объедки чьего-то ужина. К двери в прихожую убегал Кикимер. Перед тем как скрыться, он злобно оглянулся на нас и поддернул набедренную повязку. А к нам уже спешил встревоженный Сириус. Он был небрит и в черном халате, от него пахнуло перегаром, как от Наземникуса. — Что случилось? — он протянул руку и помог Джинни встать. — Финеас Найджелус сказал, что Артур тяжело ранен. — Спроси у Гарри, — откликнулся Фред. — Да, и я хочу услышать, — добавил Джордж. Близнецы и Джинни повернулись ко мне. Шаги Кикимера на лестнице стихли. — Это было… — заговорил я. Им рассказывать оказалось еще труднее, чем Дамблдору и МакГонагалл. — У меня было… вроде… видение. Я рассказал все, что видел, но изменил рассказ так, как если бы наблюдал за нападением змеи со стороны, а не смотрел на это ее глазами. Рон, по-прежнему белый как простыня, глянул на меня, но ничего не сказал. Когда я кончил, Фред, Джордж и Джинни продолжали молча смотреть на меня. Я не понимал, мерещится это мне или нет, но в их глазах я прочел осуждение. Ну, если я виноват в том, что был свидетелем нападения, хорошо хоть не сказал, что был при этом внутри змеи. Фред повернулся к Сириусу: — Мама здесь? — Она, может быть, еще ничего не знает. Важно было переправить вас до того, как вмешается Амбридж. А сейчас, я думаю, Дамблдор даст ей знать. — Нам надо сейчас же в больницу святого Мунго, — сказала Джинни. — Она оглянулась на близнецов: оба еще в пижамах. — Сириус, одолжишь нам плащи или что-нибудь? — Подождите, нельзя вам мчаться в больницу! — промолвил он, кашлянув. — Нет, нам надо, и мы пойдем, — уперся Фред. — Это наш отец! — А как вы объясните, откуда узнали про несчастье, если больница даже жене еще не сообщила? — Какая разница? — вскинулся Джордж. — Такая! — сердито ответил Сириус и начал заходиться в приступе кашля. — Мы не хотим привлекать внимание к тому, что у Гарри видения и он видит вещи, которые происходят за сотни миль! Вы представляете, какие выводы сделает из этого Министерство? Фред и Джордж смотрели на него так, как будто им плевать на любые выводы Министерства. Рон был бледен и молчал. Джинни сказала: — Нам мог кто-то другой сказать… Не обязательно Гарри. — Кто, например? — обозлился Сириус. — Слушайте, ваш отец пострадал, выполняя задание Ордена, обстоятельства и без того подозрительные — не хватало еще, чтобы дети узнали об этом через минуту после происшествия. Это может серьезно повредить Ордену… Кашель все усиливался. — Наш отец умирает, о чем мы тут говорим! — заорал Джордж. — Ваш отец знал, на что идет, и он не поблагодарит вас, если вы навредите Ордену! — ответил Сириус с хрипотой в голосе. — Тебе легко говорить, сидя тут! — взревел Фред. — Не вижу, чтоб ты рисковал своей шкурой! — Вот как обстоит дело… Вот почему вы не в Ордене… Вы не понимаете… Есть дело, ради которого стоит умереть. — Плевать нам на ваш дурацкий Орден! — выкрикнул Фред. Я решил уйти, чтобы не слышать перепалку между Фредом и Сириусом, но когда моя нога ступила за порог кухни, я услышал душераздирающий кашель. Повернувшись назад, я увидел Сириуса, который задыхается в приступе кашля. Я как ошпаренный кинулся к нему. Подбежав, я крепко-прекрепко обнял его. В ответ он тоже обнял меня, правой рукой гладил мои волосы, а левой — спину. — Как себя чувствуешь? — спросил я, шепча крестному на ухо. — Чуть голова кружится, а так все нормально. Не переживай, Сохатик, со мной все будет хорошо, — ответил он, не переставая гладить меня по голове и спине. Когда мы закончили обниматься, я потрогал лоб крестного. — Вроде бы температуры нет, но на всякий случай померяй. А где лежит градусник? — У меня в комнате на тумбочке. — А где твоя комната? — Давай покажу, а то ты еще перепутаешь комнату. Я помог Сириусу встать и мы вместе вышли из кухни. Поднявшись по лестнице и пройдя по коридору, я увидел дверь, а над ней была табличка, где было написано «Sirius». Зайдя в комнату, я подошел к тумбочке, взял градусник и передал его крестному. Спустя пять минут Сириус достал градусник, который показал тридцать семь и семь. — Вроде ничего страшного, но полежать тебе все-таки не помешает. Ты ложись, а я сделаю чай с лимоном, он поможет горлу. — Как я могу спать в такое время? Артур ранен, ребята не лягут спать, пока им не придет известие от Молли. — Я не говорю, что тебе нужно спать, просто полежи. Ты ложись, а я сейчас вернусь. Выйдя из комнаты, я спустился на кухню. Я пытался не обращать внимание на Рона и других Уизли, но когда мои глаза скользнули по Фреду и Джорджу, я не смог сдержать себя. — Буду надеяться, вы довольны, — сказал я с раздражением в голосе. — Ты про что? — спросил Джордж. — Благодаря вам Сириус чуть не задохнулся в приступе кашля! — В отличие от него, наш отец пострадал, когда выполнял задания Ордена. А Сириус сидит тут спокойно, не рискуя своей жизнью! — добавил Фред. — А вы думаете, ему нравится тут сидеть? Он до жути не мог терпеть своих родителей, он с шестнадцати лет сбежал отсюда и не хотел никогда сюда возвращаться. Если бы его не считали убийцей, то он бы тоже, как ты выразился, Фред, рисковал своей шкурой. А так он не может! Потому что у Министерства не хватило мозгов узнать правду через сыворотку правды. Вы знаете, каково это — просидеть в Азкабане двенадцать лет, зная, что ты не виноват ни в чем? — я уже не мог сдерживать гнев. — В отличие от твоего крестного, наш отец лежит с ранением в больнице. — В отличие от вашего отца, он там лежит, и целители сделают все, чтоб его спасти, а если у Сириуса поднимется температура, то, в отличие от вашего отца, его нельзя будет везти в больницу — там сразу поймут, кто он! А потом об этом сообщат в Министерство, а Фаджу будет только в радость. Увидите, как Сириус страдает и умирает на глазах! Сделав чай, я пошел к Сириусу в комнату. Зайдя, я сел возле уже спящего Сириуса и легонько потряс его за плечо. Я не сразу придал этому значение, но когда второй раз не получилось его разбудить, я решил потрогать лоб. Притронувшись губами ко лбу крестного, меня охватил ужас, страх и паника. Лоб Сириуса был горячим. Я решил померить температуру. Сунул градусник и через пять минут вытянул его. То, что я увидел, привело в шок — на градуснике было тридцать девять и шесть. Я не знал, что делать, но единственное, что пришло мне в голову — растереть Сириуса уксусом, чтобы как-то сбить температуру. Выйдя из комнаты, я мигом спустился на кухню и услышал голос миссис Уизли. — Он поправится, — сказала она усталым голосом. — Попозже пойдем и навестим его. Сейчас с ним сидит Билл, утром он не пойдет на работу. Фред упал в кресло и закрыл лицо руками. Джордж и Джинни бросились к матери и обняли ее. Рон неуверенно засмеялся и разом опорожнил бутылку. Не обращая внимания на них, я подбежал к шкафу и начал искать уксус. — Гарри, с тобой все хорошо? — спросила миссис Уизли. Не знаю, что на меня нашло, но я со слезами сказал: — У Сириуса температура тридцать девять и шесть. Я не знаю, что делать. Я боюсь потерять его. — Гарри, — миссис Уизли заключила меня в объятия. — Не беспокойся. Я сейчас собью температуру. Я поставлю его на ноги, а ты иди, поспи. И вас это тоже касается. Перестав меня обнимать, миссис Уизли пошла наверх, а я остался стоять внизу. — Не беспокойся, Гарри, с Сириусом все будет хорошо. Моя мама любого поставит на ноги. Я поднялся в комнату, где мы с Роном ночевали в последние недели лета, но если Рон сразу забрался в постель и через минуту уснул, то я продолжал сидеть одетый, привалившись к металлическим прутьям кровати. Я нарочно сохранял неудобную позу, чтобы не задремать. В голове крутилась одна и та же мысль: «Пусть с Сириусом все будет хорошо». Полежав так минут пять, я не выдержал и пошел к крестному. Найдя нужную дверь, я открыл ее и увидел, как миссис Уизли растерла Сириуса уксусом. Она не обращала на меня внимания, и это было мне на руку. Закончив, она отжала полотенце и перевернула Сириуса на живот. Сделав несколько шагов, я подошел к кровати. — Как он? — Гарри, ты почему не спишь? Может, дать тебе снотворное? — Не надо. Просто не могу уснуть, потому что… — Переживаешь за Сириуса. Я кивнул в ответ. — Как он? — Температура спала до тридцати семи. Я растерла его уксусом. Температура до утра придет в норму. Я присел возле Сириуса. Не знаю почему, но с моих глаз капали горькие слезы. — Поправляйся поскорее, — прошептал я, поцеловав крестного в щеку. — Гарри, иди отдохни, не мучай себя. Сириусу будет не в радость узнать, что ты из-за него не спал всю ночь. Ты же знаешь, какой он человек. Иди поспи. Сделай не для себя, а для него. Он очень любит тебя, Гарри. Он без тебя жить не может, души не чает в тебе. Если хочешь, чтобы он выздоровел, то заботься о себе. Я понимал, что в чем-то миссис Уизли права, но легче мне не стало. Вздохнув, я вышел из комнаты.

Конец POV Гарри Поттер

— Напугал же ты ребенка, Сириус, — сказала Молли, смотря на Блэка. — Поправляйся. Ты очень нужен своему крестнику. Когда Рон проснулся, Гарри сделал вид, что тоже выспался. Во время обеда прибыли их чемоданы из Хогвартса — теперь можно было одеться как маглы и пойти в больницу святого Мунго. Все, кроме Гарри, были счастливы и болтали без передышки, пока переодевались в футболки и джинсы. Провожать их в больницу явились Тонкс и Грозный Глаз. Ребята встретили их радостными криками, смеялись над котелком Грюма, лихо надвинутым на бровь, чтобы скрыть волшебный глаз, и на полном серьезе уверяли его, что в метро гораздо менее заметной будет Тонкс, которая снова обзавелась короткими ярко-розовыми волосами. — А где Гарри? — спросила Молли у детей. — Он сказал, что не пойдет с нами и останется тут, с Сириусом, — ответил Рон. Поднявшись в комнату Сириуса, она увидела Гарри, сидевшего на кровати. Он держал руку крестного. — Гарри, собирайся, нам скоро отправляться. — Я останусь тут. Посмотрю за Сириусом. — Тебе не о чем беспокоиться, Гарри, за Сириусом посмотрит Римус, пока нас не будет. С неохотой Гарри и миссис Уизли вышли в коридор, через несколько минут Гарри был готов. В коридоре с Тонкс, Грюмом, Роном и другими членами семейства Уизли стоял Римус. — Римус, спасибо тебе огромное, что согласился посмотреть за Сириусом, — поблагодарила Молли. — Всегда пожалуйста, — Римус повернулся в сторону Гарри. — Не беспокойся, Гарри, я пригляжу за Сириусом, — сказал с улыбкой мужчина. Когда все вышли из дома, Римус прошел в комнату Сириуса, присел к нему на кровать и повернулся в сторону друга. Глаза Блэка открылись после долгого сна. — С возвращением, Бродяга, — сказал Римус с улыбкой. — Где все? — Они отправились к Артуру в Мунго, — ответил Лунатик. — Как себя чувствуешь? — Намного лучше. — Ну ты и напугал Гарри. Молли говорила, что он всю ночь не спал, пока не пришел к тебе. Молли еле-еле заставила его лечь спать. Гарри до последнего не хотел ехать, пока Молли не сказала, что я посижу с тобой. — Бедный ребенок, не спал всю ночь из-за меня. — Не вини себя. Хоть вы и виделись один раз, и с тех пор прошел год, но за это время он успел прикипеть к тебе. Я сейчас принесу твои лекарства. Молли сказала, чтобы я дал тебе таблетки и зелья, когда ты встанешь. Это поможет тебе быстрей поправиться, — сказал Римус, встав с кровати. Через некоторое время Римус вернулся со стаканом воды, коробкой таблеток и бутылочкой зелья. — С таким темпом я сам скоро зельем стану! — Давай пей. Ты это делаешь не для меня, а для себя. Я знаю, не сильно приятно пить некоторые зелья и таблетки, но сделай это для Гарри. Он очень любит тебя, Сириус. У него сердце кровью обольется, если тебя не станет. — Ладно, так уж и быть, выпью, но это только ради Гарри. Римус подал стакан с водой. Взяв стакан и таблетку, Сириус выпил лекарство и зелье. *** Через час в коридоре послышались голоса. — Кажется, наши прибыли, — сказал с улыбкой Римус. Сириус хотел уже встать, но Римус схватил его за плечи. — Лежи, тебе нельзя еще вставать. Я сам приведу Гарри к тебе. Закатив глаза, Сириус лег обратно. Выйдя из комнаты, Римус спустился вниз. — Гарри, — мальчик обернулся в сторону Римуса. — У меня для тебя есть сюрприз. Уверяю, он тебе понравится. Взяв Гарри за руку, Римус повел мальчика наверх, и они зашли в комнату. — Бродяга, смотри кого я тебе привел, — улыбаясь, произнес Римус. — Сириус! — крикнул Гарри, кинувшись к постели. — Как себя чувствуешь? — Не волнуйся, Сохатик, скоро на ноги встану. Бедный ты мой ребенок, — Сириус приложил руку к щеке Гарри. — Из-за меня ты не спал всю ночь. — Но как я мог спать, зная, что тебе плохо? — Я думаю, что после прошлой ночи Гарри тебя одного не оставит, — улыбнулся Римус. — Уж слишком вы привязаны к друг другу, — прошептал Лунатик. — Всем немедленно спускаться вниз! Обед готов! — крикнула миссис Уизли. — Гарри, иди ешь, а со мной посидит Римус, — сказал Сириус. — У меня есть идея получше, — ответил Гарри, выйдя из комнаты. — Как ты думаешь, что он задумал, Лунатик? — Ума не приложу. Через пять минут пришел Гарри. В руках он держал поднос, на котором стояли тарелка супа с ложкой и чашка с чаем. — Профессор Люпин, идите вниз. Дальше я уже сам. Римус, пожав плечами, вышел из спальни. Подойдя к кровати, Гарри сел возле Сириуса. — Тебе надо поесть. Так быстрей придут силы, — объяснил Гарри, зачерпнув ложкой суп. — Я поем, но с условием. — Каким? — Что ты тоже поешь. Спустя время тарелка супа и чашка чая были опустошены. — Тебе не помешало бы поспать, Гарри. — Еще успею отоспаться, мне надо тебя на ноги поставить. Он потянул мальчика за руку, и через пару секунд Гарри лежал на подушке. — Я позволю тебе поставить меня на ноги, если ты поспишь со мной. Улыбнувшись, Гарри залез под одеяло. — Закрывай глаза и спи. В доме у нас живет паук. Терпел он сильную боль. Знай, только знай, паучок тебя не тронет. Да, да, — произнес Сириус, обняв Гарри правой рукой, а левой — гладил по волосам юного Поттера. — Паучок заснул. Спи, спи. Мышку он укусил. Спи, спи. Сладких снов, Сохатик, — закончил Сириус с улыбкой, прикрыв глаза. — Люблю тебя, Сириус, — промолвил сквозь сон Гарри.