Поцелуй, который не считается

      — Выбирай правильных мужчин, — сказала ей как-то Бунтан.       Да-да, конечно. Только Бунтан советы и давать! Той самой Бунтан, которая перепихивалась по углам с этим гнидой Шизумой, пока его шестёрки стояли на стрёме. Шизумой, который киданул их и слинял. Смех, да и только.       А теперь эта Бунтан запала на Кагуру. Чувак он видный, спору нет, тем более будущий Мизукаге, вот только уголовнице Бунтан с ним ловить нечего. В жёны ему подберут какую-нибудь овечку из приличной семьи, так сказать, без жизненного опыта. На что Бунтан зарилась, на место полюбовницы?       В любом случае и это сейчас акуле под хвост полетело. Кагуры нет, Бунтан стискивает зубы и воет по ночам в подушку. Очередная её связь с мужиком разорвана в клочья.       Для кого-то выражение «красная нить судьбы» — всего лишь красивые слова. Но не для Хебиичиго. Она эти сучьи нити судьбы наяву видит, вернее, тонкие, тоньше волоса петли чакры, что протягиваются между людьми и завязываются узелками, и чем крепче отношения, тем больше связей. Ей ли, способной сшить из чакры что угодно, этого не замечать!       А вот у Хебиичиго таких уз нет. Да и не нужны они, только мешают. И заводить не с кем, ну не с помойными же бомжами и не с зеками! Она хотела быть свободной, как птица, летать над этой выгребной ямой жизни. И ведь свинтила же на вольные хлеба, так чего её потащило назад, спасать этих лохов, которые себя пяткой в грудь били и свистели про дружбу?       Вот и сейчас сидела она в глухих чигирях, защищала деревенских от отряда Фунамуши. Бунтан и Кьёхо лично поклялись ему кишки выпустить за Кагуру, ну так ладно, Хебиичиго поможет. Если случай подвернётся.       И ещё кои-чьи вопли о том, что нельзя быть одному, что человеку нужен человек и прочей лабуде привели её сюда. Пропадёт ведь он тут без неё, на первой облаве пропадёт. Как пить дать.       Хебиичиго тенью скользит между домами, крадётся под разрушенной оградой. Бабочки порхают, хищные птицы тонко кричат в недоступной выси. Жизнь продолжается, а они, человеки, тут, может, полягут этой ночью. Солнце уже клонится к закату, золотит верхушки облаков, а подбрюшье у них тёмное, мрачное. Вспори иголкой, и прольётся дождь с туманом. Стихия Воды, родная и знакомая, где ещё им сражаться, как не в её изменчивой и могучей власти?       А эти, из Страны Огня, не от мира сего.       Метал обнаруживается на каменной галерее, назвать это крепостной стеной язык не повернётся. Смотрит поверх крыш в сторону, где засели пираты, шёпотом задвигает, что будет сильным, что всех защитит. Занятный такой. Верняк, переживает за своих пропавших корешей: Бычару и Малахольного. Даже жалко его.       — У тебя опять одёжка порвалась, — лениво тянет Хебиичиго.       — Что? — он подпрыгивает на месте, рука привычно тянется к заднице. Крутится волчком, взгляд растерянный, напуганный. — Как? Где? Правда?       — Ой, не вопи так, — она притворно морщится. — Аж в ушах звенит. Я пошутила.       Он только выдыхает. Повёлся, как сопливый пескарёнок. Так на Кьёхо похож!       А её, похоже, подкупала эта детскость. Усыпляла бдительность. Настолько, что Хебиичиго выложила ему всё про своё житьё-бытиё. С чего бы, ни с кем ведь раньше о таком не трепалась.       — Прости, Хебиичиго-сан. Я должен защитить эту деревню! Ведь именно сюда вернутся Ивабе с Денки, тут должно быть безопасно!       — В прошлом у меня что ни день, одни вилы были. Вокруг помирали шиноби и посильнее меня, — нараспев произносит она, словами, точно стежками, медленно пришивая его внимание к себе. — Хочешь знать, как я выжила в битвах?       — Как? — бесхитростно спрашивает он. Вот как можно быть таким бакланом?       Хебиичиго медленно движется навстречу, пряча ладони в длинных рукавах. Камешки хрустят под высокими каблуками, точно рассыпающиеся кости. Глаза и губы подведены серым, и на нижних веках нарисованы тушью длинные стрелки-ресницы. Бунтан наводила критику, типа, так ты похожа на плаксу, а если ещё смажешь в бою… Дурочка. Что Хебиичиго её хабалистое мнение! Если макияж потечёт, она с чёрными тенями под глазами станет похожа на Духа Смерти, Шинигами, а это самый сок. Она пряха, что обрезает нити чужих жизней. И приятно холодит спрятанный под широким рукавом, закреплённый в перевязи на плече клинок Нуибари. Вот уж кто единственный друг, что не заложит и не кинет. Что легко скользнёт в ладонь и вспорет тонкую жилу на горле Метала. И жизнь толчками уйдёт с горячей кровью.       Нет. Она такого делать не будет. Красное не сочетается с зелёным. Металу она не может причинить боль. И никому другому не позволит.       — В бою я думала только о себе, — мурлычет она, щуря глаза от яркого солнечного света. — И ты так делай. Обещай! Будешь отвлекаться на других — пропадёшь. Жертвовать собой — тупо.       Метал молчит, опустив голову. Ветер ерошит его чёрные волосы, словно дорогущие шёлковые нити. Чего она сюда таскается? А чего он за ней таскается? Он первый начал!       А она не виновата.       Хебиичиго поворачивается и идёт назад, пока снова на него не залипла. Ну нахрена он ей сдался? Хотя мальчишка смазливый, только одет стрёмно. Она бы ему прикид поменяла, и причесон тоже. И можно будет хоть на витрину выставлять. А брови… если чуйка на тренды не подводила, а она её никогда не подводила, то через пару лет густые, тёмные, ярко подкрашенные брови войдут в моду, как и её свитер гофре оверсайз. И когда Метал поймёт, как он, оказывается, может нравиться девкам, Хебиичиго к нему уже и на кривой козе не подъедет.       И чёрт морской с ним. Надо выбирать правильных мужчин.       — Хебиичиго-сан… — доносится вслед. Без особой цели, просто грустное восклицание.       Сделать вид, что не расслышала, и уйти?       Но она, дурёха, оборачивается. А он смотрит так задушевно, грустно. Вот никогда этот домашний глупый мальчик не должен был её понять, а поди ж ты! Глядит прямо в душу, всю подноготную сечёт! А вдруг она в его глазах та самая, по слухам вкусная, клубника, а не сорняк хебиичиго, вся ценность которого в том, что он на эту самую клубнику листьями смахивает?       И какого хрена ей это приятно?       — Тебе ведь тоже тяжело перед боем, да? — тихо спрашивает он.       Ну тяжело, ему-то какое дело?       — Хочешь поговорить?       — О чём? — ухмыляется она. Опять хочет выслушать мансы о старателях? Ему ж невдогад, что когда он выбрасывает пакет с недоеденными чипсами, кто-то подберёт и дожрёт. Кто-то типа Хебиичиго, непонятно откуда взявшейся в мусорном городке, завелась там, поди, как мушки на гнилых фруктах. Или поведать Металу, как кромсать людишек, чтобы не зафаршмачить кровищей свои шабалы? Или о тюряге? Чего там ещё в её жизни было?       — Ну не знаю, — он смущённо чешет в затылке, взлохмачивая и без того взъерошенные волосы. Какой-то… невозможно милый, как пёсель или телёнок на верёвочке. Хороший. Внимательный. Ни разу слова плохого не сказал. Не нравились ей мощные высокие мужики с низкими голосами и горой мускулов, такие раньше хватали за шкибот, придушивали и отнимали найденный заплесневелый хлеб. Если что, она не смогла бы с ними совладать. От Метала опасности не исходило. Его звонкий голос не заставлял съёживаться, чтобы её не заметили. Он любил с ней трындеть, интересно ему это было, что ли? Сам лез, и стеснялся, и понимал, что не хочет быть рыбой-прилипалой. А когда говорил, быстро и сбиваясь, о том, что было ему по нраву, не мог порой слова в предложения правильно поставить, и она ему, так и быть, подсказывала. И выслушивала. И, сама того не замечая, тоже разводила тары-бары. Он ей как маленький сынок, а она как мамочка. Мамочка с руками по локоть в крови. Обхохочешься.       А сердце всё равно при виде такого ранимого Метала ёкало. Ничего-то он жизнь не прохавал, дома его, наверно, в вате держали, но ей и хотелось такого чистенького, может, чтобы и самой с ним стать чище.       Замутить с Металом? Она это серьёзно, ничего не попутала? Но он точно не обидит, не начнёт ржать как больной, как некоторые ржали: «Ты чё, до сих пор целка? Ни у одного кобеля на тебя не встал?»       Да, не встал. Не у всех есть такие буфера, как у Бунтан. Да и где тут телеса наращивать, когда в детстве она с голодухи пухла. Или набивала пузо какой-нибудь дрянью, а после неделю дристала. Но и потом почему-то не поправилась, даже когда чалила на нарах на тюремной баланде, вот уж чем пичкали вдоволь, аж из ушей лезло. Так и осталась скелетом с натянутой кожей, хоть в анатомичку сдавай на изучение коновалам вместо модели.       — Ну… Знаешь, когда плохо, я мечтаю, — Метал запрокидывает голову. — Там, в мечтах, становится легче, там всё просто, и тёмные мысли забываются. Вот ты о чём мечтаешь?       — Свалить отсюда подальше, пока жива.       — Это не мечта, — он оборачивается к ней, и глаза его загораются, а Хебиичиго сглатывает. — Ты же шьёшь просто потрясно! Я думаю, ты могла бы стать модельером, тебе бы подошло. Как это называется, мы там сигнализацию проводили… Модный дом. Модный дом Хебиичиго, звучит?       И улыбается так широко, что Хебиичиго ему верит.       Модельер. Она о таком и мечтать боялась, разве что в горячке. Модельерами становятся всякие лахудры из богатеньких семей, со связями, с образованием, за которых папики могут проплатить и устроить. Даже если у них нет таланта.       А она? Всё её образование: найденный на помойке журнал мод, засмотренный до дыр и выученный наизусть. С чётким пониманием, что она может лучше. И реклама с расфуфыренными тёлками, что вклинивалась между новостями по телику на зоне.       А вдруг получится? Её жизнь ведь только начинается. Хрен знает, сколько ей лет, на помойке дни рождения разве ж кто считает! Но месяки у неё пошли впервые в тюряге, так что, походу, она та ещё мелкая ссыкушка.       — И что, меня в этом твоём модном доме Конохи примут? — чушня какая. Ни одного толстосума она не одела в дизайнерские шмотки, зато многих зажмурила.       Метал поднимает вверх большой палец со словами:       — Я договорюсь.       — А ты о чём мечтаешь?       — Ставить трюки в фильмах. Но если честно… — он опять опускает голову и говорит совсем тихо, будто внутри что-то сломалось. — Чтобы с Ивабе и Денки всё было в порядке.       И вот это его пришибленное настроение она вынести не может. Решительно идёт вперёд, чтобы потрепать по голове, и вдруг, сама не понимая почему, привстаёт на цыпочки и прижимается губами к его губам.       Идиотина! Что за дичь она творит?!       Они замирают, как два лоха, касаясь губ друг друга и не двигаясь. Её глаза широко распахнуты, его — зажмурены, как при прыжке в воду. Два нецелованных салаги, и на что она рассчитывала? Видала только со стороны, как сосётся Бунтан.       Шторм и течь!       Она резко отстраняется, хватает ртом воздух, потому что, оказывается, сдуру забыла дышать.       Метал краснеет. Весь. Даже уши и шея над снудом. Глаза блестят, как от слёз. Отводит взгляд, закусывает такую же заалевшую губу. Она смотрит на эту картину, и её ведёт, пёс знает куда. И лицо тоже горит, и ладоням горячо. У этих, из Конохи, внутри пламя, что ли?       Она уже хочет бросить «проехали» и сбежать, но тут Метал глубоко вздыхает, а после мигом сокращает расстояние между ними и сгребает в объятия. Укладывается подбородком ей на плечо, щека к щеке. Прикосновения могут быть такими мягким?       И она окончательно теряется. В голове ни одной внятной мысли, словно от бутыля рисовой самогонки без закуси. Метал прижимает её за талию и спину, крепко-крепко, и мускулы у него неожиданно сильные, не бугристые, как у Кьёхо, но внутри — стальные тросы. Ему переломить ей сейчас позвоночник — как нефиг делать. Но ей впервые в жизни плевать на опасность. Ему она доверяет.       — Подожди, — сбивчито шепчет он. Чужое дыхание опаляет кожу. — Прости. Мне нужно понять, что я для тебя. Что мы… ты для меня… для нас…       Хебиичиго ничего не соображает. Она и сама сейчас не свяжет двух слов. Метал дрожит, и её саму трясёт, и сердце бухает где-то в горле.       А потом он касается губами уголка её губ. И она чуть поворачивается навстречу и зачем-то приоткрывает рот. Всё происходит само по себе. Он обхватывает её нижнюю губу, замирает, прижимает её к себе крепче, легонько отстраняется и снова повторяет. И Хебиичиго, по наитию, легонько сжимает его верхнюю губу своей и прикасается языком. Как проделывает это с непослушной ниткой, которая никак не хочет вдеваться в игольное ушко.       Стоять на цыпочках — ноги уже не держат. Она повисает в его объятиях, цепляется за плечи одной рукой, другую, которую не согнуть из-за Нуибари, заводит за спину. Метал такой тёплый. Живой. Дрожащий.       До одури вкусно с ним целоваться.       — Метал! — орут откуда-то снизу.       Хебиичиго узнаёт этот голос. Каваки. Она сторонится этого фраера, потому что чувствует, что они одного поля сорные ягоды.       — Метал, Сарада зовёт на собрание! Где ты там застрял?       Пошёл в жопу!       Они с Металом всего-то скользят губами по чужим губам. Потом одновременно подаются вперёд и неуклюже стукаются зубами. Это не больно. Но звонко и так позорно, что они отстраняются друг от друга. Ненамного. Глаз от глаз не отвести.       — Это для поддержки, — мямлит Хебиичиго. — Это по-дружески. Это не считается.       — А на который раз будет считаться? — с замиранием шепчет в ответ Метал.       А она почем знает? Машет рукой, отворачивается и быстро сбегает вниз, цокая каблучками. Спотыкается на ходу. Дурища!       Подбородок весь мокрый, но это почему-то не противно. Даже оттирать рукавом не хочется. Она чуть оглядывается, но из-за угла Метала уже не видно. Зато заметны тонкие нити чакры, что потянулись от её тенкецу к нему, малолетке из Конохи. Хебиичиго на ходу рвёт руками тонкие, неожиданно крепкие узелки. Никаких красных нитей судьбы, сейчас для них не время! Вот отомстят за Кагуру, окончат войну, она получит настоящую всамделешнюю амнистию, и тогда, может быть, они сами создадут те узы, которые захотят.       На западе, куда уходит солнце, сгущаются тучи. Ночью будет дождь.