Кто ты, Бункер?

      Швед заснул на полуслове, так и не рассказав Сулеме, что случилось с ним после встречи с бандитами. Вздохнул, замолчал как делал, когда подбирал нужное слово, потом ученая заметила, как расслабленно опустились его вздернутые плечи и все тело будто немного развернулось из зажатой, прячущейся позы.       Какое-то время она ещё смотрела на его согнутую спину и склоненную шею — от вида заметных под тельнухой острых лопаток, угловатых очертаний плеч у нее защемило сердце. В порыве бабской жалости, она погладила его по руке, по вихрастой макушке, потом приподнялась на локте и долго вглядывалась в его нахмуренное даже во сне лицо, пока сама не заснула.       На следующее утро ее разбирало любопытство, но Бункер так ничего и не рассказал, как она не намекала. Проснулся хмурый и вялый, все утро молчал, на вопросы о самочувствии коротко кивал головой, давая понять, что все нормуль, потом привел себя в порядок, немного поел, собрался и ушел.       Полдня где-то ходил, а вернувшись, потратил весь вечер на то, чтобы починить две раздолбанные рации, которые вручили ему свободовцы. При этом опять упорно молчал, как сыч, и имел крайне мрачный вид. Только когда садился за работу — сердито пробубнел:       — Анархисты охреньеть совсем! Хотят мей себе техником сделать. Их местный уйти в запой на до смьерти.       Сулема удивлённо округлила глаза.       — Серьезно? Он загнулся и они тебя к себе зовут? — Спросила, надеясь, что он разговориться, но фокус не удался. Бункер тяжело вздохнул, потер лицо ладонями, витиевато выругался на шведском, но ей ответил только одним слогом:       — Йа.       Потом вытащил из шкафа ящик с приборами и инструментами, стал копаться в нем, ушел в работу и следующие несколько часов Сулема больше не услышала от него ни слова.       Она успела даже подумать, что он мается сомнениями относительно присоединения к группировке, придумала ему какое-то подобие совета, если он всерьез начнет грузиться этим делом, но эта мысль в голове надолго не задержалась. Пришла другая, более острая, въедливая, и как она не запрещала себе ее произносить вслух — ближе к ночи все же озвучила.       Бункер к тому времени закончил с рациями и полулежал на своей койке, прихлебывая чай из банки, читал что-то в ПДА. Она сидела на своей стороне, зашивала одежду, и между делом спросила:       — А почему тебя никто из родных не пытался искать?       От этого вопроса швед поперхнулся и сел ровно.       — Ты о тьем сейтьйяс? — Посмотрел на нее пристально и напряженно. Она — на него. По тому, как потемнели его глаза, поняла, что все-таки не надо было этого спрашивать, но раз уже раскрыла рот, нужно было продолжать. Отмазки в духе, «а, забей, ни о чем» он не принимал. Раньше и вовсе мог набить за такое морду. Пришлось говорить.       — Ну, когда ты застрял здесь. Твоя…невеста знала где ты, родители, наверное, тоже, Тоббе… Почему никто из них не приехал искать тебя?       Бункер заметно сжал зубы так, что на скулах резко обозначились мышцы, долго выдохнул, мотнул головой и горестно ухмыльнулся.       — А кто кого в Зоне тогда искать? — Спросил, вглядываясь в нее болезненно и пытливо. «Сама разве не догадываешься» — означал этот взгляд.       — В смысле? За мной кого только не посылали… — Она с содроганием вспомнила первые месяцы жизни у Доктора после побега с научной станции. Тогда по ее голову к старику то и дело кто-то заявлялся, благо, он надежно прятал ее и защищал, иначе бы точно грохнули…       — За тобой ходить утьйеные и наемники. Они быть местные. А когда после пропажи нашей группы туристов ещё одна такой погибнуть — вояки закрыть для гражданский периметр, до тогда, пока Зона не быть расшириться ещё. Потом они бросить дэто дело, но тогда мей уже похоронить дома, наверное.       Сулема вздохнула — стало горько от понимания ситуации. Действительно, если за ним кто и приходил — их или не пропустили или арестовали, если сильно активно пытались пробраться за периметр. Доктор ей рассказывал, когда она собиралась бежать на Большую землю, что на кордоне военные ловили или отстреливали все, что шло из Зоны во внешний мир. Людей, животных, мутантов - зачастую особо не разбирали, к какому виду кто относится. Даже туристы иногда попадали под раздачу, если вовремя не предупреждали вояк на кордоне о своем приближении. Потом что-то резко поменялось, туристов всех, кто болтался на Кордоне, военные выперли и стали активно гонять теперь и тех, кто наоборот шел в Зону. Особо настырных хватали, сажали или депортировали, если не местные, но сами при этом в Зону далеко не лазили. Если приходили запросы на поиск людей — топтались с краю для виду, разводили руками, мол, дальше ходить не положено — аномальная зона, выдавали ищущим какую-то бумагу о том, что люди пропали без вести и все. Мало ли случаев в таких местах? Тем более туристы знали, куда идут, поэтому вся ответственность ложилась на них. Их предупреждали, что в Зоне можно умереть, они все равно туда шли, значит, военные здесь не при чем. Их дело следить за тем, чтобы из Зоны во внешний мир ничего не попадало, а не охранять придурков, которые лезут туда за приключениями на задницу.       Вспомнив этот разговор, Сулема пересказал его Бункеру. Тот только вздохнул.       — Йа-йа… я тоже предполагать, что мей искали, но их не пустить сюда. Военный до расширения Зоны стерегли кордон надёжно и в Зону не лазить. Они пойти туда, когда сталкеры обжить ее и найти дороги до Припяти. А я потьйти год тогда сидеть в темный долина в одинотьйку. Дэтот место не знать никто ещё, и не ходить там. — Сулема заметила, что он заговорил медленнее и тише, опустил взгляд вниз, потупился, будто заглядывая внутрь себя и поняла, что он сейчас может разговориться. Главное подтолкнуть в нужном направлении.       — Подожди, так ты же был на кордоне, когда попался бандитам? Как тебя занесло в Темную долину? — Спросила тоже негромко. Захотелось подсесть к нему рядом, приобнять за поникшие плечи, чтобы лучше чувствовать его состояние. Почему-то нравилось это, но она не стала даже пытаться. Вдруг собьёт его с настроя.       Он некоторое время помолчал, почесал растрепанную голову, огляделся, будто только что проснулся. Потом болезненно скривился и не слишком внятно стал рассказывать.       Лота плакала, умывая его разбитое лицо. Что-то лепетала сквозь слезы — он не мог разобрать. Хотел позвать, утешить, но не мог выговорить ни слова — губы слиплись от засохшей крови.       Потом что-то начало происходить с головой и зрением: образ девушки перед ним стал расплываться, голос отдалялся и зазвучал как из бочки — гулко и неестественно-низко. Он дернулся, потянулся к ней рукой, стараясь удержать — кисть тут же цепко перехватили, прижали к телу. В локте взорвался выворачивающий комок боли и все закачалось в душной темноте.       — Тихо-тихо, парень, не дёргайся так. Рано тебе пока. — Снова прозвучал рядом чужой голос, определенно мужской. Пэр не понял ничего из сказанного, разлепил еле поддающиеся веки и увидел говорящего. Им оказался длинный, темноволосый мужик в замызганной камуфляжной куртке.       Он держал в руках небольшой котелок и кусок бинта, которым, видимо, и умывал его. Увидев, что подопечный очнулся, он заглянул ему в лицо внимательнее, затем усмехнулся. Физиономия у него была странная: неестественно бледная и почти ничего не выражающая, с темными глазами, обведенными синей тенью.       — Очухался. Отлично, значит, сейчас дам тебе поесть. — Его дребезжащий, немного насмешливый тон, не совпадающий с равнодушным выражением лица, напомнил Пэру его предыдущих встречных, он инстинктивно потянулся рукой к ножу на боку, и мужик это действие тут же заметил. Сжал его кисть, отвёл в сторону от тела, качнул головой.       — Не надо этого делать. Оставь для другого раза. — Проговорил что-то поучающе. Пэр скривился от боли и осознания собственной беспомощности, скосил глаза, пытаясь увидеть руки мужика. Тот отставил котелок в сторону и одной рукой придерживал ему руку на земле, другой — поправил расстегнутую одежду на груди.       Пэр скосил глаза туда. Свитера на нем не было, куртка и рубашка были расстегнута до пояса, сбоку под одеждой лежало что-то небольшое, объемное, светящееся желто-зеленым светом. Оно было ощутимо теплым и, казалось, странно вибрировало.       Он потянулся свободной рукой к предмету, потрогал.       — Не прикасайся. — Снова мужик пресек его действие. — Эту вещь лучше голыми руками не трогать.       Пэр смирился. Уронил руку, расслабился. Он не понимал ни слова из речи этого странного человека, не было сил сопротивляться ему и вообще двигаться. Тело отзывалось болью на движения, голова трещала, как со страшного похмелья и кружилась. Было зверски плохо. Он закрыл глаза с мыслью, что ему уже все равно, что будет дальше, один черт он сейчас не может ничего изменить. Нефтяная темнота затекла под закрытые веки, закачалась, закружилась ещё сильнее и его затошнило, но совсем ненадолго, потом он стал падать. Куда падал — было не понятно, кроме темноты вокруг ничего не было, а падение длилось настолько долго, что ему не хватило сил дождаться столкновения с дном.       А оно оказалось мягким. Зыбким и колышущимся, как океан. Теплой, темной водой, в которую он погрузился с головой, но при этом мог дышать. Она закачала его, успокаивая и забирая всю боль, страхи и мысли. Он долго находился в ней, не осознавая себя и пространства вокруг. Иногда накатывала несознаваемая тревога и ощущение, что он вот-вот захлебнется этой водой — тогда он судорожно вздыхал поглубже и все на время снова проходило. Становилось тепло и безразлично.       Позже, как сквозь слой воды он снова начал различать голос человека рядом. Он говорил, говорил…       — Ну, вот. Покормить тебя опять не удалось. Вторые сутки валяешься без жратвы, это хреново. Что с тобой сталось, а? Судя по ожогам на спине, ты никак под выброс попал. Как только выжил… — Человек ненадолго ушел, потом снова сел рядом, продолжил вытирать ему лицо. По ощущениям оно уже было чистым, мужик только смачивал рассеченные места и ссадины на нем каким-то остро пахнущим, жгучим снадобьем. Порез на щеке был залеплен чем-то мягким и стягивающим вроде широкого пластыря, слабо чесался.       — Эту всю дрянь на твоей морде надо обработать, чтобы инфекции какой не было. Такого дерьма нам не надо. — К кому мужик обращался — было не понятно. Видимо, просто разговаривал сам с собой.       Какое-то время он ещё возился с его лицом, потом развернул на бок. Задрал одежду на спине и тоже стал чем-то замазывать отдельные места. Было больно, но будто не ему: тело дёргалось, а сознание воспринимало все, будто со стороны. Затем руки. Ладони, пальцы — там, где оставались незажившие волдыри.       Потом, наконец, его оставил в покое и он обратно соскользнул в темноту.       В следующий раз проснулся уже в более-менее сносном состоянии. На улице был вечер, рядом потрескивал костер, все тот же мужик что-то колдовал возле него с большой консервной банкой и продолжал бубнеть. Долгое время не обращал на него внимания, затем подошёл, уверенно ощупал бока, голову, аккуратно отодрал от щеки что-то липкое. Пэр охнул — больно, оно прилипло к бороде.       — О, очухался. — Воскликнул почти радостно. — Надеюсь, в этот раз на дольше. Поесть тебе надо, парень. Артефакт тебя подлечил, но и сожрал прилично. Так и загнешься от истощения еще.       Он указал пальцем на кисть руки Пэра, лежащую на животе. Все кости, сухожилия и вены под кожей проступали неестественно резко. Пэр скосил глаза, тоже глянул и равнодушно опустил веки.       — Ты вообще слышишь меня? — Мужик спросил громче, видимо, думая, что он не слышит, но Пэр все так же не отвечал. Ему было не понятно, чего от него хотят. Тогда мужик отошёл обратно к костру, зачерпнул чего-то из большой банки в меньшую и принес ему. Пахло от банки довольно вкусно.       К большому удивлению ему удалось поесть. С помощью мужика он сел, взял банку, принюхался к ее содержимому, присмотрелся. Там была похлёбка с кусками чего-то похожего на картофель. Зачерпнул немного кривой ложкой, всунутой ему в руки попробовал.       — Ешь давай. — Опять пробурчал мужик чего-то непонятного, жестом показал, что надо есть и тут же спросил: — Ты глухонемой, что ли?       Пэр понял интонацию, но не понял смысла. Качнул головой, ответил, что мог.       — Я не понимаю тебя. — Ясное дело шведского уже не понял его собеседник.       Вытаращил глаза только и протянул:       — Ууу…видимо, мозги у тебя таки повредились во время выброса, раз урчишь какую-то ахинею.       Взгляд его сделался снисходительным, он отсел чуть подальше, видимо, потеряв интерес к дальнейшему разговору, стал ждать, пока Пэр съест выданный ему суп. Тот справился быстро — выпил жидкую часть прямо из банки, куски овощей и мяса выловил ложкой. Успел подумать, что от такой еды ему станет плохо, но вместо этого по телу у него быстро разлилось мягкое тепло, он попытался было ещё вернуть банку мужику, как-то поблагодарить его, но заснул, сам того не заметив. Повалился обратно на землю. Позже, сквозь сон слышал возню и речь странного мужика рядом. Он, казалось, молчать не умел и говорил почти постоянно.       — Кровососы — твари хитрозадые, если не голодный, то хрен он станет тебе рисковать своей шкурой даже ради ещё одной жертвы. Я хорошо их повадки знаю. А тот ещё и молодой был к тому же. Я шмальнул в его сторону, когда нашел вас там, на поляне, он и дал деру. Тем и лучше. Оттащу тебя к своему другу. Один черт от тебя из-за выброса скоро труп ходячий останется, а так хоть дело полезное сделаешь на последок.       Пэр слышал его бормотание, но не понимал ничего, от этого становилось страшно, но он не мог проснуться окончательно. Темнота вокруг то становилась гуще и заглушала все звуки вокруг, то редела, и опять фоном возникала непонятная болтовня мужика, треск костра и звуки ночной Зоны.       Проснувшись все-таки уже глубокой ночью, он попытался было оглядеться, но вокруг было слишком темно. Стоянка находилась в яме, окружённой ельником, где-то среди деревьев гудела аномалия, больше он ничего не смог понять.       Просыпаясь уже на рассвете, понял, что тело болит ощутимо меньше, но сильно замерзло, услышал все тот же дребезжащий голос мужика. Прислушался внимательнее, стараясь разобрать отдельные звуки и слова — тот, казалось, собирал вещи.       — Знаю, ты не дойдешь сейчас сам, но ничего. Дотащу тебя как-то, ты не слишком тяжелый. Поможешь моему другу. Конечно, было бы лучше, если б ты был здоровым и полным сил, но что поделать. Он ранен, ему самому сейчас всякая помощь пригодится, даже такая.       Пэр заерзал на месте, попытался приподняться — мужик тут же оказался рядом. Внимательно вгляделся в его лицо, потрогал раненую щеку, лоб, удовлетворённо хмыкнул — Пэр отстранился от его рук. Почему-то стало неприятно — взгляд у его спасителя сделался другим. Блестящим, беспокойным и…презрительным. Будто на дохлую рыбину смотрел, а не на человека.       Когда мужик взял из собранного рюкзака аптечку, достал шприц-тюбик с чем-то и вернулся к Пэру — тот насторожился, но сделать ничего не успел. Мужик неуловимо-быстрым движением вкатил ему содержимое тюбика в ляжку прямо через одежду. Охнув, швед выругался и слабо оттолкнул мужика от себя, тот странно хмыкнул, но больше ничего не сделал. Поднялся на ноги и пошел обратно собирать вещи.       Какое-то время Пэр лежал, как пришибленный, слушая, что будет дальше, оглядывался, но кроме серого, предрассветного неба и еловых ветвей ничего не видел над собой.       Потом постепенно, а от того незаметно, тело сделалось тяжёлым и будто чужим. Он захотел было повернуть голову, ещё раз оглядеться, но смог только скосить глаза в сторону и от этого вдруг закружилась голова. Потом резко накатило ощущение, что он не-то отделяется от своего тела и плывет куда-то, не-то пространство вокруг растворяется, и он погружается в невесомость. Звуки тоже стали искажаться: становились низкими, тягучими, как бочки, а после этого и картинка перед глазами поплыла. Сначала цвета стали намного ярче, налились кислотными оттенками, потом изображения начали дробиться и распадаться на фрактальные узоры. Он зажмурил глаза, чтобы не видеть этой пестрой мельтешни, но она отражалась и изнутри на закрытых веках. И уже не было какой-то определенной картинки, только неразборчивое, быстрое мелькание цветных пятен, от которого в голову, за глазами зло вгрызалась боль. Он не выдержал, застонал и дернулся, пытаясь отряхнуться от охватившего состояния, помотал головой и похолодел — во все стороны от его тела, казалось, полетели брызги, но не воды или крови. Одежда, кожа, мышцы будто раскрошились на мелкие частицы и он неловким движением их с себя стряхнул.       От увиденного перехватил горло. Сдавленно всхлипнув, он замер, боясь пошевелиться или сделать усилие, чтобы вдохнуть глубже, ибо с каждым малейшим движением с него осыпались новые и новые частицы. Открывающиеся выкрошенные раны кровоточили, но кровь не текла, как обычно, а сыпалась крохотными ярко-красными кристалликами, будто замороженная в невесомости. — Боли не было, только очень-очень горячо всей поверхности тела и до судорог в спине страшно.        Как долго все длилось — он не понял. Когда увидел, что кисть руки и запястье у него уже обсыпались до голых костей — сознание поплыло. Он зажмурился, цветные пятна вспыхнули под веками и перемешались в ярко-грязную кашу, а она вдруг свернулась в огромный комок и запульсировала. Стала наползать на него.       Он снова раскрыл глаза, дернулся, чтобы отодвинуться подальше и оказался на прежнем уровне диких видений, где с него заледенелыми крошками все так же осыпались ткани. На груди и животе одежда вся обкрошилась, мышцы тоже, и он увидел через большие прорехи между ребрами свои лёгкие — они двигались в такт дыханию, а ниже, на животе просматривались кишки и ещё что-то. Он не разобрал. Попытался закричать, вздохнул глубже и захлебнулся неожиданно густым воздухом. Кашлянул, дернулся, не в состоянии вытолкнуть обратно из себя непонятную дрянь, что заглотил, и окончательно провалился в психоделически-бредовый сон.       — Ну, наконец-то. Я думал уже, моя маленькая радость на тебя не подействует. Лежишь, дёргаешься, как припадочный, а отрубаться не хочешь. — Ворчал мужик, осматривая Пэра, когда тот отключился. Довольно хмыкнул, когда приподняв ему пальцами веки, увидел закатившиеся глаза. Потом потряс за плечи, бока, сильно ущипнул под ухом — реакции не было. Тогда с ещё более довольным видом он цыкнул зубом, буркнул: — То-то же. Эта вещь кого угодно уложит. Главное, не переборщить. А то из радости она может стать кошмаром.       С этими словами он наклонился к самому лицу Пэра, прислушался к неровному, частому дыханию.       — Но ты вроде крепкий, хоть и дохлый, как смерть. Выдержишь. — Подытожил мужик совсем уж обрадованно, хлопнул себя по ляжкам и встал. Присвистнул.       За шиворот поднял Пэра с земли и стал взваливать себе на плечи.       Наркотический сон был липким, тяжёлым и настолько глубоким, что он не ощущал ничего в реальности. Ни того, как странный мужик собравшись, взвалил его себе на плечи, ни того, как понес куда-то. Ни как всю дорогу болтался у него на плечах мешком тряпья. Всю дорогу он то проваливался в темное, безразличное нигде, то выныривал в ярко-цветастые, отвратительные галлюцинации. Видел шевелящиеся горы грязного, кровоточащего мяса, переслоенные пластами и тяжами чего-то жёлтого и скользкого. Вся эта мерзость колыхалась, вытягивалась в стороны толстыми щупальцами, лезла к нему. Обхватила его вокруг груди и талии толстым склизким жгутом, с силой стянула и припечатала к смердящей, подвижной поверхности. Она была засохшей и царапала раненую щеку, как жёсткий брезент, воняла гнилью. Затем ещё один отросток затянулся на ноге — невообразимым образом ему удалось повернуть голову и глянуть туда — вокруг лодыжки свиваясь и шевелясь наматывалась толстая петля из кишок.       Кричать не было ни сил, ни возможности — мерзость, в которую он утыкался лицом, казалось, стала разбухать и залепляла рот, душила. Он затрепыхался в судорожной попытке вырваться, вдохнуть и тут же провалился в полную темноту — в ней только и был отдых.        Когда находился в таком состоянии — не чувствовал и не воспринимал ничего. Не было ни хорошо, ни плохо, он больше не видел никаких галлюцинаций и не боялся. Ему было просто никак. В таком состоянии его уже в сумерках сгрузили его возле входа в старое, приземистое бомбоубежище.       — Ну, вот и добрались. — Пропыхтел мужик, тащивший его почти без остановки весь день. Потоптался немного возле открытой, тяжелой двери, заглянул в темный зев лаза, крикнул: — Матвей! Забирай гостинец!       И, подтащив Пэра ближе к двери, столкнул вниз.       Когда он очнулся в следующий раз — подумал, что попал в новый виток галлюцинаций. Вокруг было сумрачно, затхлый воздух забивал глотку, а над головой у него висело нечто страшное. Присмотревшись, он понял, что это была длинная, сморщенная рожа почти черного цвета с огромной дырой вместо рта, окружённой длинными, толстыми щупальцами. Он не смог испугаться ее. Подумал, что это уже лучше, чем горы шевелящегося гнилья, хоть какую-то форму имеет, потом поймал себя на этой мысли и тут уже похолодел. Он думал. Он видел все в почти чёрно-белых цветах. Он чувствовал жёсткий пол под спиной и непонятную тяжесть, прижимающую плечи к полу. Он слышал хрипящее, клокочущее дыхание, которое издавала жуткая рожа над ним. Попытался пошевелиться — не смог. Тело плохо слушалось, зато нечто над ним уловило его движение и само зашевелилось.       Отодвинулось назад — хватка на плечах ослабла, а потом совсем пропало из поля зрения. Он увидел над собой темный потолок и бледный свет, падающий откуда-то сзади. Услышал тяжёлое шевеление рядом, потом свет снова заслонила громадная фигура. То, что до этого выглядело, как страшная башка в полумраке, теперь приобрело очертания высоченной, худой и сгорбленной человекообразной фигуры. Она наклонилась над ним, будто разглядывая, затем обошла и села ему на ноги.       Нечто оказалось в полосе света и Пэр разглядел его полностью. Здоровенное, с грубой, темной кожей, длинной башкой и ещё более длинными руками, оно сидело, придерживая одной лапой правый бок. На нем и на правой стороне впалой груди кожа и мышцы были изрыты небольшими, но глубокими ранами. Существо кособочилось на эту сторону и судорожно дергало щупальцами время от времени. Пэр с ужасом смотрел на него, не в состоянии пошевелиться, чувствовал, как сердце заходится в бешеном ритме, а тело цепенеет в ожидании удара, нападения или хоть какой-либо попытки причинить ему вред.       Но тварь, видимо, никуда не торопилась или просто не была голодной. Сидела на нем, покачиваясь, дергалась иногда, будто давая ему время получше вспомнить предыдущие столкновения с себе подобными. А еще то, что стрелять им нужно в голову, иначе не завалишь, и что стрелять ему не из чего, ибо автомат, рюкзак и все вещи, какие были, остались где-то на поляне, окружённой густым ельником. И что попал он в это место не по своей воле.       Страшно тяжёлая, несмотря на худосочность, своим задом она прижала ему ноги к полу и, видимо, не собиралась вставать. Время тянулось, от переизбытка адреналина в крови Пэр дышал лихорадочно-часто, рот пересох, но в тело стали возвращаться силы. Он смог дотянуться рукой до ножа на боку — единственное оставшееся оружие, вынул его и крепко сжал в ладони. Мутант заметил его возню, всхрапнул, мотнул щупастой башкой. Пэр оскалился — ну, давай, сволочь, чего тянешь? Наклонись ближе!       Но мутант опять ничего не сделал. Пэр прикусил губу, чтобы не выругаться. Все правильно, рано еще. Нужно ждать. Он не чувствовал пока нужной силы в руках, понимал, что не сможет ударить так, чтобы убить одним махом, потому нельзя было специально нервировать образину.       Он еще долго лежал молча, сжимал кулаки, перебарывая свой страх, вглядывался в отвратительную харю монстра — тот снова притих и сидел на нем, покачиваясь, будто задремал. Ясное дело, с распанаханной бочиной особо бодрым не будешь.       После этой мысли вспомнились действия странного мужика. Получается, он лечил его не из альтруистических побуждений, а для того, чтобы раненому кровососу достался не инфицированный и вялый кусок мяса, а вполне жизнеспособная и безопасная жертва. Рехнуться можно. Еще одна гнилая тварь на его пути здесь. Но, черт возьми, неужели этот урод держал кровососа в качестве питомца?       Эта мысль не уместилась в голове. Трепыхнулась где-то на периферии и пропала, вытесненная страшным напряжением. Кровосос наклонился к нему ближе, принюхался, храпя, как лошадь, скользнул щупальцами ему по лицу и снова выпрямился. Казалось, удовлетворенно загудел, потряс башкой и опять стал монотонно покачиваться.       В состоянии перетянутой пружины Пэр провел всю ночь: видел как свет, падающий с улицы, померк, и подземелье заполнила темнота. Видел в ней иногда сполохи красноватых глаз твари, когда та просыпалась и шевелилась на нем, лезла в лицо своими щупалами, будто проверяя, испортилась еда или нет, ощущал ее вес на своих ногах и слышал хриплое сопение.       Ближе к утру кровосос слез с него и уполз, казалось, на четвереньках куда-то в дальний угол, он получил свободу движений, но вскоре пожалел об этом. Кровоснабжение в затекших ногах возобновилось и все ниже колен охватило выматывающей нервы колющей болью.       Он вцепился зубами в воротник куртки, сдерживая стоны. Пересиливая себя, осторожно стал шевелить пальцами ног в ботинках, напрягать икры, чтобы как-то ускорить процесс.        Помогло. Через некоторое время стало легче, а потом боль отступила, оставив ощущение сильного жара в ногах. Он расслабился, чувствуя, что начинает сползать обратно в темноту, глубоко вздохнул. Черт…нельзя отключаться! Но как же хорошо… Долгожданный отдых.       Не получилось.       Кровосос вернулся и сел обратно так, как сидел сразу — упёршись лапищами ему в плечи. Пэр не шелохнулся. Зажмурился только, вытянулся, стараясь расслабиться как можно полнее, изображая сломленную жертву. Мутант, казалось, поверил. Стал принюхиваться, захрапел больше прежнего, сильнее навалился на него, прижимая к земле.       Пэр до боли сжал пальцы на рукояти ножа, затаил дыхание, выжидая. Холодные, мокрые щупальца твари сначала просто облапали его лицо, затем полезли под воротник куртки.       Он с силой сжал зубы, давя в себе вопль отвращения и ужаса, огромным усилием воли заставил себя не двигаться. Рано. Пусть наклонится больше.       Суматошные, панические мысли посыпались градом: что если он не сможет убить монстра? Промахнется, не хватит силы, не успеет? Что тогда? Удастся ли ещё вогнать нож себе в горло, чтобы не чувствовать того, как из него заживо будут высасывать все жидкости? Так же эти твари питаются, если верить Стигу?       Стиг? Кто он? — яркой бусиной проскочила в общей заполошной массе мысль и затерялась. Дикое, жадное желание выжить выгнало все мысли, перемешалось со страхом, вогнало тело в жесткое напряжение. Кровосос стал его теребить, рассматривая, как кусок мяса со всех сторон, но он уже не мог расслабиться. Сжался до состояния стальной пластины в ожидании подходящего момента.       Кровосос вдруг отпустил его, оставив в положении на спине, фыркнул, затем снова наклонился и опять заелозил щупальцами ему по лицу, будто сомневаясь в съедобности. Мокрые, скользкие, они царапали острыми крючками, расположенными по внутренней стороне. Эти крючки, видимо, и прокалывали кожу жертвы, давая доступ к ее кровеносной системе.       Пэр ждал. С такого расстояния он ещё не мог достать до затылка твари, потому продолжал бездействовать.       Наклоняясь еще ниже, мутант раскинул все свои отростки в стороны, и он увидел огромную прорву его рта. Она приблизилась совсем вплотную, обдала сырым, холодным выдохом, щупальца влезли за воротник свитера. Одно скользнуло под кадыком и цепко прилипло — крючки впились в кожу. Пэр зажмурился от саднящй боли.       Помоги, Всеотец! — простонал мысленно, сильнее сжал зубы — щупалец на шее добавилось. Огромная пасть кровососа почти накрыла ему лицо, вязкая, холодная слюна потекла на лоб и щеки.       Ещё пару секунд. Пусть чувствует себя спокойно, мразь такая. Ещё одно щупальце вцепилась в шею. Больно!       Страх затмил рассудок, Пэр зажмурился, затрясся крупной дрожью. Плач? Смех? Что-то разрывало его изнутри, рвалось из груди, горла…       — Ааааргх! — Когда кровосос вцепился мелкими зубами ему в голову надо лбом, он отпустил себя. С нечеловеческим криком взметнул руку с ножом над головой прилипшей к нему твари и вслепую ударил, надеясь попасть в ту часть затылка, где он соединяется с шеей.        Попал — нож с треском вошёл под череп, кровосос взревел, ринулся назад и ещё сильнее нанизался на лезвие. Пэр изо всех сил вцепился руками в нож и рванул на себя, глубже вгоняя его в шею твари. Когда кровосос вскочил на ноги — не удержался и упал, сильно ударившись плечом и боком об землю. Кровосос с ревом мотнулся в сторону, наступил ему на ноги, споткнулся и с диким грохотом повалился мордой вниз, на землю. Страшно хрипя, забарахтался рядом, двинул Пэра ногой в бок, потом вырвал нож из раны и вышвырнул его, утробно забулькал.       Несколько раз поднимался на карачки и падал обратно. Пэр лежал, скорчившись рядом на полу и, закрыв голову руками, чтобы снова не прилетело по ней, судорожно хватал ртом воздух — казалось, от удара боком об пол у него внутри все перевернулось и завязалось в узлы, не давая вздохнуть.       Кровосос дёргался ещё долго. Храпел, сучил ногами, скреб когтистой лапой пол под собой. Когда заглох окончательно, Пэр полулежал уже поодаль от него, опираясь головой и плечами на какой-то большой ящик — смог все-таки отползти в сторону от сдыхающего мутанта. Выжидал, вцепившись диким от напряжения взглядом в его дергающуюся тушу, и когда тот перестал подавать признаки жизни — сам через пару минут выпал из реальности — глаза потухли и закрылись, тело обмякло в неловкой позе.       Очнулся не скоро. Замёрзший, смертельно голодный, с ломящим от побоев и неудобной позы телом, не соображающей головой. Долго лежал, глядя в сумрак перед собой, не в состоянии понять, где он, и что произошло. Потом постепенно все начало вспоминаться. Он огляделся, увидел тушу дохлого кровососа, внутренне содрогнулся... и глухо зарычал следом, вспомнив мутного мужика, подобравшего его после стычки с бандитами. И то, как тот принес его в это подземелье.       В голове вдруг стало все предельно ясно — его подлечили, чтоб не сдох раньше времени, и отправили на корм этой твари. Но тварь сдохла, а он жив, и умирать пока не собирается, хотя ему и плохо. А, значит, нужно сваливать из этой дыры, а до этого расквитаться с другой тварью. Которая подбирает беспомощных людей и кормит ими кровососов. Но сперва нужно осмотреться и найти хоть какой-то еды, потому что двигаться уже получается с огромным трудом. Сил нет.       Следующие полчаса он потратил на реализацию этой мысли. Осмотреться удалось — наверху уже было утро и бледный свет стекал в подземелье через открытую дверь с улицы (долго же провалялся).       Он находился в основательном, но сильно захламленном бомбоубежище: по полу были разбросаны обломки битых ящиков, горы тряпья, грязные мешки с невесть чем, ржавые ведра, а в ближнем к двери углу ко всему прочему полусидел под стеной высохший в мумию труп. Рядом с ним лежали ещё два таких же.       Пэра передернуло. Он мог стать таким же точно.       Присмотревшись повнимательнее к хламу на полу, он заметил ещё в некоторых местах разбросанные кости — одни вроде принадлежали людям, другие судя по форме, каким-то местным мутантам. Видимо, кровосос давно облюбовал это место.        Нужно было обойти все убежище и рассмотреть повнимательнее, но он не смог даже толком встать на ноги. На четвереньках перебрался к ближайшему бесформенному мешку с чем-то, устал, посидел, отдыхая, потом развязал на мешке завязки. Внутри оказалось несколько герметичных пакетов с сухарями и штук десять банок с консервами. Он страшно обрадовался этой находке, схватил одну из банок, посмотрел поближе и бросил на пол.       Этикетки на ней не было, к тому же дно и крышка были раздутыми. Откуда-то он знал, что такие консервы есть нельзя, если только ты не хочешь сдохнуть позорной смертью. Тогда, не особо надеясь на то, что повезет с другими припасами, он взял пакет с сухарями. Разорвал его, сунулся внутрь, принюхался - пахло старым, но не цвелым хлебом. Не слишком аппетитно, но лучше, чем тухлые консервы или вообще ничего. Разломав несколько сухарей на куски, он долго грыз их, пока во рту не пересохло настолько, что он не смог больше глотать. Нужна была вода, а за нею нужно было подниматься на поверхность.       Немного посидев, он прикинул, что далеко уйти не сможет, да и фильтров нет, чтобы очистить ее, потому решил обыскать ещё два мешка, валявшихся рядом на полу, хотя особо и не надеялся найти там чего-то полезного.       В одном оказалось какое-то ветхое тряпье, в другом — ещё консервные банки. Не такие, как в предыдущем мешке — длинные, с нарисованными прямо на жести огурцами. Их было всего три, они были не раздутыми и в них определенно была жидкость. Пэр обрадовался этому, но их нужно было ещё открыть.       Больше получаса он лазил вокруг дохлого кровососа, ища свой нож, когда нашел — кинулся к банкам. Пока открывал одну — пролил немного пахучей жижи себе на руки. Скулы свело оскоминой, он сглотнул и большим усилием заставил себя не пить сразу то, что было внутри. Открыл банку до конца, потом долго принюхивался и разглядывал утрамбованные в ней огурцы, потом все же решился выпить пару глотков жидкого содержимого. Оно было в меру соленым, кисловатым, пахло специями и показалось достаточно вкусным. Повертев в руках банку, он отставил ее, понимая, что не стоит все сразу выпивать. Нужно было подождать какое-то время. Если и эти консервы пропали — организм отреагирует и на такое количество, но при этом будет шанс словить меньшую степень отравления, чем если он оприходует все сразу.       Пытаясь отвлечь себя от чувства жажды и повинуясь какому-то необъяснимому желанию, он доковылял до выхода на поверхность. Держась за стены, взобрался наверх по осыпающимися ступенькам, высунулся наружу, огляделся. Места не узнал, ясное дело, но его не столько оно волновало. Он хотел закрыть тяжёлую дверь в убежище, так, будто это было жизненного важно.       Но она изрядно заржавела в открытом положении и ему пришлось потратить почти все силы на то, чтобы ее сдвинуть с места. Помогло упрямство. Он закрыл чёртову дверь и почти скатился с лестницы обратно вниз. Черт с ним, что в подземелье три трупа вместе с кровососом, черт с ним, что затхлый воздух, это не так его беспокоило. Было что-то ещё неуловимое, но сильное, что заставило его уползти в дальний угол убежища и спрятаться за горой досок от битых ящиков.       От усталости он забыл и про огурцы, и про то, что страшно хотел пить. Забившись в угол, лег на пол и свернулся на боку, чтобы сохранить больше тепла, вскоре ощутил, что проваливается в сон, а ещё через время проснулся, подброшенный, как на пружинной кровати. Сама земля, казалось, оттолкнула его от себя, он резко сел, распахнув глаза, но в темноте ничего не увидел. Вокруг все ходило ходуном и гремело так, будто снаружи начинались страшная гроза и землетрясение сразу.       Громыхнуло. Да так, что казалось, не гром, а разрывы артиллерийских снарядов в предельной близости. Земля снова подпрыгнула под ним, с потолка убежища посыпался мусор. Он снова незряче огляделся, не понимая, что происходит, хотел вскочить на ноги, не успел — в ушах засвистело. Он сжал голову ладонями и застонал от боли — она через уши ввинчивалась в мозг острыми сверлами, зажмурился, сгибаясь снова в три погибели. Под закрытыми веками замелькали картины — грозовое небо с алыми тучами, зелёные молнии и страшный ветер, яма с уродливыми тварями… он видел уже это все, точно видел, но не понимал, когда. Потом все смешалось, поплыло, он упал на бок, тихо воя на одной ноте, открыл глаза — мимо в воздухе проплыло что-то жуткое, безногое, с длинными руками и туловищем пришельца. Окружённое молниями, оно пролетело до конца убежища, освещая его бледным светом, затем двинулось обратно к нему.       Он попытался отползти в сторону с его пути, не успел — оно чуть ли не телепортировалось рядом. Надвинулось на него, втянуло в свою электрическую ауру и он забился в ней, уже не осознавая ни себя, ни того, что даже закричать, или вдохнуть не может от дикой боли. Сквозь разряды молний глаза его видели новых существ, выплывающих из стен, они все двигались к нему, искрились и трещали, потом окружили его и мир взорвался белой ядерной вспышкой.       Правда, эта смерть длилась недолго. По ощущениям — не больше получаса.       Пошевелившись, он ощутил, что все тело ноет, как после тяжёлой работы, во рту солоно от крови и больно двигать языком, будто он сам себя за него сильно укусил. Вспомнив последние минуты перед отключкой, он лихорадочно прижал ладони к лицу, стал ощупывать голову, ища следы столкновения с молниями, но ни ожогов, ни других повреждений у него не было.       На несколько минут понимание этого вогнало его в ступор. Он же видел все и чувствовал. И электрическую тварь, и красное небо, и зеленные молнии. Их он точно видел. И в этот раз, и ещё когда-то.       Вцепившись в эту мысль, он пролежал ещё минут двадцать, пытаясь вспомнить те события, но вспомнил только о банке с огурцами, о том, что хотел пить и что дверь закрыл… Нужно было с этим всем разбираться. Открыть обратно двери, чтобы хоть что-то видеть, найти огурцы и напиться наконец-то, тем более, что ничего плохого с ним не случилось после уже выпитого.       Но дверь найти так сразу не удалось. Он пытался идти вдоль стены, но не везде это получалось - дорогу преграждали кучи хлама, он обходил их и несколько раз терял направление. Пока блудил в полной темноте, мысли в голове постепенно собирались во что-то более внятное.       Он думал, что нужно уходить из этого подвала. Он был не так далеко от кордона, когда его поймали непонятные гопники, возможно, и сейчас находится где-то в тех же краях.       А зачем ему выбираться? Куда ему нужно идти? Куда он шел?       Он стал задавать себе эти вопросы, чтобы понять, какая была его изначальная цель. Постепенно понял, что собирался идти к кордону, чтобы вернуться домой, вспомнил, что его дом где-то в Швеции, снова вспомнил свое имя, девушку, что видел во сне, рыжего человека, что выстрелил в него… В какой-то момент остановился и сел на что-то твердое. В голове все смешалось опять, он спрашивал и спрашивал себя, кто он, кто, за что в него стреляли, как он попал в это место, но ответов не было.       Постепенно сознание с бесполезных метаний сместилось на другие темы, он подумал, что все, что он видел и чувствовал некоторое время назад было только галлюцинацией и особого вреда ему вроде бы не принесло. Вспомнил снова мутного человека, притащившего его в эту дыру. Что-то горячее, злое всколыхнулось под ребрами, яростно бросилось в голову, разлилось по телу горячей волной и придало сил. Он снова встал, побрел дальше в поисках двери. Нашел спустя еще минут десять хождений.       Выбрался наверх, с трудом открыл тяжеленную, бронированную створку и какое-то время стоял в проёме, щурясь на яркий дневной свет, жадно вдыхал холодный, пахнущий озоном воздух. Когда глаза привыкли к освещению — огляделся. Впереди были кусты, за ними - заросшее бурьянами поле, за ним угадывались покосившиеся низкие дома — что-то вроде деревни.       Нужно было как-то узнать, где он находится. Прислонившись к стене, он ощупал одежду — в кармане рубашки оставался паспорт, на бедре — телефон с зарядным устройством и картой. Паспорта не было, телефон был разряжен. Зарядное оказалось в другом кармане, но толку от него не было — в округе не было электричества.       В загривок вцепилась холодная лапа паники, сжала шею и плечи спазмом.       Обречён. В чужом месте, в чужом краю без каких-либо средств к существованию, без знания языка местных. С одним ножом…и телом, которое знает почему-то больше головы. Он даже не сможет объяснить военным на кордоне, если доберется туда, куда ему надо и как он попал сюда. Да и не дойдет он, скорее всего. Сдохнет где-то.       Или не сдохнет? Или протянет какое-то время ещё? Если найти подходящей древесины и верёвку, можно сделать лук и стрелы, тогда с добычей еды станет проще. Еще когда шел к кордону, понял, что кроме мутантов здесь было достаточно обычной живности — птиц, зайцев, крыс на крайний случай. С водой…нужен уголь, тряпье или полиэтилен, пара консервных банок. Можно сделать фильтр.       Мысли побежали быстрее, он стал живо представлять, что ещё сможет сделать. Можно остаться в этом подземелье. Убрать в нем, обжить на время. Можно выкрутиться! Можно! Переждать какое-то время, собраться с силами, может, ещё что-то вспомнит о себе к тому времени. Если удастся зарядить телефон — с картой можно будет понять, где он находится и куда ему идти, а по книгам хоть немного освоить язык, чтобы иметь возможность объясняться.       Сердце забилось быстрее, он беспомощно и зло усмехнулся, потрогал лицо. Н-да. Рожа у него небось та ещё. Н и черт с ней. Главное, что у него теперь есть цели. Маленькие, достижимые, за которые можно цепляться, не размышляя, что и зачем. Так легче выжить, легче вытянуть себя из безысходности и депрессии человека, оказавшегося в критической ситуации. Постояв ещё немного на пороге убежища, он вспомнил об огурцах, осторожно спустился вниз. Нашел открытую банку и выпил одним махом весь рассол из нее. Зашипел, заругался, когда кисло-соленая жидкость попала на прикушенный язык, засмеялся над собой и своим состоянием… Рембо херов. Мечтал попробовать, как оно им быть — теперь нажрется сполна.       Мечтал? Когда?       Эта мысль отрезвила. Он зацепился за нее, надеясь, что она отведет его в прошлое, что-то ещё откроет, но ничего из этого не вышло. Как он не пытался, как не спрашивал себя, когда мечтал о таком, при каких обстоятельствах — так ничего и не вспомнил. Сильнее заболела голова, пришла другая мысль о том, что он уже, кажется, привык к своему новому состоянию, когда реальность время от времени пропадает и искажается в галлюцинациях, а тело болит и не хочет слушать полудурочного хозяина. Привык к тому, что каждое действие иногда приходится делать из последних сил, и понял, что от этого его пробирает тонким, извращённым удовольствием.       Посидев ещё немного, он снова хмыкнул, усмехнулся, покачал головой, удивляясь сам себе. Потом решил, что надо всё-таки вставать и шевелиться.       Идти куда-то было не с чем: оружия, которым можно защититься от местной дряни, у него не было, сил особо тоже, потому он занялся разбором убежища. Нужно было вытащить трупы и дохлого кровососа наружу, а потом разобраться с хламом. Вдруг ещё чего полезного найдется среди него.        Но подумать об этом было просто, а вот сделать уже намного сложнее. И если жертв кровососа он вытащил наверх почти без труда — от них остались практически одни кости и ссохшаяся кожа, то с самим кровососом он возился долго. Длинная, тяжеленная туша была почти непосильной для него. Будь он в нормальной форме, может, и вытащил бы, но полуголодный и истрепанный, он едва смог дотащить его до лестницы. Там рухнул рядом с ним, судорожно хватая воздух, долго лежал, отдыхая, ожидая, пока перестанет кружиться голова. Потом упрямо поднялся, ругаясь и проклиная мутанта на чем свет стоит, схватил за ноги и потащился наверх по ступенькам, напрягая все силы. Больше всего он боялся упустить дохлую тварь или сверзиться вместе с нею с лестницы — так и сломать себе чего-то можно, а тогда кранты. После недолгого отдыха на середине лестницы, снова встал, подхватил кровососа и всё-таки вытащил наружу, подстегивая себя яростным рычанием — казалось, крик переплавлял его злость в силу. Наверху свалил мутанта чуть в сторону от входа и тоже повалился рядом. Загнанно дыша, откинулся на пологую, поросшую травой насыпь над убежищем.       Пока отдыхал, оглядел окрестности. Садилось солнце, было пасмурно, но достаточно тепло, в воздухе зудела комарня. Внимательно приглядевшись, он заметил метрах в пяти от убежища пятно выжженной травы между кустами. Поднялся, пошатываясь, подошёл чуть ближе — в груди сильно потянуло мышцы, он невольно согнулся, прижимая руки к солнечному сплетению. Потом отошёл обратно, поднял с земли камень, бросил в сторону подозрительного места — его будто магнитом притянуло к земле и впечатало в мягкий грунт. Странно. Он рассчитывал увидеть там что-то термическое, но Зона его обломала. Он надеялся, что можно будет сжечь трупы, но раз так… Чертыхнувшись, он развернулся и поплелся обратно к убежищу, а уже возле самой двери вздрогнул и обернулся — на месте, где была аномалия, с гудением вспыхнуло пламя, как от огромного костра.       Поняв, что пока аномалия работает — надо действовать, он по очереди оттащил в нее скелеты покойников. Кровососа трогать не стал, только сломал с ближнего куста несколько сухих веток и поджог. Возвращаясь в убежище, прикрыл дверь и, держа ветки на манер факела спустился по ступенькам. Там нашел подходящих досок, намотал на них тряпья и тоже поджог. Теперь получился уже более-менее настоящий факел. В убежище стало светлее, он какое-то время ещё пошарился по углам, переворачивая хлам, нашел на полке коробку с мотком паракорда и несколькими мотками изоленты, а среди разбитых ящиков — две бутылки водки. Подумал, выпить немного, но вместо этого намочил ею кусок более-менее чистой тряпки и протер себе порез и ссадины на лице, оставшиеся ожоги на ладонях. Хотел было ещё поесть сухарей, но не смог. Заснул.       Следующие два дня прошли в работе: он рассортировал хлам в убежище, тряпье, доски и обрывки бумаги сложил в дальнем его углу отдельными стопками, консервные банки, пару мятых ведер и пустые стеклянные бутылки составил на длинные полки, тянувшиеся по стенам под потолком убежища — все это теперь могло пригодиться в хозяйстве. Остатки предыдущих жертв кровососа — судя по количеству костей, их было не меньше пяти, собрал в мешок, вынес наверх и сжёг, но самое главное — он осмотрел округу своего нового места обитания. Подмечая особые приметы — камни, ямы, особо кривые деревья, он определился для себя с ориентирами на случай, если забредет далеко и запутается на местности, потом обошел все вокруг убежища метров на триста. Нашел небольшой овраг с родником, где можно было набрать не застоявшейся воды, а самое главное — достал подходящую ветку — длинную, сухую и прочную, из которой можно было сделать лук. По дороге домой собрал еще веток для стрел, но, добравшись до убежища, не не смог ни взяться за работу, ни сходить набрать воды к роднику. Спустившись в убещище, присел на ящик немного передохнуть и заснул. Проспал до вечера, проснувшись, съел еще немного сухарей, вспомнил о ветках для лука, выбрался наверх с ними, развел возле входа небольшой костер и принялся за выполнение задуманного. Ножом обстругал длинную палку нужным образом, из найденного паракорда сделал тетиву, натянул. Долго возился со стрелами, прикрепляя к ним наконечники, но в итоге остался доволен результатом. Уже глубокой ночью затушил костер, пошатываясь от усталости, спустился в бомбарь. Там доел остатки сухарей и повалился спать, а на рассвете следующего дня уже смог добыть себе более-менее сытную еду.       Выбираясь из убежища опробовать новое оружие, услышал писк и шебуршание на улице. Пригибаясь, осторожно, чтобы не привлекать внимания, выглянул из-за полуоткрытой двери и увидел здоровенных крыс, прибежавших покормиться дохлым кровососом, которого так и не удалось никуда унести. Недолго думая, подстрелил двоих — может, смог бы больше, но умные твари, заметив гибель сородичей тут же прыснули в разные стороны и скрылись в зарослях кустов, окружавших убежище. Выругался — двух показалось мало. Выбравшись из-за двери, отметил для себя, в чем нужно доработать лук, забрал добычу.       Разведя снова костер, быстро разделал и зажарил ее. Чуть не теряя сознание от запаха жареного мяса, дождался, пока крысиные тушки пропекутся полностью, потом еще некоторое время маялся, ожидая, пока остынут до съедобного состояния и только после этого умял с огурцами четверть от одной из крыс. Опасаясь, что от переедания станет еще хуже, вторую вместе с остатками завернул в бумагу и спрятал в убежище. Потом из угля, консервных банок и тряпья сделал фильтр, притащил в бутылках воды из родника, закипятил ее в большой консервной банке, отфильтровал и напился в волю. Остатки тоже унес в убежище, закрылся, забрался в свое гнездо из тряпья, что соорудил прямо на полу, и, наконец-то заснул сытый и не мучимый жаждой.        В этот раз сон его был крепким и до боли сладким. Он спал долго — больше суток, не просыпался, почти не двигался даже. Измученное сознание надолго уплыло в избавительное нигде, дав отдохнуть и изможденному телу.       Проснулся резко, будто от сильно рывка. Ещё не понимая, что случилось, схватил нож, с которым теперь не расставался, прислушался — наверху на улице кто-то отчаянно голосил.       — Матвей! Матвей, дружочек! Бедный мой! — Кричал неизвестный. Звук стал ближе, Пэр напряг слух сильнее и узнал голос кричавшего, а следом вздрогнул от скрежета открываемой двери.       — Убью, тварь! — С полузвериным воем тот самый мутный мужик, что приволок его сюда, ввалился в убежище.       Пэр похолодел. У того был автомат, в у него самого кроме ножа — ничего под рукой.       — Покажись! — Взвизгнул сумасшедший.       Пэр не шелохнулся. Мужик, ввалившись со света в темноту почти ничерта не различал перед собой, ему же в полосе падающего с улицы света была хорошо различима его фигура.       Не дожидаясь, пока «гость» схватится за ствол, он метнул нож, целясь в лоб, но промахнулся. Лезвие вошло в лицо под глазом, с диким ревом ненормальный схватился за него, согнулся и завертелся на месте, как брошенная граната.       Пэр кинулся к нему закончить начатое, холодная, осознанная ярость заполнила голову — он дико хотел убить этого человека. Это была одна из тактических целей в его списке для выживания — убить тварь, которая хотела скормить его кровососу.       Налетев на психа немного сбоку, он ударил его по ногам, сбивая на пол, сдёрнул автомат с плеча, хотел отшвырнуть в сторону, но не смог — раненый вцепился в ремень от него, рванул на себя. Пэр потерял равновесие, рухнул сверху и они сцепились, жестоко молотя друг друга коленями и кулаками. Покатились по полу, рыча и воя, как зверье.       В ужасе швед осознал, что человек с таким ранением не может так яростно сопротивляться, потом вспышкой вспомнил укол, что дал ему этот ненормальный и догадался, в чем дело. Он под кайфом, ему все сейчас ни по чем.        Подстегнутый звериным страхом и жаждой выжить Пэр отпустил руки психа в момент, когда тот, подмяв его под себя, с огромной силой вцепился ему в горло. За секунду до того, как ему бы сломали гортань, схватился за рукоять ножа, торчащую из перекошенной рожи противника, и со всей возможной силой вдавил его внутрь и вверх по направлению к поехавшим мозгам.       Сработало. Мужик над ним хрюкнул, дернулся и разжал хватку. Пэр рывком выдернул нож из раны, зажмурился — кровь хлынула на него, с силой оттолкнул тело от себя. Оно грохнулось на пол и застыло в корявой позе.       Задыхаясь и кашляя, Пэр отполз в сторону, скорчился на коленях, стал лихорадочно вытирать лицо от крови — его трясло. Он только что убил человека своими руками.       Да, он сам этого хотел, да тот был ненормальным, и отправил его на корм кровососу, но черт его задери, он был человеком, а людей ему, Пэру, раньше убивать если и приходилось, то, видимо, не в рукопашную.        Снова накатила горячей волной картина, где в него стреляет рыжий громила. Значит…было за что стрелять? Было? Что, если его тело сейчас просто лагает из-за потери памяти, а на самом деле он тоже убийца и псих не хуже этого, что валяется рядом?       От этих мыслей Пэр схватился за голову и завыл. Потом вскочил, со всей доступной ему быстротой выбежал на улицу, кинулся за насыпь убежища, где метрах в десяти от него была яма с водой. Бухнулся рядом с ней на колени, хотел было умыться, а ещё лучше скинуть одежду и с головой сунуться в воду, но опомнился — вода там воняла серой, повалился на землю и, рыча и выкрикивая что-то нечленораздельное, стал кататься по ней, как собака, стараясь обтереться от крови об траву.       Затих только выбившись окончательно из сил. Лежа на боку, схватился за голову, свернулся в комок и затрясся не-то от плача, не-то смеха. Хренов Рембо, вот тебе и первая кровь. Только за Рембо кто-то там вступился и не дал его грохнуть, а за него вступаться не кому. Теперь если придёт на кордон, а военным там уже будет уже известно, что он человека убил, его же арестуют. Черт возьми… Зачем он сделал это? Что, если…       Заткнись! Он бы грохнул и разорвал тебя на куски за своего кровососа, тем более будучи под кайфом!       Неожиданно жёсткая мысль оборвала все истеричные метания в голове. Он разом успокоился и сел, оглядываясь вокруг. Было тихо. Рядом с ямой по ту сторону гудели две аномалии, по левую руку от него метрах в пяти ещё одна поднимала от земли столб горячего воздуха. Под ногами у него была измятая трава — он ощутил ее запах.       Уцепился за это ощущение, прислушался к себе и осознал, что по-прежнему жив. Дышит, чувствует, паникует, а значит, ничего катастрофического не случилось. Он защищался. Если так легче принять, то он спасал свою жизнь от озверевшего наркомана, решившего его прикончить за то, что он убил его ручного кровососа. Вряд ли кто поверит в это на кордоне, но туда ещё надо дойти, а это будет позже. Может, к тому времени что-то ещё изменится. А, может, он вообще туда не дойдет… Это не должно его сейчас волновать. Сейчас надо возвращаться в бомбарь и убрать оттуда ещё один труп, а заодно обыскать его вещи. Вдруг среди них найдется его паспорт или ещё что-то из его рюкзака.       Подумав об этом, Пэр как машина поднялся на ноги. Болела поясница — чертов псих двинул его коленом по ней, болела голова. Ей, казалось, вообще не давали покоя последнее время. Оглядевшись ещё раз, он тяжело вздохнул, выругался и побрел обратно к своему бомбоубежищу. В голове было подозрительно спокойно и ясно.