Молчание - знак согласия

      Весной, в апреле, день прибавляется, но пока ненамного, в восемь уже темно, а к девяти уставшие люди начинают готовиться ко сну. Электричество в войну стало особенно дорого стоить, и Жанна не зачитывалась до полуночи, как прежде. Устраивать же романтические вечера при свечах - не с кем, а одной сумеречничать настроения нет. Так думала молодая Жанна Ларозьер, убирая тарелки после ужина. Они с дедушкой посидели одни в кои-то веки, постоялец в последнее время часто куда-то уходил на весь день, едва рассветёт, и возвращался только ночевать.       Ни за что бы Жанна не призналась даже самой себе, что начинает скучать по долгим монологам немецкого офицера, о чём бы они ни были: об искусстве ли, о человеческих отношениях или просто о том, что происходит на фронте. Это ведь фашист, захватчик! Да, по-французски любезен, но обманываться нельзя (как бы ни хотелось). Даст Бог, скоро вернётся герр Энбреннак в свою Германию. С этой мыслью Жанна плеснула горячей воды на тарелку и стала яростно тереть пятно от рыбы, которое никак не поддавалось. - Позвольте вам помочь, - прозвучал бархатный голос совсем рядом.       Ох, только помяни! Когда только успел появиться, и совсем ведь беззвучно... Стал очень близко, так, что нарушает все мыслимые правила приличия; Жанна чувствовала, как острый подбородок мужчины касается её золотистых волос на макушке. И на этот раз не отмолчишься; хоть его общество и нежелательно, но чтобы мужчина домывал за ней посуду - это чересчур! - Нет, спасибо, - ответила односложно, и продолжила таким равнодушным тоном, чтобы поздний гость понял, что она продолжает диалог с ним лишь из вежливости, с надеждой на отказ: - Могу ли я предложить вам ужин? - Если вы его разделите со мной, - любезно ответил Вернер.       Ну уж нет! Жанна достала из шкафчика хлеб, масло, мёд, вытащила несколько оставшихся кусков запечённой рыбы и варёных картофелин. Что ещё есть? Чай уже выпили, заново греть воду не станет! Стакан молока вполне подойдёт. - Благодарю вас, мадемуазель, но я же сказал, что поужинаю только вместе с вами, - офицер пристально посмотрел на хозяйку дома. - Я не голодна, мы с дедушкой поужинали, - ответила Жанна, и это не было лукавством. Впрочем, налила и себе стакан молока с мёдом, и Вернера это удовлетворило. Дождалась, пока можно будет вымыть и убрать посуду. Только закрыла шкафчик, как услышала голос постояльца: - Ночь... То время, когда люди снимают маски, устав носить их день ото дня, и позволяют себе роскошь быть самими собой, не скрывать истинных эмоций до первого луча рассветного солнца...       Жанна не ответила. А Вернер фон Энбреннак улыбался. Впервые за многие недели эта девушка заговорила с ним, пусть сухо, но всё же. Вода камень точит, говорят русские. - Скоро распрощаемся, - задумчиво сказал он, не обращаясь конкретно к девушке, но Жанна поняла: офицер хотел, чтобы она знала.       Жанна отвернулась к окну, храня молчание. Порадовалась, что сейчас в потёмках не видно, как пылают её щёки. Почему-то повлажнели уголки глаз, а в горле застыл непонятный ком. - Молчание - знак согласия? - прозвучал вкрадчивый голос за спиной.       Девушка обернулась. Мужчина снова подошёл слишком близко. - Вы знаете, что нет, - с трудом произнесла она. - Но сейчас война, и мы с вами не на одной стороне, месье Энбреннак. - Я могу надеяться, что это не последний наш с вами разговор?       Девушка не ответила, но офицер знал наверняка: это тот случай, когда молчание - знак согласия. Знала это и Жанна, потому и поспешила покинуть столовую. Тихо, сквозь зубы бросила на ходу "доброй ночи". - Я буду ждать сколько угодно, мадемуазель Жанна, - прошептал Вернер, когда утих звук шагов на лестнице.