Вишневая наливка

- Как это хорошо, что госпожа Сфорца о нас не забывает, - ворковала мать Антония, не забывая пододвигать блюда с угощением поближе к гостям из Ватикана. Волновалась она напрасно – высокий священник с серебряными волосами ел так, словно постился перед этим пару месяцев. В ответ на слова матери-настоятельницы он лишь покивал головой и благостно улыбнулся. Спутница бросила на него полный негодования взгляд. - Мы надеемся, что привезенные нами вещи пригодятся, - сказала она, - У вас так много новых девочек в этом году. Мать Антония просияла. - Сестра очень рады, что воспитанниц в нашей обители стало больше! – с энтузиазмом воскликнула она, - Подготовить их должным образом к служению Господу – задача нелегкая, но с Божьей помощью и с помощью госпожи кардинала мы справимся. Монахиня от души перекрестилась и взялась за пузатый кувшин. - Кушайте, кушайте, сестра Эстер, вы же проголодались с дороги! И угощайтесь нашей вишневочкой, сразу согреетесь, усталость как рукой снимет. Щечки сразу порозовеют. Священник поперхнулся и закашлялся, замахал руками, привлекая внимание. - Отец Найтроуд, вам плохо? – заволновалась мать Антония, но сестра Эстер отреагировала быстрее, с размаху хлопнув священника по спине. - Святой отец не привык с столь обильным трапезам, - поджав губы, сообщила она и метнула в его сторону еще один выразительный взгляд. - П-простите, - пробормотал святой отец, роясь в кармане, - Так сложно удержаться! Чревоугодие, конечно, есть грех… Он выудил наконец клетчатый носовой платок и, близоруко щурясь, принялся вытирать очки, столь некстати слетевшие с носа. Сестра Эстер фыркнула. - Трапеза рождественская – особенный случай, - торжественно сказала мать Антония, наполняя бокал монахини ароматной темно-красной жидкостью, - вкушайте и радуйтесь. Не волнуйтесь, она некрепкая, пьется как компотик, и голова ясная-ясная потом. У нас особенные вишни здесь растут, невероятно вкусные. Устоять перед натиском гостеприимной настоятельницы было невероятно тяжело, а сестра Эстер была вдобавок страшно сердита, нет, просто в бешенстве от поведения своего напарника. Ну почему, почему даже самое простейшее задание отец Найтроуд превращает в фарс? Все дорогу до горного монастыря он ныл и жаловался, ужасно ее утомил, а теперь ей бесконечно стыдно перед милейшей матерью Антонией. Девушка решительно взяла бокал и отпила глоток. - Невероятно! Это действительно очень вкусно! Настоятельница довольно заулыбалась. Эстер уже открыла рот, чтобы предложить Авелю попробовать, но священник потянулся к кувшину сам, и она опять поджала губы и аккуратно перехватила сосуд с наливкой. Когда у него такой невинный вид, всегда что-нибудь совершенно случайно падает и разбивается. - Я сама вам налью, святой отец, - сладким голосом произнесла монахиня, - Вы, наверное, очень устали, ведь часть дороги вам пришлось нести такой тяжелый груз. Машина, которая нас везла, сломалась в нескольких километрах от монастыря. Священник скорбно вздохнул, подтверждая ее слова. - Трудности посылает нам Господь, чтобы укрепить веру, - с несчастным видом произнес он, и мать Антония немедленно прониклась сочувствием: сразу видно, что о некоторых своих детях Бог печется особенно ревностно. - Я не буду вам мешать, - сказал она, поднимаясь, - О делах и отчете для госпожи Катерины мы поговорим завтра, а сегодня отдыхайте. - Такая приятная дама, - заметила монахиня, когда за настоятельницей закрылась дверь, - И места такие красивые. Вот где спокойная жизнь… Бокал как-то быстро опустел, и она снова его наполнила. - Не стоит вам это пить, Эстер, - вместо ответа взмолился Авель, - Эта штука не так безобидна , как вам кажется. - Она совсем не пьянит! - возразила девушка, - Вот допью это и хватит. Уже поздно, давно пора спать и… и хватит есть! Когда-нибудь вы точно лопнете, отец Найтроуд. Эстер отставила бокал и встала. Точнее она была уверена, что встанет, но почему-то осталась сидеть на лавке. Мать-настоятельница была абсолютно права – голова после монастырской вишневки оставалась абсолютно ясной. И щеки порозовели. А потом покраснели – от стыда и злости, теперь уже на саму себя. * * * - Не волнуйтесь, сестра Бланшетт, это бывает с непривычки. Горный воздух, он коварный, - Авель болтал как заведенный. Сестра Бланшетт молчала, потупив глаза, потому что чувствовала себя полной дурой. Во-первых, она его не послушалась, а он опять оказался прав. Во-вторых, ее несли по коридору монастыря на руках. Не то, чтобы Авель Найтроуд нес ее на руках первый раз. Но раньше это было по-другому – в бою. Не в полутемном коридоре женского монастыря, и не потому что она напилась, как… Она и слова-то подобрать не могла подходящего. И еще было очень трудно его не разглядывать и не слушать, как учащенно бьется его сердце. Вот тут его дурацкая болтовня была кстати. Но честное слово, было бы легче, если бы священник хоть раз упрекнул ее или съехидничал. Компотик! - Вы сейчас поспите, и все пройдет! – жизнерадостно заявил Авель, толкая ногой дверь в отведенную ей келью. Он наклонился, чтобы положить девушку на кровать, и очки опять соскользнули с носа. Эстер подняла взгляд и тут же зажмурилась. Он оказался слишком близко – такой вдруг серьезный и почему-то беспомощный без своих круглых стекол, с покрасневшими ушами – и хотелось потянуться и прильнуть к его губам, прижаться, чтобы не только слышать, но и ощущать это бешеное «тук-тук-тук» в его груди. Но руки, которые, оказывается, умели быть такими бережными, разжались. А потом неуверенно погладили ее плечи. Девушка затаила дыхание, не очень уверенная в том, что следует делать – благовоспитанным монахиням полагается как-то иначе реагировать на такие прикосновения, но, с другой стороны, Эстер очень хотелось, чтобы ладони продолжили свое движение и опустились пониже. Но они вдруг исчезли совсем, а потом ее больно дернули за волосы. - Ой! - Простите, Эстер, - виновато сказал он, - Мои очки… Эстер с большим трудом удержалась от разочарованного вздоха и открыла глаза. Конечно, он уже выпрямился и прилаживал очки на носу. - Спасибо за помощь, отец Найтроуд, - с чувством сказала девушка и отвернулась носом в подушку.