Чёрно-белое и рыжее

Малдер поднял плечи и постарался втянуть голову в воротник свитера, метко названного водолазкой, пытаясь не вымокнуть под струями дождя, стекающими по карнизу старого склада. Большие железные двери, скрипнув, слегка приоткрылись и лёгкая джазовая мелодия, словно струйка дыма, скользнула в ночь. Пара глаз подозрительно и оценивающе оглядели его, после чего двери распахнулись и треугольник мутного жёлтого света лег на тротуар. — А, Малдер, это ты. Заходи. У нас тут la petite soirée, — произнес неуклюжий парень с длинными светлыми волосами и в очках в толстой роговой оправе. Малдер знал, что его настоящее имя — Ринго, но все знакомые звали его Битником . Он играл на контрабасе в джазовом трио и, кажется, весь его гардероб состоял из единственной черно-белой полосатой рубашки, которая немодно обтягивала впалую грудь. Внутри огромного и по большей части пустого склада разношёрстные представители контркультуры расслаблялись, возлежа и восседая на диванах и креслах, подобранных на помойке или купленных в комиссионном магазине. Плотное облако дыма нависло над их головами. Кое-кого Малдер знал по прошлым визитам. Фанатики и идеалисты из академических и артистических кругов, как правило, на свою беду, слишком прямолинейные. Дам в этом царстве тестостерона заметно не хватало. Видимо, данным фактом объяснялось оживление, которое появление Малдера вызвало у хозяев этого клуба по интересам. — Малдер, дружище! — бросился ему навстречу Мелвин Фрохики, старший из трех постоянных обитателей склада. Неискушенный наблюдатель скорее принял бы его за нечистого на руку продавца подержанных машин, нежели за интеллектуала, коим он являлся на самом деле. Зелёная армейская куртка висела на нем мешком. Образ дополняли шерстяные перчатки без пальцев, а щедро покрытые бриолином зачесанные назад редкие волосы блестели в приглушённом свете. — Привет, Фрохики! Вижу, тут собралось крайне сомнительное общество. Не боитесь, что полиция прикроет ваше логово разврата? — поддразнил Малдер приятеля. — Да, да, конечно. Видишь ли, красавчик, в отличие от тебя, мы не можем похвастать знакомством с девушками, которые из кожи вон лезут, чтобы затусить с нами, — Фрохики захлопал ресницами и сложил губы гузкой в подобии поцелуя, наслаждаясь обычным обменом шутками, принятым в их маленькой компании. — Я польщён, Фрохики, но вынужден отказать. Мне нравятся дамы, у которых поменьше седины. А рост повыше. Тихое фырканье оповестило о прибытии последнего члена троицы, Джона Байерса. Байерс гораздо больше походил на бухгалтера, чем на представителя альтернативной субкультуры, что выделяло его из толпы собравшихся. В отличие от Фрохики и Битника, у Байерса была постоянная работа, он платил налоги и внешне являл пример образцового гражданина. Малдер невольно задавался вопросом, как такой парень оказался в столь специфической компании, но Байерс ему нравился, впрочем, как и остальные. — Тебе отказали уже в четвертый раз, Мелвин, — ухмыльнулся Байерс. — Всего лишь? У тебя сегодня удачный вечер, Фрохики, — присвистнул Малдер, и все трое закатились от смеха, пока коротышка изображал оскорбленную невинность. Малдер взял принесенное Байерсом пиво и смешался с остальными гостями, то поддерживая, то бросая споры и обсуждения, которые сегодня вертелись вокруг одной темы: присутствующие обвиняли правительство США в том, что в управлении страной оно придерживается авторитарного подхода, характерного для фашистских режимов, против которых мир выступил во Второй мировой войне. Малдер слушал вполуха как многочисленные мужчины и горстка женщин злословили о сенаторе Маккарти, цензуре в Голливуде, коррупции в независимой прессе и демонизации социализма. Не то чтобы Малдер был несогласен с тем, что все это действительно имело место или что обвинения неправомочны. Но внезапно ему пришло в голову, что в таких разговорах не было ничего нового: по мере углубления холодной войны с Советским Союзом на свет всего лишь вытаскивалось все больше старых предрассудков. И крайне сложно было признать простым совпадением то, что огромное число обвиняемых в так называемой антиамериканской деятельности оказывались чернокожими, евреями или открытыми гомосексуалистами. Вечеринка постепенно подходила к концу. Фрохики жестом указал Малдеру на заднюю часть склада, где дешёвыми перегородками были отделены небольшие жилые помещения для хозяев. Оказавшись на крохотной кухне, Малдер, так до сих пор и не снявший своей кожаной куртки, вытащил спрятанный под ней конверт и разложил на грубом кухонном столе несколько дюжин чёрно-белых фотографий. — Это великолепно, Малдер! Ты превзошел сам себя! — похвалил Фрохики. На снимках были запечатлены множество молодых женщин, снятых с разных ракурсов и расстояний. Одни были полностью обнажены, другие оставались в соблазнительном белье. Каждый снимок казался настоящим художественным исследованием различных вариантов композиции, освещения, кадрирования и формы. Малдер обладал бесспорным даром запечатлевать красоту, бросая вызов общепринятым правилам художественной фотографии. — Я беру все, — с видом знатока объявил Фрохики, тщательно изучив каждый снимок. — Серьезно? — Абсолютно. Уверен, что найду желающего на каждую фотографию. А если вдруг не сумею, то скажи-ка, кто оценит их больше, чем я? — Ты настоящий меценат, Мелвин, тебе кто-нибудь говорил об этом? — Да, пожалуй, соглашусь, — вымолвил тот, отсчитывая сорок долларов из толстой пачки, которую вытащил из внутреннего кармана своей армейской куртки. *** Кружева цвета слоновой кости стягивают женский силуэт, чья форма напоминает песочные часы. Тело наклонено вперёд, так что плечи оказываются параллельны верхней рамке фотографии, голова скрыта. Корсет расшнурован, открывая эбонитового цвета кожу. Последний конический всполох ткани раскрывается прямо над мускулистыми ягодицами, разделенными геометрическим узором подвязок, обрамляющих нечто темное, таинственно ускользающее из поля зрения.