Зефирка. Приёмник её мыслей.

      — Выпей яду, — сгусток мрачной энергии летит в глупое лицо Андрея, пока он радостно тянет шею в просвет между дверью и стеной, тщетно пытаясь рассмотреть коридор за моей спиной.       — Я думал пришла оттепель, а у нас до сих пор зима... — озадаченно хлопает он глазами и переводит пристальный взгляд на моё красное лицо. — Ты не в духи.       Да ладно, я как-то и не заметила!       Нет, я не обижена на то, что два дня назад Андрей заставил меня подойти к гитаристу. Паша оказался классным парнем, мы здорово поболтали, и я узнала, что он хочет собрать группу и пишет свои песни. Я даже наладилась нашей беседой.       Разговаривать с Пашей было весело, но не легко. В самом начале всегда приходит стеснение и притирание к собеседнику, а уже потом может произойти всё что угодно. И у нас произошло. Нашу беседу от моей неловкости спас Андрей, оказывается, он знал Пашу и... Что если он всё подстроил??? Но какая разница, мы всё равно классно провели время!       На Приёмника моих мыслей я пока что не сержусь, во всём виноваты родители: приехали из своей командировки и порушили всё спокойствие. Кому-то может показаться, что у меня ненормальная семья, только для меня она среднестатистическая. Родители бывают на работе чаще чем дома, не интересуются детьми, а приезжая предъявляют претензии. Конечно, так не у всех, а лишь у тех, кто утратил понимание важности семейных уз.       Злость кипит в ушах, кричит о негодовании. Только появившись, родители никак не могли не упустить возможности поучить меня. Видите ли, полы уже грязные, посуда немытая, в комнате беспорядок, и нет никакой разницы, что в момент их приезда я только начала заниматься уборкой! А после мама как всегда прицепилась клещом: «Одень рубашку, Аделина. У вас в школе все должны ходить в форме!». Все, да не все, многие изящно обходят данный пункт устава, и я вхожу в их число!       Я человек-настроение, ничего с этим пока не могу поделать, и если моё эмоциональное состояние валяется на уровне Марианской впадины, то с большей долей вероятности оно проскользнёт к окружающим. Плохо, очень плохо. Зачем портить кому-то настроение, когда у самого не фонтан? Распылять негатив? Слишком неглубокая, отвратительная цель. Одно обстоятельство смягчает невыносимое расположение духа: не надо отводить Соню в кружок, а только покормить: потом придёт мама и исполнит свои родительские обязанности.       — Так ты свободна! — безумно радостная улыбка расплывается на Андрееном лице.       Вот же наказание.       — Нет!!!       — Такая раздражённая, Зефирка, — качает он головой, прицокнув языком.       Ещё какая! Самой противно от себя. Тошно, не вру! Но сегодня я решила сдаться темноте. Сегодня я такая, и боюсь ничего этого не изменит, тем более глупый спор. Мы всё равно ничего не докажем друг другу, потому что упёрто будем стоять на своём, подражая двум бодающимся баранам, тщетно распыляющим вокруг себя багровые пятна упрямства.       Переступая с пятки на носок, Андрей окидывает взглядом прихожую, не такую большую как хотелось бы, но достаточно вместительную.       Когда он только протиснулся через дверь? Уже и обувь снял, какой быстрый. Чёрные кроссовки аккуратно примостились у двери, на краешке коврика, совсем скромно, не так как куча Сониной обуви вместе с моей, загромождающих пространство у свободной стены. Кроссовки Андрея слишком мрачные, а высокая пластиковая подошва, длинный язычок с мелкими белыми буквами — такие чужеродные. Всё-таки как давно эта квартира не встречала подобной обуви...       Андрей спокойно проходит по коридору, заглядывает в гостиную. Да-а, он явно хотел побывать в гостях. Сейчас засунет свой нос куда надо и не надо и совесть его не замучает. А это высшего уровня мастерство.       Никогда не привыкну к его походке: расслабленная, руки болтаются не ровной линией по швам. Андрей всегда ведёт себя так, будто он хозяин ситуации: подобен удаву, выше всех и всего. Это правильно. Кого бояться, чего бояться? Жизнь дана, чтобы жить, а не прятаться за спиной скромной застенчивости, а тем более пугливости. Но как легко попасть в застенок этих иллюзий, и как сложно из них выйти... Главное не перепутать нормальное поведение со вседозволенностью, точно также как любовь к себе с эгоизмом. Любить себя необходимо, иначе тебя самого никто никогда не полюбит. Сложная арифметика получается.       Только подумать! Неожиданная мысль пронзает сознание. Я же никогда не видела Андрея нервным. Мы не так давно общаемся, но по сравнению со мной он всегда белый и пушистый, если не брать в расчёт частые, неконтролируемые всплески безрассудства. Но слабо верится в то, что Андрей никогда не злиться. Силищи в нём ого-го сколько, а это не пустой звук.       — Поверь, тебе лучше не узнавать мою тёмную сторону, — пронзает он морем пожара в светлых глаз. В глубине зрачков плескается его непростая судьба. Что ты за шкатулка, Зарецкий? Что за начинка в тебе? Твоя наружная маска уже понятна, но что у тебя внутри?       — Я права, ты грозен в гневе?       Принимаешь ли ты свою тёмную сущность? Я смирилась, что сегодня премерзкая мадам, но смириться со всеми чёрными проявлениями своего характера, я пока не могу. Люблю сплетни, ленива, порой завистлива — целый набор смертных грехов, но во всех людях они присутствуют, в большей или меньшей степени.       — Безумно хочется попререкаться?       — Ты не представляешь насколько! — ничуть не лукавлю, подбирая валяющуюся малиновую кофту Сони.       Бывают такие дни, когда в голову ударяет мрачность молотом озлобления на весь мир, и если ты хоть пальцем обо что-то ударишься, то всё — полный крах! Меня так и распирает от этого пробирающего каждую клеточку чувства. Хочется на кого-то крепко наорать, расцарапать взглядом. Но Андрей словно и не слышит всей агрессии, катающейся внутри капризным ребёнком.       — Я привык не отвечать на напыщенное раздражение.       — Да не слушай о чём я думаю!       — Не могу, — Андрей оглядывает гостиную. Она у нас большая, с громоздким гарнитуром, как и полагается. Небольшой диванчик, два кресла по краям, обтянутые светло-серой тканью и шторы под тон дверей. — А если бы и получалось, тогда всё равно подслушивал.       — Гляньте на него, натуральный гад!       — Зефирка, хватит ругаться.       Хватит подслушивать!       Улыбка растягивается на губах, а по телу пробегается ток оживления. Искорка хорошего настроения всё-таки осталась.       — Аделина, я хочу чай! — летит, не зная преград тонюсенький голосок.       Погорячилась я с хорошим настроением…       Спасение или погибель? В отчаянной безнадёжности смотрю на Андрея, но нет, от Сони он меня не спасёт.       — Стой здесь. Никуда не уходи! — выскакиваю за порог комнаты. Разглядывание детских фотографий и кучи статуэток должно занят много времени. Надеюсь, Андрей не из тех гостей, ломающих всё, что попадается им на пути. На недотёпу он не смахивает.       Скача горной козочкой, влетаю на кухню. Соня сидит за столом и без энтузиазма ковыряет ложкой в половине недоеденной тарелки гречки. Супер, с голоду всё равно не помрёт. Я не мамочка, чтобы заставлять запихивать еду в детский ротик. Забираю тарелку и ставлю чашку чая перед маленьким носом.       Недавно я задала Соньке вопрос: что бы она сделала, если бы начала слышать чужие мысли? Она ответила весьма оригинально: ограбила банк!!! Гениальная мысль! Раньше Андрей мог с лёгкостью провернуть эту аферу, подслушай он мысли самого главного дядьки в банке.       Тогда наш разговор услышал папа и согласился, а ещё прибавил, с явным намёком, что экзамены сдавать с такой способностью легче всего. Получается, что у Андрея имелись сплошные плюсы, правда они без права на спасение тонули в болоте минусов. Были ли у него раньше друзья? На вряд ли, а если даже и были, он чувствовал всю фальшь в общении, а так дружить сложнее всего. Со мной у него всё по-другому. Я знаю, что он знает о чём я думаю, и он это знает, поэтому мы оба знаем, что притворяться и лукавить смысла нет.       Вот вывернула… как в песне Flёur. Знакомые строки без промедления всплыли в голове:       «Я знаю, что ты знаешь,       Что я знаю, что ты знаешь,       И ты скрываешь то, что я скрываю,       Что ты скрываешь».       В глазах Андрея я точно не такая хорошенькая по сравнению со знакомыми и одноклассниками. Они не читают меня как открытую книгу. Поэтому в их глазах я хоть всегда и излишне серьёзная, но белая и пушистая.       Ты-дыщ-щ!!! Воздух разрезается и взрывается.       Андрей влетает на кухню, скользя по кафельной плитке, и утыкается животом в стол. О-у, больно. Но этому сумасшедшему радару чужих мыслей всё равно, подняв восхищенный взгляд, он чуть ли не выкрикивает:       — Это ты рисовала!? Классно. Я знал, что ты великолепна, но, чтобы настолько... Не хуже, чем картины на выставке!!!       Ох и льстец. Неужели пока я вожусь с Соней, он успел сунуть свой длинный нос в мою комнату!? Самое время хлопнуть себя по лбу и подумать о собственной несостоятельности. Наивна ты, Аделина, наивна. Можно было предугадать, что Андрей не ограничится скромным созерцанием гостиной.       — Аделина — художница, — подтверждает Соня, уплетая блинчики с вареньем, сделанным собственноручно бабушкой и привезённым родителями.       — Привет, давно хотел с тобой познакомиться. Я — Андрей, — поздоровался он, лучезарно улыбаясь. — Представляешь, Аделина мне про тебя все уши прожужжала.       Безмолвно прожужжала и невольно!       Да что тут происходит?! Кошмар? Что за нереальность? Если он сейчас выболтает что-нибудь...       Так, на выход. Сейчас же! Андрей молча повинуется и с обидой прижимает альбом к груди, не забыв прихватить блинчик.       Обиделся, что я не оценила свой же рисунок? Детский сад — штаны на лямках.       — Заходи в другой раз с такими предложениями, на авантюру я сегодня ни за что не пойду. Нет настроения, ты же видишь! — отбираю альбом и подталкиваю Андрея к выходу.       А зачем я распинаюсь? Молча открыла дверь, указала на коридор подъезда и Auf Wiedersehen! Очередь же моя? Я ещё не придумала, как буду доказывать, что спокойствие лучше раздолбайства. Так что дверь там, хорошего пути.       — Нет, Зефирка, мой черёд. Испытание с гитаристом не считаются, ты сама подошла к нему, доказывая, что через безопасное и безмолвное искусство можно выразиться не хуже, чем весельем.       Вот гад! Разворачиваюсь, сжимая в злостных объятиях рисунки, раздражение клокочет на кончиках пальцев. С ним говорить, об стенку — биться. Но пусть знает, что шатающийся мост наших отношений только что качнулся не в его пользу.       Не пойти я не могу? Уточнить — не значит согласиться, но...       — Правильно! Так что собирайся, — пнула в спину неприкрытая радость.       — Соня, дождёшься маму? И скажи, что я пошла гулять! — кричу, выталкивая Андрея за порог квартиры. Чего только не сделаешь, чтобы от него в доме осталась лишь трепыхающаяся аура. К тому же, проветриться не мешает. Пусть ветер, гуляющий меж многоэтажек, остудит пыл моих эмоций.

***

      Под его всепоглощающим обаянием, моё плохое испорченное расположение духа замлело, светлея и потихонечку исчезая. Такое чувство, что Андрей ловит хорошее настроение отовсюду и дарит избыток радости мне. Тридцатиминутная прогулка на меня влияет так положительно, что мысль о ругани окончательно выветривается из головы. Вдыхаю приятный аромат распускающихся почек. Центр города давно остался позади неясным очертанием, а впереди... Стоп. Мы пришли в самую зелёную часть города? Мы на Кромке?       — Так точно.       Давно я тут не была. Кромка — это парк, расположившийся на самой окраине, незаметно сливающийся с лесом. Здесь есть детские площадки, постройки, но по большей степени это лишь природа: деревья, кустики, цветочки, травинки. Раньше мы любили сюда приходить, поблизости жила тётя Лиза, подруга мамы, каждый раз радующаяся приходу детей.       Мы планомерно зашли в зелёный мир природы. Так красиво, а главное запах какой… Щепотка раннецветущих ландышей, смешанная со свежестью вылупившихся листов, создаёт невообразимый аромат. Но у Андрея нет намерения любоваться всем этим великолепием, он целенаправленно двигается по задуманному маршруту. Куда он идёт? Там же ничего нет. Точнее есть. Заброшенный парк аттракционов, к тому же, недостроенный. Ходят слухи, что стройка началась не совсем легально, а прознав про это, её благополучно свернули. В итоге вот который год обширная территория бездействует.       Что творится в этой лохматой голове? Что он задумал?       — Ещё немного и сама всё поймешь.       Надеюсь, что ничего криминального.       По мере того, как мы приближаемся к «чему-то», забористый запах выскакивает отовсюду, бьёт по носу, впитывается в кожу. От него нет никакого спасения, хочется лишь задохнуться. Ужас. Что я забыла в этом богом забытом месте? Тут даже всё поблекло, солнце потускнело, снижая яркость. Ах да, спор есть спор его не вырубишь топором.       Один шаг, второй, и мы всё дальше продвигаемся вперёд к этому сводящему зубы запаху пустоты и забытья. Высокое колесо обозрения сначала неясными очертаниями, а затем вполне явственно вырастает на нашем пути непреклонной стеной.       — Вот твоё новое испытание! — торжественно провозглашает Андрей, запрокидывая голову.       Мы стоим на поросшей травой площадке, впереди возвышается несколько аттракционов: качающаяся лодка, карусели, в том числе и колесо. Местами краска сползла, потрескалась, и из-за этого всё кажется не совсем безопасным. Страх подкидывает мысль сбежать отсюда немедля ни минуты.       — И что я должна сделать? — предчувствуя безоговорочный подвох, с боязнью смотрю на макушку колеса.       Интересно, а Андрейка здесь бывал? Он любил бродить по подобным местам и, кажется, знал весь город вдоль и поперёк. Не то что я.       — Посидим вот там? — указывает Андрей на самую верхнюю кабину.       Сумасшедший.       — Н-нет, — инстинктивно отступаю назад.       — Нет? Но это был не вопрос.       — Ты с ума сошёл? Это же три метра, если не больше! Чего ты киваешь?! — Андрей как полоумный работает шеей, выпучив глаза. Блоха сумасшествия всё благоразумие высосала вместо крови?       — Как мы по-твоему должны забраться туда???       Ни за что я не полезу на эту громадную штуковина! Ни за что, слышишь!!!       Мало он испортил моих нервных клеток, ему ещё надо?       Ненасытный дармоед.       — Ты специально, да? Знаешь, что боюсь высоты, и всё равно приволок!       Этот страх не пустой звук, это фобия! От неё спирает воздух в лёгких, в горле пересыхает, тело застывает. И всё происходит за один крошечный миг.       — Надо бороться со своими страхами — вот тема нашего сегодняшнего урока. Если отказываешься от испытания, это будет означать, что ты отдаёшь голос в мою пользу.       А кто-то считает голоса?! И что за уроки? Ты мне свою точку зрения показываешь, а не учишь меня!       — Да ты... ну ты!.. Знаешь что?! Лезь сам! Вдруг я влезу, а тебя и след простыл?       — То же самое могу с сказать про тебя, — приподнимает бровь Андрей, склонив голову в бок.       Вот же! Не получилось перехитрить!!!       — Я здесь часто бываю, так, что забирайся вот отсюда, — тыкает на серые балки, держащие огромный круг. «Как небезопасно!» — кричит паника.       — Нет, нет, нет, — голова судорожно качается, я уже предчувствую подступающий к горлу ком. — Посидим где-нибудь пониже... пожалуйста.       Пару секунд, пару дрожащих вздрагиваний и Андрей сдаётся. Не знаю, что повлияло на него: умоляющий взгляд, блестящих, намокающих глаз или явный, ничем не прикрытый испуг, но он встревоженно захлопал глазами.       Слава богу.       — Давай заберёмся на самую нижнюю.       На самую нижнюю? Не дожидаясь дальнейшего уговаривания, проскакиваю в арку серых прутьев, цепляюсь за железный край дверного проёма и забираюсь внутрь. Главное укрепить позицию сразу, показать, что я не боюсь, не боюсь забраться на самый низ… Хотя кого я обманываю. Больше всего меня страшит не высота, а то, что эта штуковина может раскачиваться.       С клокочущим адреналином страха держусь за твёрдую сидушку. Всё покрыто пылью забвения ещё сильнее, чем снаружи. Необычное ощущение, будто нахожусь в фильме ужасов, и обязательно должно произойти что-то пугающие: колесо вдруг заработает в бешенном ритме, и от меня останется лишь алое пятно.       — Зефирка, не пугай саму себя. — Пол под ногами затрясся — Андрей запрыгнул в каморочку. Чуть сердце не остановилось. Сжав рукава кофты, посильнее впиваюсь в край сиденья с новой силой.       — Тебе нравятся такие просторные кофты?       А ты имеешь что-то против?       Инстинктивно взгляд опускается на трикотажную тунику. Не грязная, да и выглядывающая чёрная юбка из-под алой ткани не задралась. Меня банально отвлекают? Спасибо. Борюсь с дрожью и произношу:       — Мне нравится, как такие кофты, туники, свитера считаются с короткими юбками.       — Я заметил. Это твой стиль.       Это действительно мой стиль. И как бы мама не возникала по поводу одежды, деньги на карманные расходы мне выделяет папа, а ему всё равно в чём ходит дочь, главное, чтобы это «что-то» не выходило за рамки приличия. А эти границы у папы с мамой, к счастью, различаются.       Мама любит говорить: будь собой. Но почему произнося эти слова, она не понимает, что не даёт возможность мне стать той, кем я действительно являюсь, упрекая в собственном выборе? Одежда — главная тема ссор между нами. А может тряпки — это и есть моё выражение миру!       — Мама у тебя командирша.       Спасибо, я и так это заметила.       А ещё я люблю гетры, митенки, которые, естественно мама терпеть не может, зато папа считает их прикольными. А я считаю, что гетры помогают показать мои барьер. Ограду, выросшую после смерти Андрейки.       — Тебя беспокоит Андрей. Ты не можешь его отпустить. Всё время мысленно зовёшь его,— Андрей впивается в меня тяжёлым взглядом. В его глазах плескаются вспышки вопросов, взрываются яркими снопами искр, разрываясь на миллион кусочков.       Специально сюда завёл, чтобы расспросить?       Неужели его действия продуманы, и он подчиняется какому-то хитроумному плану? Слишком сложно… не хочу заморачиваться, но неужели выходит так, что Андрей не такой уж всезнающий раз, не вкурсе про Андрейку? Или хочет лично обо всём услышать?       Так?       Я нарочно поставила замок на этот «раздел» воспоминаний. Человеку по своей натуре свойственно прятать то, что причиняет боль. Но не приняв, не вскрыв всё болезненное, разве исцелишься после утраты?       — Ты, когда грустишь, думаешь: река, мост, Андрейка, морг. Устрашающая мантра.       Когда я думаю о произошедшем, перед глазами всегда вырастает очертание реки, моста, а следом морга. Будто переключаются каналы на телевизоре: одна картинка, другая, следующая, и так по кругу. В такие минуты испепеляющая тоска бежит по всему телу. Вот и сейчас мёртвая слезинка стекает по щеке.       Почему мне кажется, что я уже смирилась, но когда кто-то задаёт вопрос о нём, глаза становятся мокрыми? Не хочу забывать об Андрейке, он был весомой частицей моей жизни.       — Если не хочешь говорить, не говори.       — Нет. Притворись нормальным. Ты ничего не знаешь, а я впервые откровенничаю перед тобой, — срывающимся шёпотом прошу.       Мне… мне правда необходимо выговориться.       Судорожный вздох срывается с губ, мысли не перестают копошиться. С чего начать? Как объяснить?..       Соберись, Аделина, это не так сложно как ты думаешь...       — Андрей мой брат... Старший брат. Ему было бы двадцать в этом году... Его нет в живых уже второй год, — голос стал невообразимо сиплым с холодной хрипотцой, но это едва ли имеет значение.       Второй год он не живёт, второй год я не слышу его голоса, лишь вижу на видео и фотографиях. И это я виновата в его смерти. Я! Я могла остановить его, но стояла истуканом, а кинулась за ним лишь потом, после того, как он скрылся в тягучей речной пучине. Я должна была быть его благоразумием, но... Но он хотел совершить благородное дело! Глупая, глупая, глупая, неразборчивая дурочка!! Никогда себя не прощу, даже если захочу.       Что-то тёплое обняло за плечи. Я уткнулась носом в мягкую ткань ветровки. Кого я обманываю, Андрейка всё равно бы меня не послушался, это же Андрейка — принципиальный и до коликов в желудке упёртый барашек. Но я всё равно чувствую вину. Такое чувство, что я не оправдала доверия, не сумела проявить ответственности. Родители меня сначала в этом и упрекали, но потом мама, поразмышляв, решила, что Андрейка большой идиот, вот и поплатился за всю ненужную прыть, живущую в нём.       Мама почему-то его никогда не любила. Может своим рождением он испортил её молодость? У меня много предположений, но никто не ответить на эти вопросы. Теперь Андрейка — запретная тема для родителей, и лишь я с Соней вспоминаем о нём как о чём-то светлом. Она тоже очень, очень по нему скучает, потому что именно он всегда заботился о нас, когда родители вечно разъезжали по срочным командировкам.       С шумом вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Перед глазами до сих пор стоит густая синева речной глади.       Страшно.       — После всего я стала бояться высоты и воды. У меня нет такой сильной боязни, как у некоторых, орущих при виде своей фобии. Нет, но, когда я приближаюсь к водоёму или к реке, неважно, или смотрю вниз с довольно огромной высоты, мне становится не просто неприятно, горло сжимается и дыхание перехватывает. И я застываю. Не хочу никуда забираться, особенно если «это» ещё и шатается.       Прислушиваюсь к жаркой тишине, всё больше проваливаясь в бездну страхов. Андрей не знает, что сказать. Видимо банальное «мне очень жаль» кажется для него неприемлемым. Вот и отлично. В словах нет нужны.       А может это знак? Может Зарецкий это тот, кто сможет заменить Андрейку? Может это то безумство, которое не стоит завершать поспешно, чтобы выполнить последнюю его волю? Всё слишком сложно, но не запутано.       Незадолго до всего кошмара, Андрейка всё-таки сумел подготовить подарок к моему дню рождению. Книжку, обычную записную книжку, но не пустую. У него всегда чесались руки, когда он видел белые, как только что выпавший снег, листы блокнота. Андрейка брал ручку и писал что-нибудь этакое в самой серединке книжки. И мой последний подарок не избежал такой участи. «Соверши хоть раз безбашенный поступок, забей на мать с отцом» — значилось размашистым почерком в самом центре. Вот кому Андрей должен быть обязан моему согласию, своему тёзке, и кажется я уже сто раз об этом думала...       Но Андрею очень повезло, потому что всего месяц назад я нашла эту запись, наконец смогла взять несчастное цветное переработанное дерево в руки.       Дрожь повторно щекочет плечи, спускаясь по позвоночнику. Нельзя думать о грустном. Где бы ни был Андрейка, с ним всё здорово, замечательно! Многие думают, что смерть самое страшное, но это не так. Смерть — это окончание чего-то для нашей души, а вот самое страшное пережить чью-то смерть, а ещё кошмарнее словить бессмысленность собственной жизни от этого.       Бывает такое, живёшь себе, поживаешь каждый божий день по накатанному сценарию, и бац — внезапно настигнет это наитемнейшее понимание, и вот уже всё кажется намного серее, блекче. Искусственнее. Когда человек перестаёт видеть смысл жизни и начнёт замечать лишь шаблоны. Шаблоны общества, национальности, религии, всего угодно, и не приходит от этого в гармонию. Он начинает унывать, потому что не видит к чему идти, но как раз в этот момент и нужно вспомнить, что лишь сам человек наполняет свою жизнь смыслом! Таким, каким захочет сам. И что бы он не делал в своей жизни, всё будет незначительным, если не придасть своими действиям значимости.       Хоть я и запуталась в лабиринтах некой депрессии и позабыла о некоторых важных вещах, я несомненно прозрела после нескольких месяцев без Андрейки. С глаз слетела жёсткая, замшелая пелена. Я стала понимать, что живу, и что жизнь моя бесцельно протекает сквозь пальцы. Я бездумно, как и толпа не очнувшихся людей еду в поезде, когда могу выйти из него и поехать вдоль рельсов на лошади, а может даже и зашагать пешком, замедляя ход, но зато я буду познавать мир без приклеенных клише и схем жизни! Я буду жить по своим правилам и планам.. Я одна — хозяйка своей жизни. Но как говорится, людям нравится причинять себе боль, поэтому у меня мало что выходит.       Андрейка был моим путеводителем в познании себя, но я этого не ценила, иногда обзывала его чокнутым, тогда не время мне было всё это понять. Когда же я стала вспоминать о всём том, о чём он говорил — в меня врезалась пуля. Настоящая свинцовая пуля влетела прямо в голову.       «Какой же непроходимой тупицей я была!» — поняла я тогда. Мир намного многограннее, но тем не менее всё намного легче. Хочешь добиться чего-то, хорошего результата? Надо верить. Вера — основополагающее всего. Но надо именно ВЕРИТЬ. Ощущать уже в эти минуточки, секундочки те чувства, непременно охватящие тебя в тот миг, как ты достигнешь поставленной цели. Но не стоит путать веру с надеждой. Не нужно думать о том, что вот получу я когда-то зарплату и, авось, куплю эти туфельки. Нет. Надежда — враг людей, она порождает неудачи, потому что, если она есть, — значит человек программирует или уже запрограммировал себя на плохой исход. Всё это знал Андрейка, но насколько пользовался своими знаниями, не знаю.       И почему ты не со мной? У меня столько вопросов...       Наверное, хорошо быть непрошибаемым, как Андрей. Ни тебе слёз и самоедства. Но я не могу так. Не могу взять и забыть. Не могу выкинуть ощущение вины. И хоть его ситуация с подслушиванием чужих мыслей намного ужаснее, я бы поменялась с ним ролями, чтобы не испытывать отчаянное осознание, что родного человека больше нет рядом и никогда не будет.       — Я понимаю твоё чувство безнадёжности.       Ты кого-то терял?       — Да, маму, но это было слишком давно.       — С тобой жизнь изрядно играет.       — Поэтому я и стал непрошибаемым, — не отрывая серьёзного взгляда от моих глаз, Андрей привстал и пересел напротив. — Зефирка, это вовсе не хорошо. Я тоже часто загоняюсь мысленно.       Внешне человек может выглядеть, замкнутым или чрезмерно гипервесёлым, но все одинаковы: у каждого внутри бушуют гейзеры и взрываются вулканы. Кипят, накаляются, бурчат злыми потоками.       — Не мути, Зефирка. Слишком много думаешь.       — Ничего, что ты уже обвинял меня в подобном, и не раз? — с чувством лёгкости и неожиданного облегчения выдыхаю, по-новому вглядываясь на нос с горбинкой, линию губ и подбородка с чуть заметной колкой щетиной.       — Ты порой тонешь в мыслях. И тащишь меня за собой. Ты, Зефирка, быстро перебираешь руками и ногами, а я захлёбываюсь.       — А что мне остаётся? В большинстве случаев, как только я заговариваю с кем-то, я понимаю, что нет у меня с человеком ничего общего. И что тогда остаётся: обсирать учителей и опять исчезать в негативе?       Истинное общение не нуждается в словах, но до этого понимания необходимо дойти.       — Но со мной ты можешь поговорить о чём угодно.       Под невероятно чугунным взглядом отворачиваюсь к окну. И чего это он так смотрит? Будто душу хочет вывернуть. Так и засмущаться недолго.       За мутными стёклами незаметно ложится серебристая темнота. Помню глаза Андрейки в последний день, именно их я чётко запомнила. Зелёные с карими вкраплениями у зрачков. А у Андрея, они другие. Светлые-пресветлые, горящие янтарём.       — Много думающие люди всегда угрюмо выглядят, а ты всё время такая.       Значит вот какой я выгляжу в твоих глазах? Выходит, начало сегодняшнего разговора не должно было тебя удивить?       — Я не хочу тебя обидеть или оскорбить. Ты же знаешь, если долго о чём-то размышлять, то начинаешь себя накручивать, а это хуже всего.       — Вот умеешь же ты испортить настроение. Что тогда на площадке, что сейчас. На одни и те же грабли, эх...       — Я серьёзно.       — И я, а ты как думал?       Мы засверлили друг друга глазами. Что у Андрея не отнять, так это крепколобости, но я тоже не промах, натренировалась с Андрейкой. Что только мы с ним не творили: устраивали соревнования, бывало взрывали дом задорными криками, шутили, шумели... А сейчас дом опустел, за один миг выключили все включатели, собрали все лампочки в картонную коробку, не разбираясь перегоревшие они или нет, и без сожаления выкинули в ближайший мусорный бак.       Помню, как Андрейка меня вёл с собой на сборища своих друзей. Ничего криминального, они располагались на полу играли в фанаты или в бутылочку, разговаривали. А я сидела рядом и читала, бросала на них любопытные взгляды, но не более. И думала, что когда-нибудь у меня обязательно будут такие друзья. Но после его ухода я сильнее погрузилась в книжный мир иллюзий, и все дурачества, ранее происходящие со мной, теперь кажутся не более, чем обычным миражом.       — Мы засиделись, — с шумом выдыхаю и поднимаюсь на ноги. Кабинку закачало, и я плюхнулась обратно с характерным звуком «пух-х».       — Подожди, я помогу.       Андрей спрыгнул первым, протянул руки, как истинный джентльмен, готовый словить в случае чего. Приятно.       Пока мы сидели в коробке, мир успел стать пасмурно-холодным. Вдалеке образовались синеющие тучи, слишком много дождей за последние дни. Может природа что-то оплакивает? Например, моё нервное здоровье.       Ветер засвистит в ушах, остудит щёки, облепляет жар в сердце ледяной коркой покоя. Не знаю почему, но спокойствие у меня всегда ассоциировалось с холодом. Так хорошо...       Вокруг нас проносятся рослые деревья, скамейки. Как хорошо, свежо, запредельно... Людям иногда нужно выбираться на природу, хотя в парк, потому что, консервируясь в собственном соку среди бетонных блоков городов, вся энергия стремится в никуда. Остается лишь усталость и безысходность от серости вокруг. Так начинается жизнь зомби — мерное течение, без амбиций и инициативы. Может я и преувеличиваю, но я точно не смогу долго прожить в дали от зелёного мира, зачахну розой, не впитывающей в себя воды много дней.       — Хорошая сцена, — тянет Андрей, не отводя глаз с деревянной постройки с нависающей крышей-полуовалом.       Как по команде мы затормазили около огороженного пространства. Это сцена со зрительный залом — рядами зелёных скамеек окружённой забором.       Воспоминания хлынут сами собой. Вот в детстве я сидела на заднем ряду с родителями и Андрейкой, смотрела выступления и мысленно мечтала о салюте, который запустят только через два часа.       — Жалко, что ты не думаешь о том же, о чём думаю я.       Что за намёк? Ещё одно испытание, нет уж. Я и так сегодня... раскрылась.       — Давай же, — манит рукой Андрей, проходя вдоль забора. — посидеть в первой кабинке было несерьёзно. Я знаю, ты классно поёшь, и я хочу послушать.       Что за жалкая попытка? Меня этим не заманишь, я не согласна.       — А как мы сюда пролезем? Тут всё закрыто. И собаки...       Их тут целых две штуки. На сцене сидит лохматая огромная дворняжка шоколадно-грязного цвета, а рядышком дворняжка поменьше, с завитками, торчащими в разные стороны.       Не бывать тому, чему не суждено.       — Неправильно говоришь. Не бывать тому, чего не миновать. Здесь открыто, — кивает он с хитрой улыбкой на маленький проём прямо рядом с первым рядом зрительного зала. Узкая калитка, незаметно слившаяся с забором знаменует полный провал.       Вот засада! Нет, не нужно было соглашаться на прогулку.       — Прошу, — заложив одну руку за спину, а другу вытянув, Андрей указывает на сцену. — А от собак я тебя защищу.       Вороватый взгляд, коим я одариваю животных, не придаёт уверенности. Ощущаю себя преступником, пытающимся ворваться на чужую территорию. Но сцена пустеет, как только Андрей бесстрашно разгоняет растрёпанных существ. Чириканье птиц, и они скрываются в изумрудной гуще парка.       И как я спою передним?Растерянность непрошено шепчет в ухо речи в дуэте с неуверенностью. Не получится ничего и точка!       Так всё. Главное настрой! Мало я стояла на сцене? Пф-ф, нет, конечно. Но я... я не смогу... Почему он смотрит так тяжело, разгорая внутри комплекс неполноценности???       Есть много достойных исполнителей, может ты послушаешь их?       Я мечтаю о сцене, популярности, но боюсь, чертовски боюсь, не знаю почему, но от одной мысли волоски встают дыбом.       — Почему ты считаешь себя не достойной? — вопрос Андрея отвлекает от ковыряния земли носком кроссовка. — Ты всего достойна. Всего. Достойна стать знаменитой певицей и великолепной дочерью. Только не надо слишком много сил растрачивать на тех, кто тебя не слышит. Поверь мне, я знаю о чём говорю. Не все заслуживают твоего расположения.       Почему я чувствую себя прескверно на сцене и верю, что ничего у меня не выйдет? Потому что, если человека уверять в том, что чем он хочет заниматься — бред, то всё воодушевление рано или поздно падает в тартарары. Мама сегодня, помимо формы, завела любимую шарманку и напомнила лишний раз, что моя мечта это всего лишь грёзы маленькой девчонки. Нет, она прямо никогда не говорит об этом, но её взгляд порицающий, скользящий, всё выдаёт без остатка. При Андрейке такое отношение не так ярко было выражено: то, что мечты ничего не значат в нашем доме.       Помню, как мне задали написать сочинение на тему кем я хочу стать, в далёком седьмом классе. Я тогда написала, что певицей (очень логично), дала маме проверить на ошибки, а она велела переписать. Слишком невесомой и глупой показалась ей моя будущая профессия. Андрейка тогда зашёл ко мне и сказал, что важно, только то, что думает моё сердце и что артистка — отличная мечта и профессия.       Иногда я искренне жалею Соню: такое посягательство на грёзы ей только предстать испытать, и у неё не будет такого Андрейки за спиной. Только вот в ней живёт жилка командира — будущий босс, уже с четырёх лет замечают все, кому только не лень.       — Ты знаешь свои страхи, — стучится в купол дум бархатистый голос. — Это огромный плюс! Ты должна с ними бороться, а не делать свои знания бесполезными.       — Борьба — не выход. Она никогда ни к чему не приводит. Лишь к невежеству.       — Но речь не о войне, а о тебе.       — Да, я хочу стать певицей, но для этого необходимо иметь знания.       Есть у меня знакомая девочка, только в этом году начавшая учиться в художке. Она хочет поступать на отделение дизайна на следующий год. А наша учительница над ней так насмехалась первые месяца, особенно над тем, что раньше она не ходила в художку. Со мной такая же ситуация. Приду я в музыкалку и что скажу? «Здравствуйте, я пришла учиться всего один год, чтобы поступить на бюджет в музыкальное училище. Толком ничего не знаю, на инструментах не играю, в классических произведениях не разбираюсь, также как в их композиторах»?       Я запустила мечту, когда погиб Андрейка. Тогда мне казалось, что все мои грёзы такие наделанные и детские, что не хотелось ничего делать.       — А вот это отговорки. У тебя нет твёрдости в своих намерениях, и ты перекладываешь всю ответственность на строгую мать, — правда кольнула сердце. Не кривит он, прав.       И почему каждая наша встреча заканчивается тем, что я переступаю через свой комфорт?       — Потому что тебе надо перешагнуть через него. Нужно идти ко всему чужеродному, потому что это и будет истинным. Правильно?       Конечно, правильно, это же я говорила! Написала ему когда-то в начале нашего общения.       Ощущения будто иду в пропасть. И именно Андрейка говорил, что если настигнет такое чувство, то значит ты на верном пути (но тут всё-таки не нужно впасть в заблуждение), но именно тогда необходимо не. забывать о том, что ты есть — свет, чтобы выбраться из тьмы, кажущимся всеобъемлющим и поглощающим. Счастье во мне, значит я со всем справлюсь и всё преодолею. Обезоружено вздыхаю. Остаётся лишь смириться... уже в который раз...       Как же я не благодарна родителям, что они не воспитали во мне должной уверенности в себе, а если быть точнее, то отбивали её проявление на корню, потому что во что она хотела выльется, им категорически не нравилось. Маме не нравилось. Но я не выросла закомплексованной, всё благодаря Андрейке. Так почему я принижаю себя? Вдруг в том какая я сейчас и в том какой была имеется толика моих стараний?       Была не была! Да и что это я опешила? Перед Андреем мне нечего бояться, и так знает меня лучше, чем кто-либо. Хотя знать одно, запомнить другое...       — Выбор песни не предлагаю, не радио, — предупреждаю, прыжком забравшись на сцену.       — Умница.       Хрустальные ноты слетают с губ, обнажая душу, и шелковистые волны наполняют пространство.