Я люблю тебя...

«Я люблю тебя», — отстукивало моё глупое сердце, когда я пришёл в себя после того безумного прыжка со скалы и обнаружил, что мой спаситель спит на моей груди, согревая теплом своего тела. Я ужаснулся, ведь, как и все вокруг, считал её мужчиной. Но моя душа оказалась куда более прозорливой, чем глаза. И с того момента я больше не желал ничего, кроме неё. «Я люблю тебя», — едва не срывалось с моих губ, пока я изводил её, бесправную рабыню, своими капризами и придирками, стремясь заметить хоть какой-то знак, что я ей небезразличен. Тщетно. Её самообладание восхищало и вместе с тем выводило меня из себя. Я еле сдержался, чтобы не взять её силой, на что имел все права, но в последний миг остановился, потому что хотел видеть в её глазах желание и нежность, а не ужас и омерзение. «Я люблю тебя!» — хотел я прокричать, увидев её, избитую и измученную, в тюремных застенках. Но этот мерзкий Ван Ю, так по-хозяйски взваливший её безвольное тело себе на спину, одним взглядом заткнул мне рот, и я вынужден был отступить, как никогда ощущая себя жалкой марионеткой, а не императором великой Юань. Лишь потеряно смотрел им вслед, не зная, как вернуть самое дорогое, что было в моей никчёмной жизни. «Я люблю тебя!» — разрывалось моё сердце, когда она, совершенно здоровая и задорно улыбающаяся, направлялась прочь из дворца, едва ли не держа за руку своего короля. В её душе не было места для меня, она даже не вспомнила обо мне, отбросив прочь, как надоевшую сломанную куклу. Я никогда не был для неё господином, но хуже другое — я не вызывал в ней никаких чувств, кроме презрения и ненависти. «Я люблю тебя», — хотел я умолять, услышав, кем был для неё Ки Джа О, так страшно погибший в результате моего предательства. Она не взяла даже мою жизнь, пренебрежительно выронив кинжал, что я вложил в её руку и направил в своё сердце. Даже умереть, чтобы заслужить её прощение, я не мог. Жалкий глупец, влюблённый как безумец в ту, что потеряла по моей вине отца. «Я люблю тебя», — повторял я про себя, не позволяя себе жадно целовать её под толщей воды в ванной, лишь бережно из уст в уста вдыхал в неё столь необходимый воздух и отчаянно молился, чтобы этот Тан Киши убрался прочь до того, как она окончательно задохнётся. Но и тут она не подвела меня — даже не попробовала вынырнуть на поверхность, лишь тихо потеряла сознание под водой. «Я люблю тебя», — хотел я сказать ей в глаза, пока она долгие месяцы пряталась в заколоченных комнатах гарема, но не смел даже на шаг приблизиться к ней, чтобы не подвергнуть её опасности. Ведь эта ведьма императрица не спускала с меня глаз, даже в собственном дворце я был бессилен делать то, что хочу, чего требовало моё сердце, о чём тосковала моя душа. «Я люблю тебя», — безмолвно рыдал я, оплакивая её, зверски убитую по приказу Танашири, не мог шевелить ни губами, ни языком, но этот надсадный стон не умолкал в груди, бесконечно заставляя корчиться в муках на моей широкой императорской кровати, поджимая колени к животу, словно желая исчезнуть, испариться из этой жизни, в которой больше для меня не было смысла без неё. «Я люблю тебя!» — кричал я взглядом, когда она, живая и невредимая, ещё более прекрасная, чем прежде, шла к подножию трона среди других кандидаток в жёны, которых я и видеть не желал. Если бы я мог, я бы отдал ей одной сразу весь ворох заготовленных для моих избранниц букетов, ведь она вспомнила обо мне и вернулась, чтобы стать только моей. «Я люблю тебя», — всё равно улыбался я, услышав, что я лишь орудие её мести. Я не возражал, быть рядом с ней, всё равно как, всё равно кем — было моим единственным желанием, единственным смыслом. Читать — так читать, только бы видеть любимые глаза, застывшие затаённой болью и смотревшие на меня неизменно строго. «Я люблю тебя», — я целовал её бледное лицо, когда она потеряла сознание в библиотеке три дня без еды и воды переписывая правила Внутреннего двора, как наказала императрица. И опять я был бессилен остановить это издевательство, она погибала на моих глазах, но я не мог ничего изменить, лишь молился, чтобы Будда вдохнул в неё силы жить и преодолеть это испытание. «Я люблю тебя», — повторял я про себя, неимоверно счастливый, что смог наконец послужить ей, приняв своим телом отравленную стрелу, предназначенную для неё. Я знал, что умираю, но моя душа пела от восторга, что теперь она сможет поверить в силу моих чувств, оценит их глубину и искренность, снизойдёт хотя бы одарить меня тёплым прощальным взглядом. Но она и здесь осталась верна себе — рискнула жизнью, несмотря на все мои протесты, и отсосала яд из моей раны, снова спасла меня, как делала не раз с самой первой нашей встречи. «Я люблю тебя», — неустанно твердил я взглядом, держа на руках свою маленькую копию — нашего сына, её бесценный дар, с ним в мою жизнь вошёл второй человек, ради которого я был готов на всё, только бы он улыбался. О её счастливой улыбке я уже даже не мечтал, прекрасно понимая, что её душа закалилась и ожесточилась болью потерь и страданий. Но я пытался, несмотря ни на что пытался завоевать её благосклонность. «Я люблю тебя», — гордо вопило всё моё существо, когда всемогущий Эль-Тэмур испустил дух в руках Байана. Всё ради неё, может, хоть теперь она заметит во мне мужчину, который достоин её, но зря — я стал настоящим государем для всей Юань, но только не для той одной, о которой были все мои помыслы. «Я люблю тебя», — умирая от ревности, шептал я, читая тайные письма Ван Ю к ней, полные таких откровенных признаний, на которые я никогда не был способен. Я ненавидел его за любовь к ней, но не мог не признавать, что эта женщина и не могла вызывать других чувств. Даже в пьяном угаре я не мог забыть о ней, как бы ни старался заглушить в себе боль от осознания, что она со мной лишь телом, но не душой. «Я люблю тебя», — уговаривал я, заклиная её всеми богами не свариться с новым канцлером. Бесполезно, бескомпромиссная и гордая, она вела свою борьбу со всем, что считала несправедливым и жестоким, не щадя никого, тем более — меня. Но я упёрся, я так желал, чтобы она поверила в меня, поняла, наконец, что я не ничтожество у её ног, а истинный владыка Поднебесной, который любой ценой сделает её своей императрицей. «Я люблю тебя», — бесконечно молча извинялся я за появление в нашей жизни Байан-Хутуг, будь у меня хоть сто ртов, сказать было бы нечего. Титул любимой жены — это всё, что я мог дать ей, но я чувствовал, что этого так безнадёжно мало, чтобы сделать её счастливой или хотя бы просто довольной. Она продолжала видеть во мне мальчишку, которого следовало воспитывать, а не любить. «Я люблю тебя», — хотел я заорать на весь дворец, когда она вымаливала на коленях прощение за убийство моего единственного друга — регента Байана, но гордо молчал, не желая так легко сдаваться на её милость. Я настолько отчаялся, что даже сослал её в монастырь в попытке сломить её волю. Конечно, я проиграл и прибежал за ней при первой же возможности. При одной мысли, что её нет рядом, мне хотелось выть от тоски и вечного одиночества, на которое, впрочем, я был обречён и подле неё. «Я люблю тебя», — говорили мои глаза, с восхищением глядя на неё на коронации. Наконец-то я смог ей дать то, к чему она давно и трудно шла, разделить с ней мой трон. Вот только было бесконечно больно, что это для неё значило куда больше, чем то, что она неизменно была единственной императрицей моего сердца. «Я люблю тебя», — билось в моей голове, когда мои руки без всякой жалости зарезали даму Со, а затем и Ван Ю, в абсурдном стремлении защитить её от слухов и сплетен. Что для меня значили жизни этих двоих, когда на карту было поставлено её будущее, её судьба, её счастье. Я бы не задумавшись убил снова, только бы заткнуть рот всем, кто посмел счесть её неидеальной. «Я люблю тебя», — бормотал я в предсмертном забытьи, наслаждаясь теплом её рук, что обнимали меня в последний миг. Я продолжал принимать яд, только бы уберечь её и нашего сына от безжалостных врагов, что как стервятники ждали моей смерти, чтобы начать свой кровавый пир. И вот сейчас, уничтожив всех предателей в той жестокой резне в тронном зале, я мог быть спокоен, что им больше ничто не угрожает. Я был бескорыстен в этой жертве, но всё же втайне лелеял робкую надежду хоть однажды услышать от неё то, что я всю жизнь твердил ей. Не сбылось. Моё сознание навсегда угасло за мгновение до того, как любимые губы сжалились и прошептали: «Я тоже люблю вас, Ваше Величество…»