Полдень

Уже полностью потеряв счет времени и этим безликим однообразным домам, всегда новым, но по ощущениям будто это был тот же. Просыпаясь от болезненно яркого, даже в самый пасмурный день ослепляющего, солнца или же с первыми отсвечивающими фальшью осыпающегося неона звездами. Один или рядом с кем-то, кого убил прошлой ночью в страстном порыве, желании переходящем в непреодолимую разумом жестокость, с которой и не пытался бороться и даже не врал себе, что хотел бы, столь сильно она возбуждала, но с тем, даже с девушками сменявшими друг друга и не пережившими ночь, не ощущал близости. Она была не важна, только способ отвлечь себя от бесконечной дороги пока тело было не в состоянии ее продолжать, пока раны после почти неудачи затягивались, а Навигатор, щедрость которого была великой на столько, что безвозмездно давал силы, хотя и казалось где-то глубоко внутри, что все же взаймы, каждый момент ради неясных и смутных, как полу рассеивающийся дым под потолком, целей, молчал, в обиде ли за безрассудство, принесшее новые шрамы этому телу, или просто устав после вечера, полного удовольствия куда более сладостного, чем стоны любой из прекрасных женщин, шеи, которых были переломанны этими до неестесственности тонкими пальцами, в томительном ожидании пока сил хватит не только на это, но и шаг за тонкую грань одного мира в следующий. Каждый раз это было почти невероятно и волнующе, хотя и обыденно будто обычный выход из дома. Но чувства в момент перехода, пронизывая собой свое собственное, отвратное самому, отражение, ощущение, что не привязан ни к мирам ни даже к Вселенным, пьянило необъяснимой, но с тем отдающей холодом где-то в горле и под ребрами свободой, будто бы вдох под водой когда уже нет сил сдерживать болезненный спазм задержанного дыхания и тело препятствует защитным доводам разума, только без того чтобы после начать тонуть, без того чтобы рассудок мутился, наоборот проясняя его, заставляя привыкать к неощутимо чуждому воздуху и в этот момент делая все кристально ясным и чистым, как мир ощущает в детстве, будучи таким простым и очаровывающим своей неизведанностью. И таким разочаровывающим стоит ступить на его земли и не упасть замертво от того, что законы столь отличны от прошлого, что тело просто не успело привыкнуть. Нет, желания умирать в нем никогда не было, но близость к тому всегда завораживала, заставляла снова тянуться к ней делая новый и новый шаг из каждого пройденного, прожитого и отчасти убитого, мира в следующий. Новый чужой, незнакомый. Уже давно позабыв откуда начал и не имея желания помнить, путь его не предполагал возвращения хоть в один из них, а первый, свой родной мир он ненавидел. Тот мир убил в нем его, и потому теперь он убивал всех кто причастен. Все было для мести, но кому мстил уже и не знал. Виновны были все кто знал и кого знал сам, выхваченные лица, смутные воспоминания, свои и Навигатора, или еще чьи-то, их было уже не разделить, да и желания не было, даже малого. Его звали Полуденным Солнцем, он не мог вспомнить кто дал это имя, но и настоящего своего уже знать не мог, оно стерлось в первый десяток лет этого до невозможности долгого пути по бесконечному множеству миров, с силой, что была одним из немногих подарков безумца, которого звал своим отцом, хотя и не был уверен, что это так. Сколько брел уже так, лишая жизни его отражения, проклятый этой ставшей бессмысленной местью, сказать не мог бы и не видел бы в том ни малейшего смысла, годы не были властны менять это, на вечно семнадцатилетнее тело, застывшее в день когда был убит ради того, чтобы стать идеалом, тем сыном, которого он хотел видеть, но больше не человеком. Убеждая в моменты сомнений себя в том, что был им, в том что еще человек, сделав для себя это истинной, одной из важнейших, не позволяющей разуму окончательно рухнуть под грузом отчаянья, когда вынужден снова и снова пить горячую кровь, без разницы чью, она нужна не Полудню, она нужна Навигатору, с ее помощью он затягивает раны этого тела и позволяет встать снова. Снова отправиться в путь, снова видеть блеск неизменного лезвия в своих руках, подобранного в любом виде в каком-нибудь чужом, всегда одинаковом, в восприятии бесконечности всего этого, доме. Блеск металла и свет солнца разлитого в крови, она помнится красной, но давно не видится такой, равно как и не видится темной. Красивые отблески на фоне серого мира, что-то наконец таки отличное от ржавчины и теплое в холоде чужого до ужаса мира. Горячее чувство на руках и в груди, как будто летнее солнце в день когда мог еще позволить себе быть ребенком. Иногда, вместе с причудливыми рисунками криков, вспоминается прошлое, от этого из горла вырывается болезненный смех переходящий в истерику. Навигатор тоже смеется, ведь это и его воспоминания тоже, хранимые от каждого с кем доводилось делить его путь. Для Навигатора нет "я", его "я" - это "мы". "Мы" его и Полудня и другого пока и нет и, вероятно и быть больше не сможет. Полуденному Солнцу не страшно за свою жизнь, он знает, что умереть он не сможет, не с силами Навигатора, кто бы перед ними ни встал. Страх редко сохраняет себя в первозданном виде и становится яростным весельем заставляющим напасть на того, кто пробудил это чувство. Уже забыв лицо того кого ненавидел, реагируя на схожие только черты, ярко помнящиеся, но на уровне таком, что и не сказать того ли они человека или все таки нет. Этим до неприятности солнечным утром проснулся и накинув сразу изодранную и изрезанную, широкую, будто чужую рубашку, поднялся резко с движениями ближе всего к неисправной механической кукле, дерганные и слишком поспешные чтобы тело, еще слишком человеческое позволило быть им хоть сколько-то плавными. Вглядываясь в вспыхивающий шершаво остро звук стрекотания цикад и глубоко вдыхая привычный запах свеже-ржавого железа от своих рук разбивших в комнате, до того как отрубиться, все зеркала, и от почти что засохшем им в волосах. Этот запах не был неприятнен, но и чувствовать его не хотелось. Ржавая вода, почти такая же как эта буреющая ржавчина крови лилась холодом на уставшую голову, а длинные черные будто вырезанные из окружающей картины волосы падали на лицо, даже не убирал их от глаз, и так прекрасно видя мельчайшие звуки, чувствуя кожей их запахи и сопротивляясь их тягучей вязкости. А еще тому чтобы вновь закрыть глаза и от того снова оказаться в своем и Навигатора прошлом, или же настоящем, в которое не хочется верить и выдумкой про месть и убийства, про чужие миры отвлекаясь, но не в силах вечно фокусировать взгляд на том, что не видят зачастую другие, снова и снова проваливаясь туда, чтобы задыхаясь проснуться. Увидеть улыбку отца и ощутить блеск иглы в его руках на своей коже и смеяться, смеяться от боли с Навигатором вместе. Открыв глаза на полу, рядом с текущей водой в мокрой от нее же одежде, поднялся, такое бывало, и было это все чаще, потому что Полдень больше не спал, не хотел он и так вырубаться, но тело не в силах держать их с Навигатором сознания решало за них. Обтер тонкую красную струйку идущую к подбородку через плотно сомкнутые бескровные губы, взглянул на нее, непрятная, не такая как у тех, чью он пьет, их кровь светится, его от чего-то уже никогда, а ведь в детстве тоже была красивой и яркой. Сколько мгновений просто смотрел на свои костлявые руки, сам и не скажет, никто из них двоих не мог бы и знать. А после вышел под яркое полуденное солнце, то что дало ему имя за силу стирать тени, будь то обычные или же, шевелящиеся словно змеи или многоножки пока не поднимутся с асфальта и стен, живые. Под солнце и к новому очередному незнакомому, но изученному наизусть миру.