***
Снова разговор. Отныне любые походы в кабинет Минервы Макгонагалл стали для девушки настоящей пыткой. Новости не радовали доброй повесткой, и каждая новая — страшнее предыдущей. Ксюша была готова к тому, что придётся досрочно заканчивать школу и искать убежище с мамой где-то в другом городе. Была готова к тому, что скоро ей и её друзьям придётся воевать и сражаться с теми бесами, которые одели маски Пожирателей и прислуживали Тёмному Лорду. Но её хрупкий разум не был готов к тому, что ключ к спасению матери лежал через то, что та больше не будет помнить, что она её мать. Ксюше нужно стереть её память о ней, чтобы ни один Пожиратель не смог ворваться в её голову и узнать, что её дочь — магглорождённая волшебница. Сердце пропустило удар. Заныло. Девушка медленно села в кресло, отчаянно вцепившись тонкими почти прозрачными пальцами в дубовые ручки. — Это необходимо, чтобы больше не было жертв, — серьезно говорила профессор, с пониманием смотря на лишившуюся всех эмоций лицо студентки. — Ксения, это ответственное и безусловно тяжёлое решение. И только Вы сможете его принять. Жертв. Нет, это было ужасным словом. Ксюша сглотнула густую слюну, не до конца осознавая последствия того, что ей придётся сделать уже со дня на день: стереть память мамы о себе и отправить её в не самый известный город в Австралии. Тихий ужас. Ксюша постаралась взять себя в руки и думать о том, что важно. А важно — жизнь её близких. — Я всё поняла, профессор.***
Только покинув кабинет преподавателя, девушку снова охватила паника. Буквально схватила за горло, лишая кислорода. Лицо мамы, её знакомые морщинки у глаз, её искренняя улыбка… как случится так, что больше такого никогда не будет? Знакомые коридоры, пролёт в их с Лёшей Башне — всё точно сквозь толщу воды из-за заполонивших глаза обидных слёз. Больно. Ксюша заперлась в ванной, там была только она и её истерика. Чувство одиночества было настолько ярким, что она не могла даже взглянуть в зеркало. Там на неё смотрела потерянная, испуганная девочка, которая боится за свою мать. И за то, что у них было. Лёша остался на патрулировании и не должен был вернуться рано. И девушка испытывала такие противоречивые чувства: она и ждала, что парень просто возьмёт её в кокон своих сильных рук и оградит от всего, и в то же время не хотела никого впускать в свой собственный мир, в котором сейчас поселились злость, страх и бесконечная скорбь. Это было почти разрушительно. Но молодой человек точно почувствовал неладное и вернулся раньше. Войдя в комнату, он увидел стоящую у окна девушку, с поникшими плечами и нечитаемым выражением лица. Он знал, что Минерва звала ее на серьёзный разговор, и он точно был о судьбе её мамы. — Что сказали? — подошёл к ней Лёша, дотрагиваясь до её плеча. Девушка вздрогнула, точно сам вопрос обжег её. Лёша нахмурился. Карие глаза Ксюши теперь были бледного оттенка, выдавая её внутреннюю подавленность и усталость. — Ксюш? Она резко замотала головой, отходя от окна и Лёши и направляясь к кровати. — Не сейчас, Лёш. — Хватит убегать от этого. — Я не убегаю, — резко ответила она, прижимаясь к спинке кровати. — Просто не хочу говорить об этом. Лёша понимал, что его ранит её отрешённость и закрытость от него, как ничто другое. Она точно спряталась в кокон и не пускает его, того, кто готов был взять все страдания её на себя, если бы только мог. — С того момента, как ты узнала про маму, ты даже не попыталась поговорить ни с кем об этом. Ты боишься поговорить со мной. Боль. Вот что мелькнуло в её глазах. Вина. Страх. И снова железный щит. Ксюша поджала губы, точно боялась, что парень увидит, как они затряслись. — Я не боюсь, но не хочу. — Прекрасно, Ксюш, — взмахнул руками молодой человек. — Почему, скажи? Разве не для этого мы вместе, чтобы решать всё… вместе? Он был прав. Конечно. И она так хотела сказать ему, что больше всего на свете сейчас хотела просто броситься ему на грудь и разрыдаться. Но, чёрт побери, не могла. Не могла дать такую слабину. На секунду прикрыв глаза, девушка посмотрела на Лёша абсолютно лишённым эмоций взглядом. — Лёш, я хочу побыть одна. Прости. В его глазах блеснула каштановым цветом боль. Бессилие перед тем, что она не позволяла. Не позволяла вести за собой. Помогать. Быть рядом. Всё, что он мог — это дать ей, в такое непростое время, то, что она просила, наступая ногой на собственные чувства. — Хорошо, — тихо ответил он, покидая комнату и так же тихо запирая за собой дверь. В ту же секунду, как она осталась одна, девушка пожалела о своём решении. Тишина полутемной спальни давила. Она осталась совсем одна. Только она и её боль. Как она просила. Так ведь? Только почему она тут же захотела спрятать лицо в изгибе его шеи? Почему.? Заткнуть её «почему» парень смог той же ночью, услышав её всхлипы. Судорожные вздохи. Начинающуюся истерику. Просто наплевал на её прошлые «храбрые» слова, что может сама, и ворвался в комнату, бросаясь к ней, свернувшуюся посередине кровати и забрал в свои объятия, успокаивая и покачивая, как ребёнка. А она только вдыхала его родной запах, находя в одном только нём поддержку и силу. Какой дурочкой она была. — Всё, я здесь, пройдёт, всё закончится, — шептал ей, целуя в мокрые щёки и дрожащие губы. Поднимая вверх заплаканное лицо. — Никогда не отворачивайся от меня. Я всегда здесь. Поняла? Только вместе. — Только вместе, — тихо повторила за ним, позволяя правде и своим эмоциям найти выход. А он только сидел с ней в своих руках и слушал. Разделял с ней то, что тяжёлым бременем ляжет на её хрупкие воробьиные плечи. То, в чем были виноваты и его семья, и все кто следовал злому промыслу Воландерморта. Это было и его бремя тоже, точно так же как и его ответственность.***
Это случилось в четверг. Рано утром они с Лёшей аппарировали на юг Лондона в небольшую квартиру в конце улицы. На улице туман и удивительная тишина. Ксюша знала, что мама в это время ещё спала. Они стояли у входа в комнату, на кровати, накрывшись пледом, который они с отцом когда-то купили на местной ярмарке, спала мама. Вид её, такой родной и тёплый, светлые волосы и такая же как у самой девушки хрупкая фигура, вырезали раны на сердце. Одной рукой железной хваткой вцепившись, как в спасательный круг, в руку парня, другой, дрожащей, холодной, девушка держала палочку. Одно простое, но бесповоротное слово готовилось сорваться с её холодных губ. Лёша сжал её ладонь, кивая. Прости, мама. — Обливиэйт.***
Пустота и наполненность. Страх и облегчение. Злость и смирение. Эти чувства точно боролись в ней, но сейчас, после всех изнурительных дней и решений, стоя на Астрономической башне, она хотела просто почувствовать… почувствовать свою жизнь. Такую, как она есть сейчас. Такую болезненно серую, покрытую белым пеплом, но в то же время яркую и спокойную, как изумрудный цвет простыней его постели. Наверное, уже их постели. Он, парень, который так крепко вошёл в её жизнь, такой резкий и строгий, холодный и гордый на вид — на самом же деле никто кроме него не мог согреть её тело и продрогшую душу — он сцепил руки на её животе, прижимая спиной к себе. — Смотри, первый снег, — её взгляд заворожённо бродил по легким, почти незаметным хлопьям ноябрьского снега. Кажется, его губ тронула улыбка. — Первый, да. Сегодня, на пороге той комнатки в Лондоне, наступил конец её детства. Не наступал бы только он никогда. Однако его голос, его губы на её виске — это начало. Их самое прекрасное начало. Там, где нет одиночество, и есть они.