Шесть пятнадцать

Она снова пела. С тех пор как Каз увидел подъезжающий грузовик у своего дома четыре месяца назад, каждое утро ровно в шесть пятнадцать, он мог слышать ее голос сквозь тонкие стены их смежных ванных комнат. Журчание воды, падающей на плитку, сопровождалось женским голосом – обычно индийскими песнями, иногда гимнами или мелодиями из мюзиклов или чем-то, что было популярно сейчас на радио. Иногда, как, например, сегодня, это были диснеевские песни. Она. Инеж Гафа, двадцать четыре года, квартира 4C. Конечно, он взломал ее, как только она въехала. Это было сложнее, чем он ожидал; у нее был установлен дополнительный брандмауэр после базового брандмауэра, который шифровал ее компьютер и телефон, но в конце концов ему удалось пройти через слабое Wi-Fi соединение, чтобы взломать ее данные. Удивительно, что такие меры были приняты, чтобы скрыть относительно безобидную жизнь. Ее родители были иммигрантами из Нью-Дели, уехав, когда, если он правильно подсчитал, – а он никогда не ошибался в цифрах, – они ожидали ребенка. У нее не было родных братьев и сестер, но много двоюродных, и он прокручивал их фото в ее социальных сетях с ленивым интересом. Она получала скромный доход, обучая детей легкой гимнастике. Он пришел к выводу, что его новая соседка не была угрозой, но и особой пользы ему принести не могла, поэтому быстро выкинул ее из головы. Или, по крайней мере, он попытался. Примерно в шесть утра он вернулся с очередной работы и готовился ко сну – тщательно почистил зубы, вымыл руки и выбрил до гладкости бледную кожу. Ее пение сначала раздражало, но после словно слилось с его ежедневной рутиной. – Мужчины все сплошная тупость, но это ничему не учит нас...* (*прим. переводчика: песня Мегары «Не скажу никогда (я влюблена)» из м/ф Геркулес) Она действительно погрузилась в песню этим утром, даже пропела партии муз. Он сильно подозревал, что она танцует, когда намыливает волосы апельсиново-жасминовым шампунем, запах которого иногда доносился сквозь вентиляционные сетки. Как по часам звуки воды прекратились в шесть тридцать пять, а вместе с ними и пение. Она ценила свою рутину так же, как и он, хотя их графики были полярными противоположностями. Затем он думал, она одевается и уходит на работу. Он никогда не разговаривал с ней или с кем-либо еще из соседей, хотя и следил за всеми ними. Он напевал припев «Не скажу никогда (я влюблена)», пока не провалился в свой темный сон без сновидений. – Благодарный своему ночному убежищу, Каз хромая, весь в крови и избитый, вернулся в свою квартиру. Он выиграл схватку, но цена была высока. Он не ожидал, что на него нападут, и проклинал себя за это. Нужно предвидеть худшее, всегда. Как вор по найму, иногда работающий как посредник, он частенько бывал на чужой территории. Хотя обычно он хорошо предвидел опасности, но этот парень предлагал так много... Каз был ослеплен деньгами, и это сделало его беспечным. Неважно. Он и его маленькая банда верных ему сообщников отомстит Ван Эку; лондонскому криминальному миру нужно было хорошее напоминание не тягаться с Отбросами. Каз крепко зажмурил глаза от вида собственных синяков, когда погрузился в горячую ванну, осторожно держа руку, на которую Нина наложила швы, над водой. Это была агония: позволить ей прикоснуться к нему, – он носил перчатки не просто так, – но на этот раз даже Каз признал необходимость. – Боже, будь всем отверженным светом во мгле, нет им защиты другой на земле...*, - тихо пела Инеж, и Каз закрыл глаза, чтобы послушать. (прим. переводчика: песня Эсмеральды «Боже, помоги отверженным» из м/ф Горбун из Нотр-Дама) – Наконец-то удача. Эти ощущения были лучше, чем любая дурь. Его синяки едва сошли, когда у Каза все получилось; шестьдесят тысяч разделены поровну между его бандой, хорошенько отмытые и разбросанные по разным странам и счетам под фальшивыми именами. Лучше всего было то, что это были деньги, взятые напрямую со счетов Ван Эка. Как конфетку у ребенка отобрать, честное слово. В его мести было нечто личное, – всегда было нечто личное, – и это оставляло сладкий вкус во рту и ухмылку на губах. – Я гуляю на солнышке*, – напевала Инеж, и прежде чем Каз успел остановить себя, он ответил «О-о-о», и замер на месте, расширив глаза. Черт. За его вспышкой последовало долгое молчание. Она определенно услышала его. Как стрёмно это должно быть выглядело. Он был фриком; он не общался по жизни с нормальными людьми. Она, вероятно, пожалуется арендодателю и... – Разве это не классно, – раздалось чуть менее уверенно, чем раньше, почти вопросительно. Каз сбежал из ванной комнаты, крепко сжимая трость трясущейся рукой. (прим. переводчика: Katrina & The Waves – Walking On Sunshine) – Всю следующую неделю были индийские песни; мелодии, которые он не знал, слова, которые он не понимал. Для него это было хорошо; они красиво звучали, и было приятно знать, что он не травмировал ее до полного отказа от пения. Нина смогла бы перевести их, – она была почти гением во всем, что связано с языками, - но это никогда не было сильной стороной Каза. Не то чтобы это имело хоть какое-то значение. Какое ему дело, что поет его странная соседка в душе? Однако однажды утром его внимание вновь привлек ее английский с едва заметным акцентом. – Нет причины расставаться нам теперь, ведь в первый раз за эту вечность смогла я все понять* Видимо, возвращаемся к Диснею. И Холодное сердце? Эта глупая, разрекламированная бессмыслица, о которой он знал только потому, что сводная сестра Уайлена хотела посмотреть ее, когда однажды утром ее оставили с ним против его воли? Он подумал, что это не то чтобы удивительно; в конце концов, Инеж работала с детьми. Вероятно, это было то, что играло в ее маленьком тренажерном зале весь день. Что его удивило, так это то, что она сделала паузу, словно ожидая чего-то в своем молчании. Может быть, она забыла слова? Молчание росло до тех пор, пока не стало физически жечь ему кожу. – Дверь открой, тебя ждет солнца яркий свет, – наконец-то сломался он. – Ты добра, не умоляй. Я одинока в этом мире, ты от меня подальше убегай. Он буквально слышал улыбку в ее голосе, когда она ответила ему, и постепенно его беспокойство растворилось, пока его глубокий голос звенел, отскакивая от кафельных стен ванной комнаты в идеальной гармонии с ней. (прим. переводчика: песня Анны и Эльзы «Впервые в жизни» из м/ф Холодное Сердце) – Праздничный сезон сделал Каза раздражительным. Хотя другие члены банды объясняли себе это меньшим количеством работы, мало кто знал правду: он потерял свою единственную семью после того, как был выселен в конце ноября их арендодателем Пеккой Роллинсом. Пневмония поразила его и его брата в те ночи, когда они ночевали под мостом: Каз проснулся в больнице и оказался в приемной системе, пока не поправился и не сбежал. Джорди не проснулся вовсе. Он знал, что ведет себя жестко со своей бандой, тяжело гоняя их. Он слышал их тихие жалобы, видел как они закатывали глаза и оставался равнодушным. Ему не нужно было, чтобы они любили его; ему нужно было, чтобы они выполняли свою работу. После особенно жестокого комментария по отношению к Уайлену Джеспер, наконец, сломался. – В чем твоя проблема, мужик? – воскликнул он и толкнул Каза ладонь в грудь. – Тебе не стоит так с ним разговаривать. Все уставились на них огромными глазами. Никто никогда не толкал Каза и никому это не могло сойти с рук, даже Джесперу, его правой руке. Он видел это в их глазах: ожидание сломанных костей и раздробленных коленных чашечек. Он действительно не хотел причинять боль Джасперу, но репутация есть репутация. Джеспер нервно облизал губы, а затем, казалось, решился сказать все, что думал раз уже начал это. – Я не думаю, что ты понимаешь своей тупой головой, что мы на твоей стороне, Каз. Мы семья адски испорченных отбросов, и мы любим тебя, так что, может быть, ты перестанешь смешивать нас с дерьмом? Каз долгое время смотрел на Джеспера, глядя в его серые глаза. Другие люди вздрогнули бы под его взглядом, но не Джеспер. Он всегда немного напоминал Казу Джорди, хотя они не были внешне похожи. – Я не хочу, чтобы ты был моей семьей, - холодно сказал он, все еще сурово глядя в глаза Джесперу. – Я не помню, чтобы просил об этом. Я получаю работу, я работаю, ты помогаешь мне, и ты получаешь свою долю. Если ты хочешь с кем-то обняться, заведи собаку. Он сказал себе, что боль в глазах Джеспера – это хорошо. Это означало, что сообщение наконец-то дошло. С Джеспером удар по его большому доброму сердцу был эффективнее, чем любой сломанный палец, и болел намного дольше. Он повернулся к нему спиной и засобирался домой. – Ты умрешь в одиночестве, Бреккер, - сказал Джеспер, отступая назад. – Если ты будешь продолжать отталкивать людей, они перестанут возвращаться. Он не был в настроении для рождественских песен, когда вернулся домой, и зарычал про себя, когда услышал, как последние слова Candles In the Window мягко доносятся сквозь стену, хотя ее голос действовал успокаивающее на его нервы. Он мылся, и на сердце было тяжело от чего-то, что он отказывался называть виной, когда за первой последовала вторая песня. – Я, правда, не могу остаться. Мне пора идти.* – Но, милая, снаружи холодно, – по привычке тихо пробормотал он. Было приятно знать, что между ними есть... что бы это ни было. Он знал, что это не продлится долго; рано или поздно она переедет, или его местоположение будет скомпрометировано, и ему придется найти другое место для жилья. Тем не менее уют их совместной рутины привел его к тому, что он вновь ответил ей. – Милая, там снаружи плохо. Возможно, ему показался игривый тон ее голоса. – Скажи, что в этой выпивке? Он вздрогнул. Мужчины, которые подсыпали что-то в женские напитки, часто встречались ему на пути. Тем не менее, она снова сделала паузу, явно ожидая, когда он продолжит. – Ты не сможешь словить такси. Когда они закончили, то затянули вместе в гармонии: «Милая, снаружи холодно!». Он чувствовал, будто его отпускает. Связанный текстами песен он испытывал что-то реальное с другим человеком через безопасный фильтр стены ванной комнаты. Его уши стали горячими, когда он услышал мелодичный смех через вентиляционные решетки, и он быстро вытер руки и вышел из ванной комнаты. У нее был приятный смех. На следующий день наступило Рождество. Когда он вышел на улицу, спустя долгое время после наступления темноты, чтобы забрать свою почту, он нашел на пороге подарочную коробку с шоколадным печеньем и мятным чаем. (прим. переводчика: Baby, it's cold outside из рождественского мюзикла Дочь Нептуна) – Отсутствие чего-либо иногда труднее было заметить, чем наличие; поиск иглы в стоге сена логичнее, чем поиск иглы в стопке игл. Только после того, как к Инеж заявились гости, Каз понял, что к ней никто никогда не приходил. Как только эта мысль была доведена до его сведения, это показалось ему странным. У нее была семья – куча родственников. И он не видел причин, по которым у нее не было бы друзей – из фотографий, которые он видел у нее в аккаунте, и того единственного раза когда он видел ее при переезде, она была довольно красивой. И она, безусловно, казалась дружелюбной, раз разделяла пение в душе с таким незнакомцем, как он. Эти посетители прибыли в блестящей черной машине с тонированными стеклами – двое мужчин и женщина, и хотя он не мог разобрать точных слов сквозь стены своей квартиры, их тон был агрессивным. При звуке пощечины и приглушенного крика боли, а затем стука, сотрясшего стены, будто кого-то бросили в дверь, Каз соскользнул с постели, меняясь в лице. Что, черт возьми... Ему потребовалось меньше минуты, чтобы найти номер ее мобильного телефона на своем компьютере, а затем набрать его на одном из своих телефонов, прежде чем позволить себе задаться вопросом, хорошая ли это идея. – Да? – Инеж ответила после третьего гудка. Ее голос был настолько натянутым, что Каз точно знал, что говорит по громкой связи. – Привет, Гафа. – Его американский акцент был в лучшем случае так себе; он надеялся, что эти клоуны не будут слишком много думать об этом. – Только что взял пару пицц; хотел узнать, могу ли я с ребятами зайти и посмотреть игру у тебя дома. – Эмм... – она звучала вежливо и озадаченно. – О, ну же, милая! – кинул он. – Снаружи холодно. Он услышал резкий выдох и знал, что она это поняла. – Хм, конечно. Просто дай мне минутку, и можешь зайти. Она повесила трубку. Через пять минут черная машина с женщиной и двумя мужчинами внутри отъезжала от их дома. Каз снова взял свой телефон и позвонил Нине. – Мне нужна услуга... – Пение прекратилось, и Каз мог догадаться почему. В какую бы передрягу она ни была втянута, все было достаточно плохо; тот факт, что ее сосед шпионил за ней до той степени, чтобы знать номер ее телефона, и знал когда ей понадобилась помощь, вероятно, добавлял жути. Он бы совсем не удивился, если бы увидел грузовик для переезда у их дома на следующий день, и он не смог бы винить ее в этом. Джеспер прибыл к его порогу через неделю после телефонного звонка Нине, с зажатой подмышкой связкой старых газетных вырезок и исписанных от руки листков. – Мы разобрались, - пояснил он. – Нина, Уайлен и я. Каз пригласил его внутрь. Джеспер поднял бровь, глянув на дымящуюся чашку мятного чая на столе Каза, но воздержался от комментариев. Он не дразнил Каза, как раньше, с того момента, произошедшего в сочельник, и Каз ненавидел признавать, что начинает скучать по нему. – Вот оно. – Джеспер разложил бумаги на столе. – Все, что мы собрали, хотя они никогда не упоминали ее имя ни в одной из статей, потому что она была несовершеннолетней, – эта девушка Гафа была похищена в возрасте четырнадцати лет и продана в рабство. Каз почувствовал, будто его внезапно и безжалостно ударили в солнечное сплетение, но он не позволил эмоциям проявиться на его лице. – Я понял. – Ее родителям удалось найти и спасти ее через год, но они потратили каждую копейку, которая у них была, чтобы нанять детективов и адвокатов, и довольно сильно увязли в долгах, – продолжил Джеспер, демонстрируя свою скрупулёзную работу со статьями. – Долгах, которые они до сих пор не погасили. Женщина, которую ты описал, подходит под описание Хелен Ван Хауден, которая была обвинена в похищении детей, но не была осуждена. Все это вырисовывалось в ужасную картину. Каз искоса посмотрел на Джеспера. Джеспер склонил лицо вниз, старательно избегая смотреть прямо на Каза и вместо этого сосредоточившись на бумагах. Каз прикусил внутреннюю сторону щеки, борясь с самим собой, а затем... – Ты очень хорошо справился, Джеспер. Спасибо. Джеспер удивленно вскинул взгляд. – Да? – Мне было бы трудно сделать это без тебя, – признался Каз. Он никогда не был щедр на похвалу, но сейчас он заставил себя сказать правду. – Ты ценен для меня. – Вау, Каз. – Джеспер онемело моргнул. – Я не знаю, что сказать. Внезапно придя в себя, Каз встал и занялся уборкой кухни. – Говори, что хочешь, – огрызнулся он. – Есть что-то еще? – Вообще-то да. – Лед тронулся, и Джеспер возвращался к своей прежней манере. – Я хочу знать, почему ты так озаботился за какую-то случайную девчонку. Какая у тебя выгода – хочешь, чтобы она присоединилась к Воронам? Каз фыркнул. – Это вряд ли. Мне просто нравится знать, что задумали мои соседи. Скептическое выражение лица Джеспера было почти смешным. Каз вздохнул. – Я познакомился с ней и отрицательно отношусь к тому, что ее бьют торговцы детьми. – Познакомился. Ты познакомился с симпатичной девушкой, которую не собираешься завербовать в банду. – Вроде того. Мы общаемся через душевую стенку посланиями, зашифрованными в песнях. Джеспер пошевелил бровями, делая глоток из чашки Каза. – Так вот что делает тебя счастливым? Каз ответил ему своим лучшим каменным выражением лица. – Я не уверен, что понимаю тебя. – Дуэт с горячей, мокрой, голой цыпочкой? – Джеспер, как обычно, был одним из немногих, кто был невосприимчив к Взгляду Каза. – Ты когда-нибудь слышал какие-нибудь другие звуки через стену ванной? – Он сымитировал женский стон, а затем поперхнулся чаем, когда Каз дал ему тычок под ребра. Он рассмеялся сквозь кашель. – Спасибо за информацию, Джес! – многозначительно сказал Каз. – Автобус скоро уходит – тебе лучше поторопиться! – Хорошо, хорошо! – Джеспер все еще смеялся, пока уходил. – Эй, по крайней мере, ты точно знаешь, что она чистенькая... Каз с силой закрыл дверь перед его лицом. – Звонок на телефон, который он использовал лишь один раз, чтобы связаться с ней, случился поздно ночью. Каз уставился на него с другого конца комнаты, зная что это она. Это мог быть кто-то другой – заказчик, может быть, даже один из Воронов, но он знал, что это не они. Он сбросил звонок на голосовую почту. Прошел еще один день, прежде чем он нашел в себе смелость снова посмотреть на телефон. Один пропущенный звонок. Одно голосовое сообщение. Он отругал себя за глупость и заставил пальцы нажать на кнопку, чтобы воспроизвести запись. «Привет. Хм. Арендатор квартиры сказал, что тебя зовут Джордан Ритвальд? Я... Я знаю, что мы никогда не разговаривали. Хм. Я Инеж. Инеж Гафа. Хм. Я хотела, чтобы ты знал, что я скоро переезжаю. Я не уверена, как скоро... Мне нужно разобраться со своей работой. Слушай... Я не знаю, откуда ты узнал, как помочь мне в ту ночь, но... Хм. Спасибо.» Он прослушал сообщение четыре раза, а затем достал микрочип из телефона и положил его в микроволновую печь на двадцать минут. Это было хорошо. Все сложилось, так как он хотел. Взлом банковского счета ее родителей был несколько сложной задачей, но как только он оказался там, было легко подключить их к трастовому фонду Ван Эка. Они будут получать пять процентов всего, что он заработает в течение следующих двенадцати лет, – достаточно мало, чтобы оставаться незамеченными, но достаточно много, чтобы выплатить свой долг в течение нескольких месяцев. Он все еще работал над второй частью своего плана, но это рано или поздно случится. Либо Хелен окажется за решеткой... Либо она окажется на дне реки Темзы, где ее никогда не найдут. Это было к лучшему, что Инеж уезжала. Он пообещал себе, что никогда не попытается узнать, куда она уезжает, что отпустит ее с миром. Их мирам не суждено снова встретиться. – – Мудрецы говорят, что только дураки спешат...* Прошло так много времени с тех пор, как он слышал, как она поет; его сердце чуть не выскочило из груди от этих звуков, и его ноги отнесли его в ванную, прежде чем он смог их остановить. Что с ним случилось?! – Если я останусь, будет ли это грехом? Каз прижал обе ладони обтянутые перчатками к стене ванной, он наклонил голову, чтобы лучше ее слышать. Он никогда до этого не слышал, чтобы ее голос звучал настолько грустно. Ее голос что-то творил с ним; внутренности скручивались в животе, а его рот безуспешно искал слова, чтобы выразить все это, но в голову ничего не шло, поэтому он одолжил чужие слова. – Дорогая, некоторым вещам суждено случиться ... Он не хотел допевать, не хотел, но, проклятье, он все равно уже чувствовал это, и она сделала шаг ему навстречу. – Возьми мою руку, и возьми всю мою жизнь... Его голос был мягким, когда он закончил: – Потому что я не могу не любить тебя. Шум воды стал для него самым громким звуком в мире в течение долгих секунд; шесть тридцать пять наступили и прошли, и все же душ лился, пока она снова не заговорила. – Какое твое настоящее имя? – спросила она. – Каз, - ответил он, впервые в жизни не в состоянии лгать. Он был благодарен за стену, разделяющую их. Это было много. Это было слишком много. Он ничего не понимал. Он хотел сбежать. Или он хотел остаться здесь навсегда. – Каз. Полиция получила папку с доказательствами причастности Танте Хелен к... событиям. Доказательства, которых они раньше не видели. Выглядит неопровержимо. Вероятность того, что она выберется из этого, невелика. Каз ничего не сказал. Слова тяжело повисли между ними, пока она вновь не заговорила. – Я уезжаю завтра вечером. Его рот внезапно стал очень сухим, а сердце шлепнулось куда-то вниз живота. – Я знаю. – Ты можешь уехать со мной. (прим. переводчика: Elvis Presley – Can’t Help Falling in Love) – Каз поступил правильно. Его дверь была закрыта и заперта, а он остался внутри. Он не смотрел на движущиеся грузовики. Он не смотрел, как темноволосая девушка уходит навсегда. Так было лучше. Джеспер был прав. Он был холодным, безжалостным ублюдком. Он жил один, и он умрет один, и его не станут оплакивать. Он создал такой образ жизни, отталкивая других и изолируя себя от них, и ему это нравилось, разве нет? Ему должно быть наплевать. Это было до смешного глупо. Его ноги привели его к входной двери, а затем остановились. Он с тревогой огляделся и потянул нить на краю перчатки, а затем вернулся на кухню. Он хотел бы покурить, просто чтобы хоть чем-то заняться. Его ноги отнесли его обратно к двери. – Это смешно, – вслух сказал он . Никогда раньше его квартира, небольшая гавань скрытая от всего мира плотными шторами, с современным компьютером на столе и пастельного цвета покрывалами не казалась ему такой пустой. Он почувствовал дверную ручку в своей руке и повернул ее, пропустив в коридор золотой солнечный зайчик от заходящего солнца. Я не должен, подумал он с тревогой, и его сердце быстро забилось в груди. Ты будешь жалеть об этом всю жизнь, если не сделаешь этого, голос в его голове прозвучал одновременно как Джоди, Джаспер и Нина. Каз Бреккер подошел к квартире 4С, – восемь шагов, которые показались милей, – и постучал в дверь.