Бесполезная

— Все будет хорошо, Цяо Лин. Хорошо? Хорошо?! Этот болван действительно понадеялся, что ее успокоят такие слова, сказанные таким голосом с таким выражением лица? В другой момент Цяо Лин оценила бы все великодушные порывы Чен Сяоши в ее отношении, но сейчас к ее горлу подкатывала тошнота, и чем дольше она смотрела на кровь на своих руках, тем яснее в голове вырисовывались странные воспоминания, которых не должно было быть. Вот она приносит яблоки и ставит блюдо с ними на журнальный столик. Вот берет нож и, пользуясь тем, что друг смотрит сквозь нее, наносит ему удар в бок и говорит слова, которые бы никогда в жизни не додумалась сказать. И улыбается, улыбается так, словно ее забавляет происходящее. А несколькими мгновениями позже пытается зарезать другого своего друга. Или себя. Уже неважно. В ее голове только бессмысленная жажда крови и туман. А потом все проясняется. Внутри Цяо Лин до сих пор теплится надежда, что вот сейчас она проснется, и Чен Сяоши после ее рассказа поржет, мол, это ж надо было Лу Гуана с яблочком перепутать, неужто она считает его таким сладким мальчиком? Это же, получается, почти что по Фрейду! Но она не просыпается. Кровь на диване, ее руках и розовой пижаме настоящая. — Куда вы его увезете? — дрожащим голосом спрашивает Цяо Лин у работника скорой помощи, и тот называет адрес. Совсем недалеко, должны успеть довезти. Цяо Лин вообще не уверена, что запомнила хоть слово. У нее состояние аффекта, как после затянувшейся тренировки или особенно долгого экзамена в магистратуре. Предметы вокруг теряют объем и превращаются в набор бессмысленных контуров, значение которых она «знает» лишь по памяти. На улице, куда ее выводят полицейские, накинув на плечи куртку, накрапывает дождь. Цяо Лин ежится, ей вроде как холодно. В качестве проверки щипает себя: да, это она, прежняя Цяо Лин, ее мозг отдает ей осмысленные команды, а не выдает провал в памяти, чтобы после по крупицам ее вернуть, словно страшный сон. «Свидетель». Она потом подумает, что это означает. Ее мысли и воспоминания мечутся туда-сюда так быстро, что она не успевает следить за обрывающимися логическими цепочками. — Что происходит? — хрипло спрашивает она у Чен Сяоши, когда после допроса им позволяют остаться наедине. Друг за защитным стеклом, на его запястьях наручники. — Не уверен, но скоро выясню, обещаю, — уверяет Чен Сяоши и очень-очень старается ободряюще улыбнуться, но выходит так, словно ему лицевой нерв судорогой свело. — Это я виноват во всем. Мне нужно... — Не юли. Почему я это сделала? — обрывает его Цяо Лин. — У меня нет ни единого мотива. Я говорила странные вещи. Пожалуйста, Чен Сяоши, скажи что-нибудь. — Это была не ты. Цяо Лин понимает. — Я все исправлю, — глухо говорит Чен Сяоши. — Выбора у нас нет, поэтому мне придется просить у тебя помощи. — Что нужно сделать? — скажи ей кто, что она задаст этот вопрос Чен Сяоши, а не кому-то более компетентному в житейских делах, пару дней назад — обсмеяла бы. — Принести мне несколько наших фотографий с конкретных дат, — Чен Сяоши называет их по порядку: апрельское дело, связанное с Играми Цюэдэ, самоубийство Эммы, исчезновение Сюй Шаньшань. — Мне нужна информация. — Как информация поможет тебе залатать дыру, которую я проделала в Лу Гуане? — Давай просто помолимся за то, что ты не задела жизненно важных органов, и что он не откинулся по дороге в больницу от кровопотери. — Твоя вера в жизнеспособность Лу Гуана... впечатляет. Но, если честно, даже этот ироничный тон не сделал ситуацию лучше. — А ты все та же Цяо Лин, — надломленно хмыкает Чен Сяоши. — И еще кое-что. Тебе нужно уехать. — Что? — это застает ее врасплох. — Если наш враг нацелился на меня, а следовательно, и на тебя, я не смогу долго скрывать твою вину. В смысле, не твою, а... Возможно, тебе действительно лучше уехать куда-то очень далеко и забыть о моем существовании. Я не знаю. Не могу сейчас трезво рассуждать. — Сдурел? Как я тебя брошу в такой ситуации? Ты мой друг. — Я... ценю это. Но если эта тварь будет совершать преступления от твоего лица... Он не договаривает и сжимает губы. Внутри горла Цяо Лин скручивается болезненный комок, из-за которого спирает дыхание. Она бесполезна. Только и может, что принести фотографии да не путаться под ногами. — Ничего не помешает этому парню совершать преступления от моего лица, если я уеду. Он просто уедет следом. Разве нет? А может, ему даже это не потребуется. А может, он просто избавится от меня. Я ведь пыталась ударить себя ножом. Чен Сяоши, уже совсем не скрываясь, роняет голову на скрещенные руки и дышит быстро и тяжело. На эти аргументы у него не припасено контраргументов. Их наконец разлучают. Чен Сяоши уводит один полицейский, а другой участливо спрашивает, не подбросить ли Цяо Лин до дома. — В больницу можно? — просит Цяо Лин. Называет адрес. — Дамочка, я в полиции работаю, а не в такси, — бурчит мужчина, но покорно вздыхает. — Тогда дождитесь меня в холле. И не уходите никуда среди ночи, опасно в последнее время стало... «Да уж, расскажи мне», — горько думает Цяо Лин. Часть нее все еще надеется, что это дурной сон, и в больнице ей скажут «Лу Гуан? Извините, вы, наверное, ошиблись», и живой-здоровый Лу Гуан на самом деле сейчас пялит в свой десятый сон, свисая со второго яруса кровати, а из опасностей ему грозит только падение на пол. Но кровь на пижаме настоящая, хотя уже похожа скорее на пятна очень густого черного чая. Дожидаясь в холле полицейского, она решает позвонить Сюй Шаньшань. Подруга берет трубку не сразу и таким уставшим голосом отвечает, что совестно становится ее беспокоить после всего, что ей пришлось пережить. — Лу Гуан что? — выпадает она в осадок. — В смысле «ранен»?! — Шаньшань... — тихо говорит Цяо Лин. И молчит. — Боже мой, я обязательно к нему завтра смотаюсь, как только проснусь. Сегодня уже не осталось сил. Ты сама как, подруга? Где ты сейчас? — Я в полиции. Чен Сяоши повязали. — ... — Я не знаю, что говорить, — давит изо всех сил мольбу в голосе Цяо Лин, но не получается. — Произошла какая-то необъяснимая чертовщина. Не могу сейчас всего тебе рассказать, потому что... это сложно. Очень сложно. — Может, ты переночуешь у нас? — предлагает Сюй Шаньшань сочувственно. — Опасно ведь оставаться одной в такой ситуации. Чаем тебя отпоим хоть. Ну? Цяо Лин с каким-то отстраненным удивлением понимает, что по ее щекам струятся слезы. — Спасибо, но я... не могу. — Что? Почему? — Поеду к Лу Гуану. Ему сейчас явно хуже, чем мне. Конечно же, здесь только часть правды. Просто Цяо Лин никогда не расскажет, что в этот момент в ее голове пронеслись страшные кадры. Окровавленный нож в руках, слова, которые она никогда бы не сказала. Безумная жажда крови, недоступная в самый момент переживания, но клеймом отпечатавшаяся в качестве воспоминания. Лицо Сюй Шаньшань, искаженное ужасом осознания... впрочем, воображение играет с ней слишком злые шутки. Такого ведь никогда не было. Но картинка четкая, словно ложное воспоминание. — Пожалуйста, будь на связи. Я очень переживаю. — Конечно. После того, как они прощаются, Цяо Лин звонят из больницы. Лу Гуан скончался от кровопотери пятнадцать минут назад. Для человека, которому ножом попали в брюшную аорту, он еще долго протянул, бла-бла-бла, да какая к черту разница. Его больше нет. Лу Гуана, который загадочным образом появился в их с Чен Сяоши жизнях, больше нет. Цяо Лин медленно нажимает на сброс вызова, садится на пол посреди холла и закрывает лицо руками. На нее, наверное, смотрят с сочувствием, если не с ужасом. Как еще могут посмотреть в полиции на плачущую девушку в окровавленной пижаме? А самое тупое в этой отвратительной ситуации то, что Цяо Лин вообще не понимает, кого ей обвинять, кроме себя. Просто за то, что она родилась, очутилась в этой злополучной комнате рядом с Лу Гуаном и стала пешкой в чьих-то грязных руках. И теперь Лу Гуан будет стоять у нее перед глазами всю оставшуюся жизнь, как живой, но не живой. Лу Гуан, смотрящий сквозь нее и бормочущий что-то об узловых точках и ложном обвинении Лю Миня. Лу Гуан, судорожно схватившийся за ее руки, сжимающие рукоять кухонного ножа. Лу Гуан, в спешке захлопывающий дверь в проявочную. Такой сосредоточенный и напряженный, но с филигранной точностью контролирующий свои движения и... Внутри Цяо Лин все замирает, словно само время решило, что с него хватит. Откуда эти воспоминания? Чен Сяоши, резко материализующийся из воздуха и бьющий кулаком прямо по скуле. Цяо Лин дотрагивается до скулы кончиками пальцев. Там даже синяка нет. Чен Сяоши, оторопевший, все еще протягивающий руку. Он на мосту. По его губам можно прочесть: «Эта ухмылка!..» Цяо Лин вспоминает, в какой момент в последний раз видела подобную локацию. Но она же там никогда не была? В стельку пьяный Лю Минь, лежащий на столе, зовущий своего друга. Цяо Лин дрожащими руками поднимает телефон, который уронила на пол минутой ранее, и начинает быстро, словно одержимая, печатать. Записки сумасшедшего. Мысли, воспоминания. Чужие. Чен Сяоши ведь говорил, что ему становятся доступны некоторые воспоминания человека, в тело которого он вселился... можно ли допустить, что иногда бывает наоборот, или же Цяо Лин только что умом совсем тронулась? В любом случае, ей теперь никуда нельзя уезжать. Цяо Лин встает и ощущает, как мышцы ее лица расслабляются. Накатывающая тошнота и страх постепенно отступают, позволяя какой-то странной решимости и желанию восстановить справедливость в этом мире занять свое место. Завтра она выбьет себе аудиенцию с Чен Сяоши и расскажет ему все. А после сознается в своей причастности к убийству и добьется сотрудничества с тем самым полицейским, который в курсе сверхспособностей ее друзей. Чен Сяоши, в отличие от нее, действительно нуждается в свободе передвижений, а ей бы лучше находиться под строгой охраной. Лу Гуан бы себе сейчас лоб пробил ладонью, будучи под впечатлением от этих охренительных планов. Цяо Лин сжимает губы: раз у нее есть такая важная зацепка, как мысли маньяка, ей нельзя позволять себе срываться. Оплакивать друга она позволит себе только тогда, когда отомстит этой больной сволочи и покажет ей, что не с теми людьми сволочь связалась, ох не с теми. Лишь бы только Чен Сяоши разделил внезапно возросший энтузиазм Цяо Лин, недавно убившей их общего друга... Но, фигурально выражаясь, деваться ему некуда.