Девичий пояс

      Солнце уже клонилось к закату, но еще припекало облепленные мокрой сорочкой плечи. Аска забрела в воду по бедра, с удовольствием кроша ступнями на песчаном дне намытые волной ребристые гребешки. Намылила и промыла до скрипа длинные волосы, присела и рыбкой нырнула в глубину - смыть пену.       Прогретая сверху озерная вода на глубине обжигала резким, еще весенним холодом. Аска, хохоча, вылетела на поверхность, рванула обратно. С плеском забарахталась на теплом мелководье, обрызгав пышную красавицу Мирелу. Та заходила в озеро осторожно, поеживаясь и нащупывая ножкой воду.       Ух, как подпрыгнула и завизжала Мирела, ух, как заругалась! - Ай, Аска, что делаешь, шалая?! Холодно! - А ты давай, давай скорее в воду, и станет тепло, - поддразнила Аска, - или специально красуешься, чтоб женишки тебя получше разглядеть успели?       Девушки купались в длинных нижних сорочках - знали, что парни будут подглядывать. Это ведь не зимняя мыльня, где за паром да суетой все равно толком ничего не видно. На берегу скучала чья-то малолетняя сестричка, оставленная следить, чтоб таборные озорники не утащили одежду... - Завидуй, завидуй! У самой-то и взглянуть толком не на что, - надулась Мирела. - Мало что плоская да тощая, дак еще и бесприданница!       Аска перекинула вперед смоляную гриву, спрятав облепленные влажной тканью острые грудки, выгнулась навстречу солнцу. - А оно и хорошо, что тощая да бесприданница. Меньше всякие вдовые сластолюбцы да охотники за деньгами липнуть станут. Не желаю замуж, в девках вольготнее живется! - Вот решат матушка да старейшины, что пора - и пойдешь, за кого скажут, - заметила спокойная Сора. Она сидела на притопленной коряге и не спеша втирала в волосы настойку лопуха.       Родители Соры недавно тоже сговорились о ее свадьбе. Сора не спорила - жених был не стар, не противен, знатно плотничал, и слово его в Круге имело вес. - А вот увидите. Ни за что не пойду за того, на кого укажут! Сама выберу, кто мне по сердцу. - Да, да, мечтай!       Аска фыркнула, упала спиной в воду, отплыла подальше в заросли камыша - и оттуда полетели в девчонок пригоршни мокрого песка и комья бурых донных водорослей. Те притворно завизжали и начали отстреливаться. Вода закипела и замутилась, смешиваясь с придонным песком. У кромки озера весело прыгала чья-то сестричка. Кусты вдоль берега ходуном ходили от дружного смеха...       Матушка сидела с рукоделием возле шатра у небольшого костра. Пальцы ее мелькали, быстро выплетая широкий девичий пояс - алый, с крупными узорами и яркими стеклянными бусинами. - А, Аска... Хочешь есть? Кулеш там, завернут в полушубке. Аска сбегала в шатер, присела у огня, пристроила на коленях теплый котелок, заработала ложкой, уплетая разваренную крупу с волоконцами мяса и запахом дымка. Матушка работала, искоса поглядывая на разрумянившуюся дочку. - А что, Аска, - спросила вдруг она, - нравится тебе здесь?       Аска медленно кивнула. Зачем спрашивать? Нравится, не нравится - а вечно табор стоять не будет. Только до летней ярмарки в Керне. Расторгуют подросших жеребят и поделки таборных мастеров, закупят припасы - и снова в дорогу. Праздник урожая будут встречать уже на новом месте. - А знаешь, дочка - продолжала матушка, - в деревне за озером ведь тоже аллари живут... - Знаю, - она фыркнула, - это те, что в услужении у Блау. - Девушки, кто в услужении, живут прямо в поместье. А в деревне - жены и дети тех, кто служит в охране. Крепко живут, свои дома имеют, хозяйство, ни в чем не нуждаются... Хотела бы так?       Аска покосилась на матушку. - Снова женихов мне сватаешь, да? Хотела, не хотела... А ты как же? Я останусь, а ты с табором уйдешь? - Ну, не одна же я буду. Не пропаду, наши помогут. Всегда помогали. А тебе время свою песню запевать, своей семьей обзаводиться. Негоже девушке всю молодость просидеть у мамкиной юбки.       Да вовсе не сидела она у мамкиной юбки! И на посиделки с ровесницами бегала, и на праздниках веселилась, и плясала, бывало, до упаду с парнями у общего костра... Кто ж виноват, что никто пока не тронул ее сердце? - Сговорились вы все, что ли?! Сколько раз говорено - сама выбирать буду! - Аска возмущенно вскочила, подхватила котелок и помчалась к озеру. - Ай, куда на ночь глядя, шалая? - понесся вслед матушкин крик.       На мелководье Аска тщательно отскоблила посудину чистым песком, ополоснула, вытерла пучком травы. Привалилась плечом к теплому стволу сосны, бросила взгляд туда, где распахивался навстречу закату светлый озерный простор.       Здесь, под соснами, уже наступили сумерки, но на безлесном берегу, где стояла деревня, солнце еще золотило крыши домов. По воде далеко разносились уютные звуки вечернего жилья: мычание коров и звон подойников, перекличка хозяек, деревянный перестук - домовитый мужик наготовил дров и теперь складывает их в поленницу, чтоб просохли до зимы...       Ей ведь и в самом деле нравилось здесь, в предгорьях Лирнейских. Нравилось смотреть, как по утрам загораются холодным огнем шапки снега на пиках гор, нравился чистый, без следа пыли, воздух у озера в начале лета - с запахами смолы и хвои, воды, свежей зелени. Нравилось, как макушки огромных сосен мерно гуляют в высоком голубом небе. И она жалела, что не увидит здешней осени - как вспыхнут огнем и золотом деревья на склонах, как заклубятся над озером холодные туманы, и как по берегам забелеет первый сахарный ледок.       Но больше всего ей нравился здешний лес - сухой, чистый, богатый на травы, ранние ягоды и, должно быть, грибы.       В леса Аска убегала при любом удобном случае, сперва с девчонками, потом одна - собрать грибов, ягод, поискать на опушках дикого щавеля на похлебку. И ни разу не случилось ей заблудиться - всегда выходила точно к становищу, точно по невидимой струне шла. Женщины посмеивались: "Ай, Аска, вот утащит тебя Лойсо-лешак, заставит белкам орехи лущить да кабанят пасти!" "Вся в отца!" - с затаенной грустью говорила матушка.        Отец в лесу тоже был как дома. Промышлял охотой, приносил в табор мясо и шкуры, из которых потом делали полушубки, шапки, рукавицы - чаще на продажу. А мама украшала их вышивкой, да такой, что все дивились - где только берет такие затейливые узоры, что за невиданные цветы распускаются под ее иглой?       Брала их матушка из толстенной книги о свойствах трав - хранилась такая в их семье. Матушку в ней интересовали только картинки, которые в ее умелых руках превращались в сказочные вышивки. А вот Аске было любопытно. Она и читать выучилась - сама, постепенно, - чтобы узнать, что написано под теми картинками, ведь большую их часть она живьём никогда не видела. В рукоделии с матушкой так и не сравнялась, зато в травах теперь разбиралась не хуже любого алхимика. А потом отца не стало. Он погиб, как часто гибнут те, кто живёт с охотничьего ножа - поднял зверя, которого одолеть не смог. И сразу постарела и сникла мама, и тяжелее сделалась жизнь - на одном рукоделии богатства не наживешь... Так что, хоть в таборе они и не голодали, но приданого Аске и в самом деле скопить было неоткуда, права Мирела. Незавидная из нее невеста, такой жениха долго придется искать, ой, долго...       Аска повеселела, подхватила котелок и побежала обратно.       Укромную полянку с родником она нашла случайно, и сразу решила, что это будет ее тайный уголок: и рядом с берегом, и от табора совсем недалеко - а место совсем нетронутое, никто не бывает. Нужно было только расчистить родничок и обустроить место для костра.       Аска сбросила на траву неудобную торбу, набитую кипреем. Начало лета - травы набирают силу, самое время пополнить запасы, пока не пошли грибы да ягоды. Достала широкий отцовский нож, раздвинула траву в том месте, где блестела мелкая лужица - начало узенького ручейка, сбегающего к озеру. Срезала кругом дерн и принялась обкапывать землю, углубляя ямку, чтобы можно было зачерпнуть воды котелком.       Аска неумело копала, отдувая с лица выбившиеся пряди, и вдруг насторожилась, поняв, что на поляне уже не одна. Хрустнула ветка, зашелестели кусты, и выступил из них незнакомый молодой аллариец - Аска не видела его раньше ни в таборе, ни среди пришлых. Вроде свой, одет по-таборному, но жилетка и штаны слишком новые, не поношенные, ворот сорочки с распущенной шнуровкой - чистый, и видно, что из хорошего полотна. С улыбкой смотрел, чем она тут занимается. - Девушки... - наконец усмехнулся он, подходя ближе. - Дай-ка сюда... - Не дам! - Аска отдернула руку. - Отцовский... - пояснила она шепотом. Незнакомец не спорил. Достал свой нож и сноровисто выкопал глубокий бочажок. Выложил дно родничка принесенными с ручья камнями. Пока течение уносило земляную муть, и ямка наполнялась чистой водой, вместе набрали хвороста для костра, тихо переговариваясь. - Ты здешний, парень? Как звать тебя? - Да пожалуй, что здешний, - он развел огонь, ловко расщепил ножом две крепкие ветки, вбил в землю, сооружая подвес для котелка. - Зови меня Ниноро - "кто-то". Не хуже других имя.       Аска набрала воды в котелок, пристроила над огнем, села напротив. - Как ты нашел это место? - Да, пожалуй, так же, как ты. Шел вдоль берега, заметил устье ручья, пошел по нему. Очень пить хотелось, - парень улыбнулся широко и открыто, - угостишь чаем, красавица? - Вместе работали, вместе и чай пить будем, - она совсем уж перестала опасаться. - А ты, небось, травница? Такая молодая... - заметил он, глядя, как Аска крошит в закипающую воду нащипанные по пути травки: кипрей, вербена, чабрец, зверобой, цветки лабазника. - Так... разбираюсь немного. Почему спрашиваешь? - Да думаю, что это у тебя за чай такой - без чая. - Мой собственный сбор, и вкуснее, и полезнее. - Что, дороговат нынче чаек для таборных? - поддел Бираз. - Ха, бурда Высших. Я кофе люблю, - призналась вдруг Аска. И вздохнула: - Вот он точно дорог, редко когда попробуешь. А сиры, говорят, каждый день пьют.       Аска разлила отвар по кружкам, разложила на расстеленном платке свой обед - хлеб, пару крутых яиц, соль в чистой тряпице. Парень тоже достал припасы - ломоть вареного мяса, крупное, чуть сморщенное прошлогоднее яблоко. Ножом разделил пополам то и другое. - И правда, вкусный у тебя чаек получился, красавица. У нас я такого не пивал. - А где это "у вас"? Разве еще один табор стоит неподалеку? Или ты из деревенских? - Ни то, ни то. Сам по себе. Я, Аска, в этих местах... навроде смотрителя. Слежу, чтоб не пробрались сюда всякие... опасные хищники. - Сюда - это на земли Блау? Охраняешь их, значит? Высшим прислуживаешь? - Служу, - поправил он. - Разные бывают Высшие. Блау справедливые хозяева, платят хорошо, и аллари не презирают, как некоторые. Еще увидишь. - Навидалась уже. Хотя твоя правда - отсюда хоть палками не гонят... Пора мне, Ниноро. Засиделась. - Благодарствую за чай, красавица. Помочь тебе донести мешок? - Не стоит. Обойдусь без провожатых. Влетит еще...       Молча сполоснула котелок, подняла с земли торбу. - Аска... - Что, Ниноро? - Если еще приду сюда, не прогонишь? - Приходи, место не куплено, - пожала она плечами и скрылась в лесу.       И правда, приходя на свою полянку, Аска стала замечать, что кто-то снова на ней побывал. Обложил костровище плоскими камнями, сложил из бревнышек скамейки, чтоб не сидеть на земле. Поодаль под деревом соорудил навес для защиты от дождя, переплетя прутьями нижние ветки, а под ним заготовил запас хвороста на растопку. Там же, под перевернутым котелком, лежали теперь трут и огниво в кожаном мешочке.       Сперва Аска жалела, что не таким уж тайным стало ее укромное местечко. Но такая обстоятельность случайного знакомого ей нравилась. Тем более, что сам он больше на глаза не показывался. А ей со временем становилось все любопытнее - с кем же она делит местечко для отдыха. Особенно, когда в холодке у родника она нашла прикрытый листом лопуха берестяной кулек с ранней земляникой...        Она понюхала ароматную ягоду, жмурясь от удовольствия: "Надо же, тратил время, собирал, старался...". Вспомнила теплые шоколадные глаза и широкую улыбку, и вдруг нахмурилась, заоглядывалась: а для нее ли оставлен гостинец, или для кого-то другого? Вот был бы он сейчас здесь - уж спросила бы!       И Ниноро появился, будто по заказу - вышел на поляну со стороны озера, как и в первую их встречу. Улыбнулся, словно давний знакомый. - Не стесняйся, бери ягоды, красавица. Набрал, пока тебя ждал. Хотел сам отдать, да думал, что уже не застану. Вовремя ты пришла. - Ты, значит, меня ждал? Зачем? - Ждал. Думал, снова напоишь меня тем своим отваром. Не могу забыть его вкус. Пообедаем вместе, раз уж встретились?       Аска и трепетала внутри, как бабочка, да вида показать не смела, что обрадовалась парню, так что ответила грубовато от смущения: - Отваром, так и быть, напою, а с собой у меня ничего нет. Не ждала... - Ничего, у меня есть, на двоих хватит.       Снова развели костер, пристроили над огнем котелок, разложили сверток со снедью - соленый сыр, зелень, пышные поджаристые лепешки... - Вкусно... Где пекут такие? - Пекут в поместье. Любимый завтрак юной госпожи. Только ей подают с медом. - А тебя, значит, и в поместье пускают? - Пускают, конечно. - Может, ты и сиров видел? И юную госпожу? - Да как тебя! Лично ручку держал. - Ой, врешь, Ниноро! Станут Высшие с тобой ручкаться! - Не вру нисколько. В поместье много слуг из аллари, даже горничная госпожи. И сама госпожа в службы часто бегает. И на прогулках сопровождать приходилось, и помогать на лошадь забраться-спуститься. - Какая она? Расскажи, - грустная история юной Блау была Аске уже известна. Она даже немного жалела эту девочку-Высшую: у нее, Аски, хоть матушка есть, а у той вообще никого... - Кто она? Лошадь? Большая, белая... - Зачем смеешься надо мной? Не лошадь, госпожа! - Какая? Да вот вроде тебя, только помладше. Невысокая, худенькая, волосы и глаза темные, движения быстрые... Только пальцы другие - тонкие и белоснежные. - Ай, врешь опять! На таких-то лепешках, да еще с медом - поди, как колобок станешь. Балуют ее небось? - Балуют, - кивнул Ниноро, - наши, алларийки, все порадовать хотят, жалеют - сирота. А она и рада стараться - что ни день капризы. И старшенький такой же взбалмошный был, пока не уехал в Корпус. Хорошо, сир Блау строг и к себе, и к детям - спуску не дает. - А ты и сира Блау видел? - Да как тебя! - А он какой? - А вот придешь завтра в это же время - расскажу. И про сира, и про наставников, и про наших, кто в поместье - про всех расскажу. - Ой, снова смеешься! Хорошо, приду...       Так появилась у Аски тайна - тайные свидания на "их" тайной поляне. Обедали, беседовали... Рассказы о Высших и жизни в поместье Аска могла слушать часами - так ей все было интересно, так непохоже на повседневный таборный быт. И сама рассказывала много - о себе и подружках, о матушке, об отце, сколько помнила.       Каждый день, конечно, встречаться не получалось. Иногда она по нескольку дней не бывала в лесу - и в таборе случалось полно работы. Иногда не приходил Ниноро - видно, и у него по службе вырваться не получалось. Но часто потом Аска находила на поляне какое-нибудь подношение: палочку засахаренного боярышника в прозрачной рисовой бумаге, вырезанную из дерева безделушку, плетеный из полосок мягкой кожи браслетик с яркими дешевыми бусинами - ее отец тоже плел такие, и не считая раздаривал таборным девчонкам... И тихо млела от такого молчаливого внимания.       Ей тоже хотелось как-то порадовать парня, да не знала, чем отдариться. Однажды заметила, что его кисет с табаком уже совсем потрепанный - и несколько вечеров убила, придумывая узор и вышивая для него новый. Положила под навесом, к мешочку с огнивом. С замиранием сердца ждала: понравится? Нет? И заулыбалась радостно, когда Ниноро начал набивать трубку табачком из ее подарка, лукаво поглядывая из-под ресниц. - Какой красивый у тебя пояс, Аска. Такой же красивый, как эта вещица. - Матушкина работа, - Аска погладила широкий алый пояс, стягивающий тонкую талию, - мое рукоделие ей и в подметки не годится. - Дай поближе посмотреть. - Ай, хитрый Ниноро! Сам же знаешь, что нельзя. Пояс на девушке только ее муж может развязывать да разглядывать. Смотри отсюда. - Что же мне, ждать, пока твой муж его развяжет? - пробурчал он с притворной сердитостью. Аска звонко расхохоталась. - Долго же тебе ждать придется. Мой пояс никто не развяжет, только я сама. Очень старый узел, очень хитрый. Меня ему научила матушка, а ее научила ее матушка, моя бабушка, а ее... - Да понял я, понял, не продолжай!...       Однажды Ниноро торжественно помахал в воздухе холщовым мешочком: - Сегодня чай пить не будем. Ты, кажется, говорила, что кофе любишь? Побалуемся от щедрот Высших. - Ой, зачем? Дороготня такая... - А я и не покупал. Есть в поместье одна повариха... Да ты знаешь, та, что пекла пирог с зимником, который тебе в прошлый раз так понравился. Я попросил - она отсыпала. Слабость у нее ко мне, ни в чем отказать не может! - Ну тогда и иди к своей поварихе, - притворно надулась Аска. - Только пришел - и уже уходи? Ты же обещала, что прогонять не будешь. Не держишь слово? - Мое слово, хочу - даю, хочу - забираю, - она сердито загремела котелком. - Да не так, надо в холодную воду. Дай, я сам сварю...       Аска сидела у костра, поглядывая, как он колдует над котелком, как курится парок, и как вскипает над котелком шапка коричневой пены. Ниноро снял котелок с огня, сел рядом, разлил напиток по кружкам. Аска с удовольствием вдохнула ароматный парок, подула, осторожно пригубила. - Ой, а что же не подсластил-то? Сахару тебе не отсыпала твоя повариха? - А подсласти, подсласти, красавица, - он рассмеялся и вдруг обнял ее за плечи, развернул к себе, прижался к ее губам своими...       Аска обмерла сперва, не зная, что делать - никто раньше не целовал ее вот так, прямо в губы. Внутри что-то натянулось и зазвенело, словно струна. Осторожно поставила в траву горячую кружку... и кинулась на парня, молотя кулачками по чему попало. - Смотри, как бы от такой сладости у тебя все зубы не повыпадали, шалапут!       А он и не сопротивлялся. Со смехом откинулся навзничь, упал спиной в высокую траву. - Все, все, сдаюсь. Победила отважная Аска хилого Ниноро, положила на обе лопатки!       Аска вскочила, отряхнула юбку. - Да какой ты уже Ниноро... Впору звать тебя Кардэс - "брат" - вон сколько обо мне знаешь, вон как вольно себя ведешь.       Он сел в траве, обхватил руками поднятые колени. - Не Кардэсом бы я хотел тебе зваться, Аска, а Низало - "женихом", - тихо произнес он, глядя снизу вверх.        Аска залилась жарким румянцем. Вскинула руки, крутнулась на поляне, взвихрив юбки. - Зачем я тебе такая, Ниноро? Чернявая да тощая, бродяжка да бесприданница - кому нужна? - Кто так говорит? - Все говорят! - А ты и веришь! Зачем чужими глазами на себя смотришь? Хоть раз моими посмотри... - он склонил голову на бок, опять весело прищурился. - А что тощая - то легко поправить. Отведу в поместье - поварихи откормят! - Отведе-о-ошь? - сердито прищурилась Аска, хотя внутри все пело от восторга. - Разве я лошадь, чтоб взнуздать да отвести? Вот был бы ты женихом - что бы сделал? - подначила она. - А вот связал бы тебя да всыпал по первое число! Чтоб не дразнилась, - поддел он в ответ. - Девку связать - для парня дело нехитрое. Ты попробуй так сделать, чтоб сама, без привязи, за тобой пошла. - И попробую, - упрямо ответил Ниноро. - Сюда я тебя выманил, дальше выбор за тобой. Хочешь - войдешь в мой дом хозяйкой, не хочешь - не войдешь. Вязать да неволить не стану... если только сама не попросишь, - весело закончил он.       И правда, на следующий день и далее Ниноро вел себя с нею так, словно и не было этого разговора. Так же приносил гостинцы, так же внимательно слушал таборные новости и сам в ответ подсыпал забавных историй из жизни поместья, так же поддразнивал ее, ловко уворачиваясь от шутливых тумаков... И больше не сделал ни одной попытки обнять или поцеловать.       Аска уже и не представляла, как могло быть по-другому. Казалось, что Ниноро она знает уже давным-давно. И стоило вспомнить, что скоро отшумит летняя ярмарка и настанет время табору уходить - становилось ей горько и тоскливо. Как она дальше станет жить без этих встреч, что будет делать?       Дни, оставшиеся до макушки лета, пролетали все быстрее - и ее отлучки в лес становились все чаще, посиделки на поляне - дольше, разговоры - все откровеннее. В мыслях о будущей разлуке Аска не замечала ни понимающих взглядов матушки, ни обиженных - подружек, которых она совсем забросила. И все чаще думала, что теперь ей в самом деле хочется остаться. Но Ниноро слово держал крепко и о женитьбе больше не заговаривал. А самой - гордость мешала признаться, что от воспоминаний о том поцелуе бросает в жар и сбивается дыхание. И что теперь пошла бы за ним и без привязи, хоть в поместье, хоть на край света, лишь бы предложил...       В тот день матушка заявила решительно - мол, хватит бегать по лесам, хватит трав, грибов и ягод. Разобрать бы и уложить уже насушенное, да прибрать в шатре - скоро сниматься с места. И Аска, чтоб не горевать о близком отъезде, с головой ушла в работу - почти до ужина разбирала и раскладывала по мешочкам ломкие стебли и соцветия, россыпи ягод, снизки сушеных грибов. Закончив, подмела в шатре, убрала по сундукам лишнее, сгребла и утащила за таборный круг пыльные, обсыпанные мусором войлоки, раскинула на ветвях дерева и от души выколотила палкой. Свернула, принесла обратно, расстелила, вчуже удивляясь, что матушка уже полдня как запропала куда-то. - Аска, Аска, где ходишь? - подлетела к ней малолетняя девчонка. - Меня за тобой послали, я в шатер - тебя нет, я туда-сюда - а ты тут... Тебя Старейшина зовет, сказали - срочно, идем скорее! - Да что случилось-то? - сердце тревожно подпрыгнуло: неужели что-то с мамой? - Сказали - идти немедля. Сказали - сама узнаешь.       Аска пошла, потом побежала. Перед шатром Старейшины помедлила, усмиряя сбившееся дыхание. Отвернула войлок на входе - зазвенели пришитые изнутри бубенчики - вошла, почтительно склонив голову. Подняла тревожные глаза.       Они все были здесь - почтенные таборные матроны, незнакомый старик с полностью седой головой, Старейшина с неизменной трубкой. И матушка. Смотрели на нее и молчали.       Да что происходит? С матушкой все в порядке, значит, этот совет - ради нее? Узнали? Осудят? Что с ней сделают? - Аска, - произнес наконец Старейшина, - вот главный конюший поместья Блау, - он указал на незнакомого старика. - Он пришел к нам, чтобы выбрать невесту сыну, которому настала пора жениться. Выбрал тебя. В поместье нет своей травницы, твои знания будут очень кстати. Кланяйся и благодари будущего свекра, - продолжал Старейшина.       Кланяться? Да Аске кричать хотелось - что же делается? Как это - выбрали, как лошадь на базаре, что ли? Почему никто не поговорил с нею, не спросил, хочет ли она идти за какого-то там сына конюха, пусть и главного? - Аска, - повысил голос Старейшина, кажется, подумал, что она сейчас и правда закричит или вытворит что-то ужасное, опозорит табор... - Не спорь. Все уже решили. - Не спорь, дочка, не спорь, - зашептала матушка, вцепившись в ее плечо, - поздно, все согласились, уже и об откупе договорено, я ничего не могла сделать... Покорись. Не пойдешь сама - принудят силой.       Аска стряхнула ее руку, стиснула зубы, сделала шаг... и низко поклонилась белоголовому старику, спрятав за ресницами гневно пылающий взгляд. Потом, все потом. Слишком неравны силы, слишком их много вокруг, сговорившихся старых хрычей. - Ну вот и славно, - Старейшина заметно выдохнул, - идите, женщины, готовьте сговор. Завтра жених со сватами придут к нам с откупом, а после ярмарки сыграем свадьбу. Время кочевать, тянуть некогда.       Из шатра Аска вышла, так же стиснув зубы, пошла вперед, ничего не видя, зажав в груди безмолвный крик. Кажется, матушка шла сзади, нашептывая что-то успокоительное, потом отстала. Налетели подружки, обступили, щебеча взволнованно - что, Аска, что? Отмахнулась и от них - узнают, когда объявят в Круге. Невыносимо было оставаться в таборе, невыносимо сидеть в шатре, смотреть, как мать хлопочет над праздничными нарядами...       Не заходя в шатер, она направилась к лесу. Никто не бежал следом, не останавливал. Почти наощупь вышла на пустую сумеречную поляну с родником. Огляделась.       Зачем она пришла сюда, кого рассчитывала здесь найти? Никто ее здесь не ждет, ведь с Ниноро они встречались днями, а сейчас почти закат.       Спустилась к озеру, умыла лицо и руки. Подумала, разделась до нижней сорочки - и зашла в воду целиком. Хотелось смыть с кожи дневной пот и пыль. Жаль, что все случившееся нельзя смыть так же легко...       Аска окунулась в теплую парную воду, легла на спину, раскинув руки - и долго лежала так, лениво подгребая, бездумно глядя на вызолоченные закатом облака. Вот уже свалилось за горизонт солнце, вот потускнели их огненные кромки, вот посинело в просветах небо и проступили на нем пока еще бледные звезды, выплыл тонкий обмылок молодой луны. Тогда поднялась, побрела к берегу, дрожа от озноба.       На берегу отжала мокрые волосы, выкрутила подол, кое-как оделась прямо на влажную сорочку. Без солнца быстро стало холодно. Обхватив руками плечи, пошла наверх, к поляне - там есть хворост и огниво, можно развести костер. Только зачем? Не будет же она ночевать в лесу, одна, в темноте, без припасов и даже без теплой шали? Все равно придется вернуться в табор.       Ладно, сперва согреться и обсохнуть, а там будь что будет... Аска даже на шаг вперед не загадывала, настраивалась на привычную возню с костром - и очень удивилась, заметив на стволах сосен пляшущие рыжие отблески.       Ее ненаглядный Ниноро сидел у разведенного костра. Сидел, развернувшись спиной к озеру, да еще прикрыв глаза ладонью - видно, чтоб не подумала, что он подглядывал за ее купанием. Аска обомлела - чудо какое! Шагнула вперед и замерла на границе темноты - вспомнила, что не положено ей теперь наедине с парнем видеться. - Аска, - тихо позвал он, - выходи, Аска. Сядь к огню, погрейся. Она подошла, села на бревнышко, протянула озябшие руки к огню. Ниноро развернул и набросил ей на плечи огромную шаль - чужую, теплую, пахнущую чем-то сдобным. - Тоже поварихина? - благодарно шепнула Аска. - Ее... Аска помолчала, отогреваясь... и вдруг рассказала ему все, задыхаясь и тихо всхлипывая от горя и обиды.       Ниноро выслушал, не перебивая. Кажется, даже не удивился. - А ведь я как чувствовал, что у тебя что-то случилось. Под самый закат потянуло меня на эту поляну, словно на веревке. Привязала ты меня к себе, девица... - Что теперь сделаешь? Мне с тобой теперь даже вот так сидеть зазорно. Завтра объявят сговор - и привяжут меня к другому...       Ниноро молчал, глядя в огонь. - Дурак я, Аска, - вдруг взлохматил он волосы, - надо было мне еще тогда идти к вам в табор, давать откуп и просить твоей руки. Небось не нашли бы причины отказать. Да я все тянул, неволить тебя не хотел. А оно вон как обернулось...       Вдруг Аска встрепенулась. Опустилась перед ним на корточки, заглянула в лицо большими лучистыми глазами, в которых искрилась надежда. - А ты помоги мне, Ниноро, помоги. Помоги сбежать, - лихорадочно зашептала она, цепляясь за его руки. - Я ведь, когда сюда шла, думала - никто меня не встретит, куда я одна, без припасов, без денег... А тут ты... помоги, а?       Он высвободил кисти, охватил ее за плечи. Сказал медленно и веско: - Поздно, Аска. Если поймают, меня будут гнать кнутами до границы Предела и дальше. А они поймают. Да и пусть бы гнали, но тебе за побег из-под венца отрежут косы и изгонят из аллари. Везде будешь чужой, отверженной, это хуже, чем жить с нелюбимым, хуже, чем смерть. - Да ничего еще не поздно, ведь сговора еще не было! Или вот... - Аска высвободилась, вскочила, затеребила пальцами хитрый узел девичьего пояса, распустила, протянула ему, - вот, бери мой пояс и меня всю, как есть, вяжи руки, веди в свой дом. Сама прошу, как ты хотел! И тогда пусть ищут, пусть находят - силой забрать не посмеют! Ну... Низало?       Он поднялся, навис над девушкой - большой, теплый, серьезный. Взял из ее рук алый пояс. Глядя в глаза, переплел свои пальцы с ее - холодными и дрожащими. И начал свободной рукой обматывать их запястья - виток за витком, притягивая друг к другу. Обмотал, заправил свободный конец. - Нет уж, теперь ты меня веди. Веди к своему Старейшине. Раз откуп еще не дан, а пояс твой я развязал - буду просить твоей руки по нашему древнему обычаю. Не убьют же, в самом деле.       Не убили. Выслушали.       Старейшина долго и тяжело молчал, глядя сквозь клубы дыма на их переплетенные поясом запястья. Наконец, вынес решение: - Так тому и быть. Вольная девка - еще не жена, мужу не кланялась и откуп не брала. Раз пришел держать за нее ответ, не побоялся расправы - так забирай.       Аска до того обмирала от неизвестности - а тут враз поплыла, из глаз побежали горячие ручьи. Хотела было броситься в ноги старику, но он остановил ее жестом. - Выйди-ка отсюда, девица, дай побеседовать наедине с твоим женихом. Да теперь не бойся, - он усмехнулся, - слово уж сказано, назад не возьму. Иди-иди, мать с подружками там, чай, места себе не находят. Успокой.       Аска попятилась, на подгибающихся ногах покинула шатер - и тут же попала в руки матушки и взволнованных, разрумянившихся подруг. Окружили, загомонили, завертели в хороводе юбок, утащили к общему костру - кормить и утешать... - Ну, парень, - улыбнулся в шатре суровый Старейшина, и враз перестал быть суровым, разбежались от глаз лучики-морщинки, - теперь, наконец все получилось, как надо?       Сын главного конюшего припал перед ним на колено, поклонился почтительно, как Старшему в семье. - Спасибо тебе, отец. - Отец у тебя один, - одернул Старейшина, - ступай домой, обрадуй Старика, пусть засылает сватов на завтра. А благодарностей не надо - ты сам все сделал, я лишь немного советом помог. - Золотыми оказались твои советы. - Ай, не хвались до срока. Как скажешь ей, что ты и есть нежеланный жених из поместья - так она и взбрыкнуть может. - Так ведь не неволил, не принуждал - сама попросила! - То-то и оно. Таким девушкам не стоит давать выбор, - Старейшина пыхнул трубочкой и закончил: - но можно дать иллюзию выбора.