Принять

      Смеяться над шутками, уже после долгих объяснений. Искренне ухмыляться, когда приходит очередная картинка с подписью, которая почему-то должна быть смешной, и вдвойне чувствовать удовлетворение, когда действительно понимаешь. Перекидывать видео, которое кто-то кинул. И получать смеющиеся смайлики, так и не узнав, что видео старое и получательница его видела давно.       Привыкать ложиться раньше и вставать от вставшего в пять летом солнца, когда самой хочется еще долго валяться в постели. С переменным успехом утягивать любимого обратно, когда он вот только нормально галстук затянул, Маринетт, ну! И знать, что все это ворчание не всерьез. Снимать ниточки с пиджака и не мочь никогда удержаться от того, чтобы взлохматить прическу. На лоб сползает, выбившись, маленьким изъяном кучеряшка. Маринетт так нравится куда больше: капелька хаоса во всей этой сдержанности и собранности.       Молча вешать костюм на вешалку, разглаживая и отряхивая брюки, пока она, все побросав, убежала первой занять ванну, чтобы сидеть там ближайший час, просто листая ленту, присылая новые и новые посты, когда можно было давно уже выйти. После нее будет еще долго пахнуть солями и маслами. Маринетт помнит, что нужно открыть окно перед уходом, чтобы Габриэль смог принять душ хотя бы через пару часов. Целовать вкусно пахнущую шею под еще мокрыми волосами. Потом специально громко дышать, щекоча. Бороться шутливо в кровати, пока любимая задыхается от смеха. Не повести бровью, когда она в отместку вцепится зубами в руку между большим и указательным пальцем. Целовать ее, запыхавшуюся, распаренную, возбужденную, крепко обнимать, не выпуская, когда она не всерьез пытается вырваться. Целовать ее еще очень долго, пока не успокоится. Или пока не выдохнутся они оба.       Привыкать не бросаться обидными словами в пылу ссоры, за что периодически ругала мама. Ссоры утрясаются, обиды сходят на нет, конфликты остаются исчерпанными. Слова остаются. И Маринетт ловит себя на мысли, что вовсе не думает о нем так, как выражалась со злости, нет, все куда хуже: она хотела сделать больно. И еще куда хуже: она точно знала, что нужно сказать, чтобы ударить по самому больному. Злиться теперь уже на себя, осознавая все произошедшее. И как бы потом ни извинялась за слова, ни убеждала Габриэля не думать об этом, сколько бы ни ловила утешительных улыбок и заверений, что все в порядке, Маринетт понимает: это никуда не уйдет еще очень долгое время, если вообще уйдет. У Габриэля хватает оплошностей, хватает плохих черт, хватает вещей, над которыми стоит подумать и за которые стоит корить, а еще у него хорошая память.       Приходить к тому, что изначальная причина была вовсе не такой страшной, как тогда, на эмоциях, казалось, и удивляться, как ее вообще терпят. Видеть темноту, будучи прижатой к груди, и слышать громкий вздох, как при смирении, ласковый шепот: «Дурочка, никто тебя не терпит».       Постоянно себя одергивать и учиться ставить себя на чужое место. Все равно из раза в раз забываться и обесценивать чужие переживания. И держать себя в руках, видя чужие слезы из-за какой-то сущей мелочи. Тяжело удержаться, не повысить голос, не отстраниться, демонстрируя холодность и чувствуя раздражение, не сказать снова не то, что следовало, вызывая новый всхлип, делая все только хуже. Вызывать чужие крики через рыдания, чувствуя себя правым. (Потому что сам на грани, потому что сам устал, потому что самому тяжело, потому что он вроде бы не эгоист, но бывает эгоистичным, считая свои проблемы и переживания важнее; разница в возрасте и опыте этому делу вообще не помогает) Пить поздно вечером чай, откладывая момент, когда придется возвращаться в спальню, где спит долго проплакавшая и вымотанная Маринетт, которая успокоилась еще очень нескоро, как и он, и думать, а стоило ли оно того. Нет. Нет, вовсе не стоило. Понимать, что ругать себя бесполезно, и все равно.       Устало пересекаться взглядами на кухне ранним утром, некоторое время молчать. Потом все же сказать:       ― Привет, ― устало, хриплым ото сна голосом.       И услышать такое же «Привет» в ответ.       Позволить кончику губ непроизвольно дернуться и увидеть такую же изуродованную улыбку, как в отражении. Сесть завтракать, пересылать сообщения со смешными животными и непонятными картинками, потом со спины щекой прижаться к макушке, задержавшись, когда проходишь мимо, и чувствовать прикосновение чужих пальцев. Завести первый за день разговор.       Понять, что впереди новый день. И просто все, что произошло, произойдет и друг друга – принять.