Рассказы тетушки ЭММЫ: То, что важно

Главное что я еще чую главное что я еще помню жаль что я совсем не рисую, мне бы хотелось рисовать твои руки читать твои мысли не думать о звуках не помнить о числах рассказать тебе сотни смешных и не очень слишком долго «сегодня» «завтра» будет короче Песня "Главное", певицы Земфиры, примерно 57 год ПВП

Фаэтон       Спуск мы начали сразу после пробуждения. Сделанная, как и все прочее вокруг, из вулканического гранита, Лестница давила одними только масштабами. Я с большим трудом мог представить мотивы иномирян, создавших столь монументальное сооружение, не несущее на первый взгляд никакой практической пользы. Всего лишь лестница из черного гранита, даже не полированного. Причем очень крутая, градусов сорок пять по отношению к плоскости стен. Еще пара градусов - и по ней нельзя было бы ни нормально спуститься ни нормально же подняться. Стены выглядели совершенно дикими, никаких следов обработки видно не было. Если бы не перила и аккуратность ступенек, которая была заметна даже несмотря на эрозию в течение веков, можно было бы решить, что это вообще природное явление. Перила были выполнены также из камня (литофилы несчастные!) высотой в полтора человеческих роста и представляли собой скорее барьер или бордюр чем собственно перила: никаких просветов, голая стена со стороны обрыва, так что рассмотреть то, что это все таки лестница, а не тоннель, можно было только сверху. Так, со ступеньки на ступеньку мы начали спуск. К счастью, влажность была на приемлемом уровне, так что поскользнуться нам не грозило. И хотя снизу постоянно дул ветер, он был скорее теплым, нежели холодным. Я прикинул про себя высоту. Полторы сотни километров. Это было много, что бы там Нинель не говорила. Нет, это было ОЧЕНЬ много. На старой Земле на глубине в 70 километров уже мантия планеты начиналась, и такое давление было непереносимым как для живых существ, так и для любых конструкций. Здесь же полторы сотни и все еще планетарная кора. Объяснений было два. Во первых, можно предположить, что на Гагарине мантия залегает глубже. Это было допустимо: геологические исследования планеты велись ограниченно, больше на предмет поиска полезных ископаемых, так что полной картины мы не знали. Второй вариант, однако, казался мне правдоподобнее. В конце концов, мы начали спуск на довольно большой высоте над уровнем моря, к тому же под горой. Так что вполне возможно, что низ этого сооружения где-нибудь километрах в тридцати, что вполне укладывается в теорию.       Странности начались минут через пятнадцать спуска. Встав на очередной ступеньке, чтобы немного передохнуть (из-за очень крутого наклона спуск был таким же тяжелым, как и подъем), я прикрыл глаза, а открыв их, обнаружил себя в родной часовне на Тьме в день, когда пришлось оставить сестру. Скорбь, боль расставания, беспокойство о том, что с ней будет в мое отсутствие, пробили душу так же сильно, как тогда. И, как и тогда, я остановил эти чувства мыслью о том, что так надо. Нельзя, чтобы смертный жил рядом с вечным. Я не хочу, я не имею права позволить Тени в моей душе причинить любимой сестре хотя бы малейший вред. Если для этого нужно исчезнуть из ее жизни, так тому и быть. Видение было столь ярким, что я растерялся. Пришлось несколько раз тряхнуть головой, прежде чем глаза снова показали мне истину Сестра с ревенантом с беспокойством смотрели на меня       - Братец, ты чего? Встал как столб и смотришь в никуда - Нинель обеспокоенно пощупала мой лоб       - Спасибо, сестренка, я в добром здравии - улыбнулся я так тепло, как только умел. "Пока еще" - добавил про себя. Вот, значит, о чем говорил Марат. Ну, пока ничего страшного не видел. Лестница насылает глюки? Ну ладно, лишь бы в стенах не оказалось люков, в которые я под действием этих глюков полезу. Переживем.       Я ошибся. В последующие несколько оборотов лестницы глюки стали приходить чаще, держались дольше. Хорошо еще, я понимал теперь, что это именно глюки. Не знаю, что на это виляло: то ли то, что я их только видел (а теплый ветерок, звуки падающих капель воды и стук ботинок по граниту никуда не исчезали), то ли оттого, что их содержимое было слишком размытым на самом деле. То, что первое явление было ярким и четким, как оказалось, было исключением. Последующие видения оказались столь же яркими, но с разной степенью размытости. Например, образ кадавра, андроид-манекен которого использовался на тренировках боевой подготовки и отработки Повелений, был столь ярким, что я невольно поднял посох, готовясь к борьбе, но вся обстановка тренировочного зала оставалась как будто в плотном тумане или виднелась сквозь мутную воду. Хлопот прибавилось и остальным. Нинель пришлось уже три раза останавливаться и убеждаться, что ее гроб с Чибинэ оставался при ней, а ревенант вообще в какой-то момент стал вести себя не адекватно: просто уселся на ступеньки и стал горько плакать. Что ему такого могло привидеться? Наверняка вспоминает, как над ним издевались и мучали его, или я совсем не знаю порядков на Лаадане. Марата пришлось приводить в чувство радикально: Повелением я его обездвижил, вынудил смотреть на меня, а затем приказал завязать глаза. Если эти глюки только зрительные (а я пришел именно к такому выводу), то это поможет. Ослепив таким образом нашего попутчика, и предупредив его, чтобы крепко держался за руку, я продолжил путь, таща горе-ревенанта на буксире. Марат       Воистину, человек предполагает свою жизнь, а Судьба располагает ей. Если бы кто-то сказал мне, что я, простой и ничем не выделяющийся жучинка, сначала получу назначение на планету этих чужаков, потом окажусь зараженным смертельной болезнью и восстану из мертвых, я бы засмеял этого сказочника. Но, точно этого мало, Судьба решила подбросить мне еще одно испытание. Пройти с колдуном и прекрасной Госпожой путь к озеру, воскрешающему умерших... Мама, ты была бы мной довольна, наверное. Ты всегда любила меня больше, чем я того заслуживал. Именно твоими стараниями мне была уготована судьба клерка и секретаря, а не муравейник шахт или производственно-лагерных корпусов. Ты всегда хотела маленькую Госпожу, мама... Но я смогу совершить другие подвиги, чтобы порадовать тебя. Надеюсь на это, по крайней мере... Потому что эта Лестница воистину жуткое место, и нужно нечеловеческое спокойствие и стремление к цели, чтобы просто идти по ней. И, наверное, именно такими качествами и обладает этот подозрительный колдун.       С того самого момента, как я заметил Госпожу и ее спутника, я не сводил глаз с них, движимый любопытством. И ведь вроде как меня достаточно вышколили чтобы ходить бесшумно (за чрезмерную громкость можно от Госпожи и выговор получить или того хуже - недополучить еду), а он все равно меня заметил. Приходилось прятаться изо всех сил и мысленно истово молить Судьбу, чтобы меня не заметили. Но когда к потолка свалился камень, я не усидел в укрытии. Это у "игреков" на уровне рефлексов: умри, но не дай причинить Госпоже вред. К моему величайшему счастью, меня не решили казнить немедленно. Более того, Госпожа и колдун отнеслись ко мне благосклонно. Даже очень благосклонно. До сих пор в некотором недоумении, за какие такие заслуги Госпожа Нинель даровала мне имя? До сих пор только мама называла меня иначе чем Тридцать Третий Игрек из дома Андромеды. Но даже она не давала мне имени, ибо это было не в ее власти. "Сын," "любимый", "милый" - максимум, что разрешалось ей. Но мне и этого было достаточно с лихвой. Как же мне тебя не достает, мама... Теперь мне придется привыкнуть к новому имени.       Марат... В старых сказках о Земле рассказывалось, что так звали верного слугу Свободы Предводительницы, поднявшей народ против угнетателей на заре времен. Такое имя подошло бы какому-нибудь рёхеру, наверное. Они тоже считают Госпож угнетателями. Но это не угнетение, это порядок и справедливость. Сколько ни корми волка, он будет стремиться в лес. Такова его природа, и ничего с этим не поделаешь. Так же и "игреки". Сколько ни дай им власти, денег, влияния, им всегда будет мало. И они всегда будут драться за то, чтобы получить еще больше. Если собака кусается, надо посадить собаку на цепь. Если собака не кусается, ее можно взять на руки. Но абсурдно считать собаку равной человеку. Так же неразумно считать, что проклятые "игрек" хромосомой способны на истинно человеческие чувства и стремления. Все, что им доступно - это смутно осознаваемые стремления и подсознательная зависть к Госпожам, способным на высшие проявления души. И мне горько думать, что это правда, и никакими методами я не стану человеком, раз уж родился "игреком".       Наш спуск по Лестнице сначала проходил без происшествий, и я начал было думать, что в первый раз просто перетрусил (что весьма вероятно), когда передо мной как наяву появилось видение. День, когда мамы не стало. Десятки Госпож в черных одеяниях стоят около гроба, в гробу - Она, черты лица запали, заострились, глаза плотно закрыты. Даже после смерти на ее лице отражалось беспокойство. Мама, ты до самых последних дней боялась за меня, и даже когда анемия приковывала тебя к постели, ты находила время узнать, как проходит моя учеба в школе, куда устроила меня наперекор всем вокруг. И теперь я даже не могу подойти и попрощаться. Этикет запрещает "игрекам" приближаться к умершим, мы обязаны стоять в последних рядах и радоваться, что нас вообще пустили. Но я с этим не согласен. Я рвусь к гробу, прерывая чтение некролога. Рвусь, точно собака с цепи, и цепь рвется. Нарушая все мыслимые нормы и правила, я прорываюсь к гробу и целую маму в лоб. Тоска и горе пронзают меня, и я начинаю неистово плакать. Да, я всего лишь пес, я песик. Пожалуйста, мама, встань из гроба и погладь меня! Слезы текут из глаз неостановимо, рассудок распадается на бессмысленные кусочки.       - Смотри на меня!       Голос из ниоткуда хлещет, точно кнутом. Он восхищает, завораживает, хотя я понимаю, что это не голос Госпожи. Этому приказу невозможно противиться. Я открываю глаза и вижу перед собой лицо колдуна. Он взволнован, но пытается это скрыть даже от самого себя. За кого он беспокоится?       - Отвечай: у тебя есть платок или кусок ткани?       И снова это чувство восхищения, преклонения перед воплощенной властью и гордостью. Хочется ответить немедленно... нет, еще быстрее!       - Д-да! - голос "игрека" скорректированный бессчетными упражнениями, мгновенно ломается, точно натянутая нить. Слушать себя со стороны неприятно.       - Завяжи себе глаза им. Держись за меня и слушай только мой голос, пока я не скажу обратное!       Так и будет, Господин... Стоп! Очнулся я, уже держась за плащ некроманта с завязанными глазами. Я добровольно назвал "игрека" Господином? Я раньше думал, что так не бывает... Хотя... Не прекращая шагать, полностью доверившись своему проводнику, я вызвал в памяти его образ. Среднего роста, смуглокожий "игрек", он выглядел так. будто нес на спине всю тяжесть мира. В некотором смысле так и было: некроманты посвятили всю свою жизнь поиску борьбы со смертью. Более тяжкой ноши и представить трудно. На овальном смуглом лице отчетливо читались все испытания, которые выпали на его долю. Напряженные лицевые мышцы - он привык хмуриться, красные глаза с мешками под глазами - регулярно недосыпает, пристальный взгляд изумрудно-зеленых глаз, пронизывающий до глубины души. Всклокоченные русые волосы, пронизанные тут и там седыми прядями и едва покрывающие его высокий лоб, свидетельствовали о том, что либо некроманту плевать на свою внешность, либо он привык носить маску. В пользу второго свидетельствовало еще и то, что он совершенно не скрывал мимики. Озабоченно нахмуренные тонкие брови, складка в уголке рта, напряженные скулы - все свидетельствовало о его напряжении. Когда некромант говорил, в уголках рта появлялись морщинки - знак того, что человек нервничает. Он боялся, и боялся именно за меня. Я продолжил вспоминать. Со стороны колдун напоминал, наверное, какую-то тень. Антрацитово-черный шелковый плащ, покрытый серыми непонятными письменами, носимый некромантом в любую погоду, посох черного дерева, толщиной в человеческую руку и гладко отполированный, с громадным, точно наполненным черным светом камнем на конце (наверное, таким хорошо бить по голове каких-нибудь неосторожных кадавров), почти постоянно носимый капюшон, закрывающий большую часть лица - все это создавало образ какого-то ходячего сгустка тьмы. Выбивалась из образа только толстая книга, которую некромант при помощи цепи носил на бедре. Помнится, колдун звал этот предмет "гримуаром" - записной книжкой под какие-то неизученные явления. Наверняка знающему человеку записи в гримуаре сказали бы очень многое о его владельце. интересно, там можно прочесть формулу подъятия мертвых? Я бы очень хотел воскресить маму... нет, не надо об этом думать! Ее тело давным-давно сожгли. Теперь ее единственный способ жить - это жить через меня. В моей памяти, в моем сердце. Жить моей жизнью, пока я дышу и топчу поверхность планеты - что родной, что этой чуждой.       Слезы снова подступили к горлу. И снова Глас колдуна пронзил насквозь, будто канцелярский нож - бумагу.       - Держись за меня! Это просто Лестница играет с твоей памятью. Все будет хорошо! Я тебя не брошу!       На короткое мгновение показалось, что ко мне обращается не колдун с далекой и неизвестной планеты, а что мама, обманув и поправ все мыслимые и немыслимые законы мира, вернулась ко мне.       - Все хорошо. Я не брошу тебя. Никогда. Иди со мной       Слезы все-таки брызнули из завязанных глаз, и я сжал край плаща с такой силой, что он заскрипел.       - Иду. Нинель       - Ну и иномиряне! Лифт им было влом построить, они лестницу отгрохали шириной в улицу - ворчала я, спускаясь по лестнице, пытаясь ворчанием заглушить ужас. Теперь я понимала, что отпугивало кадавров: видения, поражавшие душу до самого дна, вытаскивающие давно забытые и похороненные воспоминания и эмоции. Не знаю, как мужчины справлялись с этим. Я не справлялась откровенно. Видения детского дома, куда меня закинули сразу после рождения, пропитанные мокрым холодом воспоминания о ночевках на улицах Миттернахта, представший словно наяву бордель, где я зарабатывала на жизнь мытьем полов и посуды несколько лет... С этим я еще как-то справлялась, все-таки это было давно, и можно было сказать себе: это было, но уже не будет.       Дальше пошло сложнее. Первые выступления в театре, открытие у себя способностей к смене облика и манипуляциями людьми, договор с раскольниками Неизвестного Солдата... День, когда меня пришли вербовать Следователи. Павел, вызволивший меня из темницы, в которую меня засадили эти старики-патриархи, когда я попыталась перехватить управление сектой. Наши совместные походы, спасение станции орокоссов... Я сжала зубы, чтобы не выказать слабости. Это были самые счастливые времена в моей жизни. Я была на своем месте, меня ценили и уважали. А потом был переворот Пухавичокса. Манифест обреченных, всеобщий хаос и годы одиночества во тьме. Признаться, я до последнего надеялась, что Павел примет мое приглашение уйти со мной прочь от этой глупой политики. Не принял, идеалист несчастный.       Эти воспоминания были, пожалуй, тоже счастливыми. Мне по прежнему было горько, одиноко и страшно за свое будущее, но этот страх был привычен и понятен. Даже, пожалуй, ожидаем. Я свыклась с ним, как старик свыкается с больными суставами. Но следующие видения безжалостно ударило по этим больным суставам.       День, когда я подобрала Чибинэ под дождем. Счастливые моменты, когда я выращивала свою дочь, гоня от себя мысли, что однажды переживу ее. Встреча с названым братом... И день, когда проклятый всеми духами предков недоумок сбил Чибинэ на своем драндулете насмерть... Увидев перед собой разломанной тело приемной дочери точно наяву, я пошатнулась и поняла, почему на Лестнице такие высокие перила без просветов. Строители знали, что у идущего по ней могут подкоситься ноги, и он упадет вниз, если его не остановить. Я остановилась. Спасло то, что ручка от гроба-чемодана по-прежнему ощущалась в руках, неприятно холодя кожу. Впоследствии пришлось еще несколько раз оглядываться и убеждаться, что вот она, Чибинэ, и мы по прежнему идем туда, где ее можно будет воскресить.       Мы продолжали спуск. Через пелену своих воспоминаний, через клубящийся туман, мимо начавших попадаться скелетов разной степени разложения. Видимо, не все оказались в силах справиться с ужасом, что крылся в их душах. Ревенант так и вовсе плелся с завязанными глазами за братом, точно ягненок на жертву. Мы продолжали идти по казавшейся бесконечной лестнице в полной тишине. Слова были не нужны, каждый переживал свою битву сам.       И в какой-то момент Лестница закончилась.