Рождественское перемирие

      — Что вы имеете ввиду под «Прекратили огонь»?! — Британия, находившийся вне себя от негодования, рявкнул на принесшего новость солдата — Как они могли?! Что случилось?       — Ну.. рождество, я полагаю, сэр — неуверенно проговорил солдат, замявшись под взглядом, который до этого не видел настолько агрессивным и злым       — Рождество? Они посчитали, что сочельник – причина брататься с противником? — британец вздрогнул, осознав свою непозволительную несдержанность, попытался понизить тон, но ярость не могла быть заглушена даже самыми вежливыми словами — Пожалуй, начальство будет в ярости.       — Я.. я уже вижу, сэр, спасибо — солдат кивнул в знак прощания — До свидания, сэр.       — Шуруй давай, только с немцами не кури, а то прибью к чертовой матери! — Эрик развернулся с осознанием, что теперь ему придется объясняться перед начальством. Нет ничего хуже, чем идти на ковер к нервному британскому правительству

***

      Он в военной форме, при погонах, стоит напротив такого же разодетого немца в полной тишине среди выжженной травы. Ничего более неловкого он представить не смог.       За ними кучковались их солдаты, с печалью смотря то друг на друга, то на своих... Уже даже не врагов, друзей.       Некоторые британцы сжимали в руках сигареты, один из солдат держал импровизированный мяч, кто-то мял бумажки с поздравлениями, кто-то из немецкой армии стоял с консервами, кто-то прижимал к груди теплый шарф с львенком на краю, один даже держал в руках английскую фуражку, которую один из тех, стоящих на «другой стороне», видимо забыл. Между ними повисла напряжённая тишина.       — Добрый вечер, Адольф — глаза Эрика сверкнули неприязнью — Не ожидал увидеться с вами в столь, по истине, абсурдной ситуации.       — И вам не хворать, Герр Шпинне — презрительно хмыкнул немец, бросив редкую для хмурого лица ухмылку — Действительно абсурдная вещь       — Не язви, Фриц — Британия достал пистолет, как бы угрожая своему противнику возможностью начать стрельбу — Лучше объяснись, что твои немецкие шавки удумали?       — Уж поверь, мои солдаты здесь совершенно безвинны. — Германская Империя с вызовом посмотрел на дуло пистолета — Это твои прихвостни не могут наиграться с мячом.       Молчание. Хмурое небо закрыло собой тусклое зимнее солнце, снег еле слышно скрипел под сапогами, ветер тактично стих. Между стоящими друг напротив друга, точно разделенными на два лагеря, людьми была целая вечность недопонимания, ненависти и жестокости, что тянулись тонкой нитью через последние года истории.       Однако в глазах тем самых людей не было ничего, все это было в глазах наций, в яде, которым они плевались друг в друга, пока солдаты мечтали лишь об одном маленьком рождественском чуде, которое они заслужили.       Британские и немецкий солдаты одновременно шагнули вперёд и встали рядом, прямо перед Эриком и Адольфом, которые оторвались от прожигания друг в друге дырки и с непониманием на них посмотрели.       — Это не их вина — уверенно сказал англичанин, одев на голову фуражку, которую ему передал немец — И не наша тоже.       — Ja, — другой солдат строго посмотрел на обе нации — Wir wollen einfach nur Frieden an Heiligabend!       — Мы не хотим воевать! — поддержал кто-то из толпы — Мы не можем воевать!       — Ja! Wie können wir diejenigen töten, mit denen wir Weihnachten gefeiert haben? — закричал кто-то из немцев.       Солдаты зашептались. Обе нации оскалились и сжали руки в кулаки, сдерживая негодование. Эрик выдохнул, легко возвращая себе спокойствие, и одним взглядом, похожим чем то на взгляд его отца, угомонил бунтовщиков в британской части. Адольф же, будучи очень злым из-за отсутствия порядка, легко развернулся к немецким солдатам и закричал, словно генерал:       — Und das ist eine großartige Armee?! Sie wagen es, die Briten, die Ihre Feinde sind, Ihre Freunde zu nennen! Diese rücksichtslosen Schlangen, die Deutschland töten, sind das deine Freunde? — он повысил голос ещё сильнее, показывая рукой на застывших врагов — Sie werden deine Frauen, deine Kinder, dein Land töten! Sie sind das Hauptübel, und du spielst Fußball mit ihnen? Tauscht ihr Geschenke aus? Bete, dass Gott dir deine Unverschämtheit vergibt!       — Я соглашусь. — словно набат среди ясного дня прозвучал голос Британии — Если вы хотите служить своей стране, вам нужно забыть о том, чтобы идти на мир.       С этими словами Британия направил заряженный пистолет в одного из своих солдат, после чего кивнул в сторону врага. Он без слов обозначил:       "Либо ты убиваешь их, либо я убиваю тебя"       Солдат растерялся, сжав оружие сильнее. Он посмотрел на немцев: бледные, напряжённые люди. Люди.. которых он знал. С которыми он играл в футбол, с которыми отметил рождество, которые подарили ему открытки, дали сигареты и консервы. Если бы он не знал, ему, может, было бы все равно. Но он знал. Знал каждого из них, знал, кого дома ждет жена, кого ждёт ребёнок, кого родители, кого друзья, кого бабушка, а кого никто не ждёт, кроме серого кота. Он знал, кого лишает жизни.       Шотландец вздрогнул, ружье почти выпало из дрожащих рук, на глазах выступили слёзы, когда он понял, что не может выстрелить. Не может больше выстрелить в них, он больше не может видеть в них врагов, немцев. Отчаяние ударило в голову. Оружие полетело на землю. Всхлипнув, солдат покорно опустил голову и стальным голосом проговорил:       — Я не буду стрелять.

***

      Заснеженный Берлин встретил Эрика тишиной. На дворе декабрь 1918 года, всего месяц прошел после окончания очень жестокой и страшной войны, которую уже успели назвать Мировой.       Улицы города наполнены людьми, но все эти, и без того негустые, толпы редели к ночи, когда все разошлись по своим домам и включили в квартирах немецкой столицы свет, зажигая ее, как тысячи светлячков. Снег искрился в свете огней, мерно падая на сырую землю, тучи затянули небо, да так, что даже звёзд не видно.       Британец держал рюмку в руках, развалившись на лавке, как на диване, и попивал водку, как обычный лимонад, без видимых последствий. Он осматривался по сторонам, наблюдал за тем, как включали уличные фонари, как ветер раззадорил снежинки и за людьми, что шли уставшими домой по темным улицам.       Резко взгляд зацепился за двух мужчин, сидящих на противоположной лавке. Они казались неожиданно грустными и, вместе с тем, смутно знакомыми британцу, словно он видел их когда то очень давно. Они что-то обсуждали на немецком, слегка смеялись, с тоской отводя взгляд и осматриваясь время от времени. В руках одного из мужчин был торт в очень хорошей упаковке, а на его шее был повязан красивый шарф с львенком на краю. Второй же сжимал в руках ржавые ключи.       Эрик молча смотрел на них, попивая из рюмки, те продолжали игнорировать британца, лишь изредка поглядывая в его сторону, словно так же не понимая, где могли видеть его раньше.       Так прошло несколько мучительно долгих часов.       Британия начал уставать, немцы, очевидно, тоже. Эта неопределённая игра в гляделки заставляла обе стороны нервничать, однако британец вида не подавал, а вот его немецким соперникам явно было не по себе от пронзительного взгляда.       Улицы стихли, ночь вступила в свои права. Тишина забрала суету города, оставив только родную и домашнюю атмосферу рождества, наполненную чем-то необычным и невероятно красивым, высоким. Берлин засыпал под рождественские песни и теплое пламя свечей, под подарки и светлую радость людей.       Только Эрик, решивший провести время в одиночестве, и двое неизвестных, возможно бывших солдат, решили провести праздник в плену холодных улиц. Задумавшись о причинах нахождения последних двух на улице, Эрик подпер подбородок и сонным взглядом посмотрел на уличный фонарь, как вдруг где то недалеко послышалась британская ругань. Группа из трёх британцев весело шагала к нему и немцам, однако доходить им не пришлось, так как двое мужчин вскочили с лавок и бросились к тем, кого так долго ждали.       А далее он и не разбирал. Он просто смотрел, как солдаты, что шли по разные стороны баррикад, обнимались друг с другом, радостно друг друга приветствовали, жали друг другу руки и что-то рассказывали, как будто они всю жизнь были друзьями. Британцы принесли подарки, скромные, но сделанные с душой, а немцы выкатили план небольшого празднования и показали красивый торт, что был куплен именно на этот случай.       Они постояли час и, вздохнув, компанией из пяти человек ушли праздновать рождество, которое им было не дано отпраздновать все эти года. А Эрик смотрел им в спину со странным осознанием:       Пять человек из многих сотен