Создавая Галатею

      Карлотта не могла быть счастливее, когда её муж объявил ей, что она теперь примадонна Оперы Гарнье. Она давно мечтала (и ежедневно просила) о таком подарке и теперь строила грандиозные планы в отношении оперы, но в большей степени — своих триумфальных выступлений. Старикан Карье был всецело против того, чтобы семейство Джудичелли покупало директорское кресло, но проблема решилась сама собой с его скоропостижной смертью. «Как хорошо, что сердце гадкого хрыча оказалось таким непредсказуемым!» — думала про себя Карлотта, а порой и не стеснялась произносить вслух. Она считала, что достойна большой сцены. Нет… Что большая сцена достойна её! Ведь она так талантлива, упорна и к тому же чрезвычайно хороша собой! Нет, глупый Карье не понимал, в чём отказывал Опере. Такие мысли посещали её каждый раз при лицезрении собственного отражения. Такую примадонну ещё надо поискать, а она ведь сама предложила свою кандидатуру! Старый дурак.       Но, в любом случае, трудности миновали, и теперь Карлотте предстояло явить свои неподражаемые умения высокой парижской публике. Который день подряд после приобретения Оперы, она бегала по ней и отдавала указания всем: от постановщиков до мойщиц полов. Мсье Джудичелли был умилён такой активностью жены и во всём поощрял её деятельную натуру.       — Она у меня такая затейница! — приговаривал он то и дело, наблюдая, как его дражайшая супруга наводит порядки в театре, выкрикивая распоряжения своим мощным голосом.       Мсье Леонард Джудичелли, мужчина среднего, почти преклонного возраста, был женат на Карлотте всего несколько лет, но уже успел испытать на себе все прелести её испанского темперамента. Будучи его невестой, она вела себя скромно, целомудренно, во всём с ним соглашалась и лишь изредка, и то мягко, выражала своё мнение. Она была мила и заботлива, и мсье Джудичелли был так счастлив на старости лет обзавестись такой прекрасной женой. Он был свято уверен, что она полюбила не только его титул и богатство, но и его самого. Однако после свадьбы жизнь несколько изменилась. Не то что бы после женитьбы всё должно оставаться, как раньше — конечно нет, и Леонард не смел жаловаться на судьбу, которую избрал сам. И всё же он не мог отрицать, что с момента бракосочетания его молодая жена всё больше и больше менялась в характере. Она могла накричать на слугу — Леонард извинялся некоторое время, но затем перестал; швырнуть тарелку в стену, если ей не понравилась еда; устроить настоящую истерику, если что-то делалось не так, как хочется ей, и многое, многое другое могла вытворить Карлотта в приступе гнева. И хотя имя Леонарда имело значение «храбрый лев», сам он не обладал и толикой львиного нрава. А потому покорно сносил причуды жены и прощал ей всё — было проще простить и закрыть глаза, чем попытаться возразить и получить в ответ громогласные упрёки, грозный топот каблуков и, худшее, что могло быть — полное игнорирование со стороны супруги. Леонард очень скоро понял, что, если слушаться Карлотту во всём, то жизнь может стать даже счастливой. Ведь когда Карлотта полностью удовлетворена и знает, что её воля — превыше всего, она одаривает своего мужа всеми ласками и нежностями, на которые только способна.       Так что когда Карлотта, впервые придя в Оперу Гарнье, тут же стала выпрашивать сделать её примадонной, Леонарду ничего не оставалось, как подчиниться её желаниям. Он был в дружеских отношениях с покойным мсье Карье, но тот наотрез отказался делать Карлотту певицей первой величины. Старый директор был честен: Карлотта не тянет на звезду оперы, увы. К тому же, у них уже подписан контракт с одной певицей, и если они разорвут его, то вместе с примадонной потеряют и своего лучшего композитора, а это было совершенно недопустимо. И мсье Джудичелли пришлось некоторое время страдать от капризных жалоб жены и от её болезненных уколов, что он-де не смог сделать для неё малость, когда она каждый день делает для него столько!.. Карлотта не утруждала себя перечислением собственным заслуг перед мужем, но произносила это «столько» так драматично-жалостливо, что не поверить ей было сложно. И впрямь, неужели её неблагодарной муж не может просто взять и купить какую-то Оперу? И нет, любая друга опера или театр не подойдут, нужна именно Опера Гарнье! Это разве много для такой хорошей жены? Она ведь могла потребовать итальянскую оперу, и была бы права, но она решила довольствоваться французской. Ей всегда приходится идти на жертвы ради их брака!       Леонард недолго корил себя за то, что ощутил облегчение от смерти Карье. Муки совести быстро потонули в радости от наблюдения расцветшего от счастья лица жены, когда он сообщил ей, что Опера теперь принадлежит ей. О, сколько сладких поцелуев, сколько медоточивых похвал она подарила ему в тот день! Казалось, не было пары счастливее. Может, действительно не было, ведь Карлотта получила то, о чём давно мечтала, а Леонард сбросил груз с души и вернул себе добродушную, спокойную и довольную жену.       И так Карлотта стала звездой Оперы Гарнье. Вернее, ей лишь предстояло ею стать, но повсюду уже были расклеены афиши, гласящие, что баронесса Джудичелли становится певицей Оперы, и каждый парижанин придёт в восторг от её талантов!       Подготовка нового спектакля отнимала у неё много сил, так что Карлотта часто отлучалась из Оперы и отдыхала, чтобы потом вернуться и проверить, насколько хорошо и точно выполнены порученные ею указания. Так, возвращаясь из кафе с мсье Джудичелли, Карлотта наткнулась на девушку, что стояла на верхних ступенях перед входом, переминаясь с ноги на ногу. Карлотта смерила её оценивающим взглядом. Платье незнакомки было совсем не парадным, а если быть точнее, то Карлотта ни за какие деньги никогда бы не надела такой наряд, даже если бы её в нём никто не увидел. Одеяния девушки были где-то испачканы, где-то с заплатками, безобразный корсет прикрывала шаль, но и она не особо спасала положение, поскольку была заношенной. По крайней мере, лицо у девушки было чистое и, что уж говорить, красивое. Впрочем, Карлотта, чистокровная испанка, никогда не понимала, почему во Франции так ценятся светлая кожа, голубые блеклые глаза и миловидная внешность. А также тонкие жёлтые волосы, которые у девушки были забраны в безобразный пучок.       — Мы ничего не будем покупать, — строго заявил мсье Джудичелли, тоже не оценивший неприглядный вид незнакомки. — Пожалуйста, удалитесь с крыльца!       — Я ничего не продаю, мсье, — тихо ответила девушка, сцепив пальцы на животе. Ей явно было неловко и стыдно за то, как она выглядит, и с каким презрением они смотрят на неё.       — И деньги мы жертвуем только на благотворительность, — добавила Карлотта.       Девушка густо покраснела, вскинула на них оскорблённый, пристыженный взгляд, но и тут стерпела обиду. Изогнутые брови приподнялись, тонкие губы поджались, нос задёргался, словно бы она готова была тут же расплакаться. Но девушка взяла себя в руки и продолжила:       — Я не пришла просить у вас денег, уважаемые мьсе и мадам… Дело в том, что… Я… Мне нужно узнать… Мсье Карье сейчас на месте?       — Мсье Карье скончался пару недель назад, — ответил Леонард. — Но откуда вы знаете его?       — Видите ли, господин Карье познакомился со мной на ярмарке. Я… уличная певица, — при этих словах её щёки стали ещё пунцовее. — Ему понравилось, как я пою, и он пообещал принять меня в хор, если я приду на прослушивание. Но вы говорите, он скончался?.. — в её глазах промелькнула скорбь.       — Да, именно что скончался. Но что вы сказали… Вот так просто: взял и пообещал? — хмыкнула Карлотта. И этот человек не хотел брать в Оперу её. Карье, который так высоко оценил голос уличной девки! У него вообще был вкус?       — Да, но мне нужно было договориться с балаганщиком, у которого я работала, и мне понадобилось некоторое время, чтобы добраться сюда… И вот теперь… — она закусила губу, едва сдерживаясь от слёз.       — Да, милочка, видимо, теперь никто не может поручиться за вас, — небрежно бросила Карлотта и было хотела пройти дальше, но Леонард остановил её.       — Дорогая, мы должны прослушать эту юную особу, — сказал он, чем немало поразил свою жену. Обыкновенно она говорила, что, кто и кому должен, а не её муж. А тут — какая убедительность в тоне.       — Должны? Что это значит, милый? — в её голосе послышалась вкрадчивая угроза, но Леонард и теперь не отступил.       — В завещании и инструкции мсье Карье упоминалось, что новый директор обязан прослушать одну девушку, если она придёт. Её имя… кажется, Кристин Даэ?       Незнакомка кивнула и слабо улыбнулась. Она знала, что тот добрый старый мужчина с ярмарки поможет ей. И даже умирая, он не забыл о ней. Такая доброта была для неё в новинку.       — И что же, мы теперь непременно должны в этом поучаствовать? — недовольно спросила Карлотта.       — Да, радость моя, должны. Ты ведь знаешь, как дорог мне был мсье Карье. Я просто не могу не выполнить его волю, тем более предсмертную.       «Ах, а мою волю ты исполнять не собираешься!» — было хотела воскликнуть Карлотта, но её возглас прервал подошедший к ним мужчина в феске.       — Мсье Джудичелли, добрый день. Мадам Джудичелли, мадемуазель, — он поклонился Карлотте и Кристин и поочерёдно поцеловал им руки. Это показалось таким оскорблением для первой. Как он может проявлять одинаковый пиетет к двум столь разным по положению женщинам так, будто они равны?!       — Простите, мсье, я не расслышала вашего имени, — сквозь зубы процедила Карлотта.       — А я его и не называл, мадам, — очаровательно улыбнулся мужчина и представился: — Моё имя Фархад Шамси Хоссейни, но все предпочитают называть меня просто Перс.       — О, мсье Перс! — воскликнул Леонард, пожимая руку господину Хоссейни. — Я много наслышан о вас, вы ведь агент самого Реинманда Эюсташа Башелье!       Перс едва сдержал смешок: слышать это имя всегда было очень забавно. Особенно когда его иной раз затруднялись произнести.       — Да, я пришёл уладить кое-какие дела мсье Башелье и очень кстати встретил новых директоров Оперы Гарнье. А также… — он посмотрел на Кристин, которая стояла, потупив взгляд в сторону. Когда Перс обратился к ней, она вздрогнула и несколько недоуменно поглядела на него. Он был так мил и вежлив с ней, и во взгляде его зелёных глаз, оттенённых чёрными ресницами, не было даже намёка на пренебрежение. Она не успела назвать ему своё имя, потому что вмешалась Карлотта:       — О, мадемуазель уже уходит…       — Нет-нет, Карлотта, дорогая, мы ведь должны её прослушать, — прервал Леонард.       — Прослушать? Так вы певица? — с улыбкой спросил Перс.       Карлотта шумно вдохнула и было хотела что-то сказать, но Леонард опередил её:       — Это Кристин Даэ. Мсье Карье заметил её и незадолго до своей смерти предложил ей прослушаться в Опере. И отдал это распоряжение мне в своей инструкции.       — Да, вот только у неё совершенно нет опыта… — начала Карлотта.       — О, что вы, если таково желание нашего дорогого старого директора, то мы обязаны его выполнить, — сказал Перс, и Карлотте пришлось с самым недовольным видом прикусить язык. — От себя могу сказать, что мсье Башелье давно хочет обновить хор и добавить в него новые голоса, так что любая инициатива будет только на пользу. Мадемуазель Даэ, где вы обучались?       — О, я-я… — девушка совсем оробела. Её пальцы беспокойно разминали замызганный передник платья. — Я нигде не училась, мсье. Но мой отец был скрипачом, и потому я с детства хорошо чувствую музыку и пою.       Карлотта всплеснула руками. Она сама не поступала в консерваторию: её певческий путь начался в барселонских кабаках и позже продолжился уроками с частными учителями, которых оплачивали её покровители. И хоть у неё самой не было академического образования, у неё был талант! (Как считала сама Карлотта) Но что может предложить Опере безродная бродяжка с улицы? Милое личико? Но Карлотта промолчала, решив не портить новому знакомому мнение о себе. Она была готова притушить свой горячий темперамент, если того требовали приличия высшего общества, к которому она так жаждала принадлежать.       — Что ж, это тоже хорошо, — спустя паузу сказал Перс. — Не всегда формальное образование так уж необходимо. Поверьте, у меня есть примеры. К тому же, думаю, мсье Карье знал, что делает.       — В таком случае, пойдёмте же скорее внутрь, — Леонард засуетился, отчего его седые подкрученные усики задёргались.       Когда они зашли в холл, Перса сразу же подозвал к себе концертмейстер и тут же увёл с собой, засыпая вопросами о предстоящей премьере. Кристин испытала большое разочарование, видя, как удаляется этот красивый и добродушный мужчина. Она уже поняла, что не хочет оставаться наедине с мадам Джудичелли и её мужем. Да и с мсье Персом она бы чувствовала себя куда как спокойкнее на прослушивании. Теперь же волнение может сильно помешать ей. Однако деваться было некуда. От этих двух людей зависела теперь её дальнейшая жизнь, и Кристин молилась про себя, чтобы ей дали работу в Опере. Трудиться на балаганщиков и выступать на ярмарка ей до жути осточертело.       Немногочисленные оперные сотрудники, что находились в зрительном зале, были немало удивлены такой нестандартной кандидаткой. Воспитание и правила приличия не давали им, как Карлотте, прямо высказать своё отношение, но Кристин понимала: для всех здесь она не более чем простушка, вознамерившаяся попасть в оперу. Хормейстеру, дирижёру и постановщику была кратко объяснена вся ситуация, и они заняли свои места в первом ряду. Публика у Кристин была самая высокая.       — Что ж, мадемуазель Даэ, приступайте, — кивнул ей мсье Джудичелли, когда она взошла на сцену.       Кристин опасалась, что, если она откроет рот, то вместе с пением они услышат неистовое биение её сердца, однако ей всё же удалось немного успокоиться и начать петь. Поначалу взволнованный и неровный, её голос вскоре выправился и зазвучал стройно и звонко, огласив пустой зал. Она быстро забылась и уже ни о чем не переживала, лишь пела так, как подсказывало ей сердце, без какого-либо аккомпанемента или дирижирования. Безусловно, заниженные ожидания присутствующих были превзойдены многократно, поскольку никто из них не подозревал в этой неопрятной, растрёпанной девушке в грязном платье такую чистоту и красоту исполнения, такой великолепный голос, ещё не поставленный, совершенно необработанный, со своими недостатками, но уже способный вызвать восторг. Когда Кристин закончила и, соответственно, вернулась в реальность, то увидела перед собой несколько пар широко раскрытых глаз. Она не понимала, что означают их вытянутые в удивлении лица, и лишь надеялась, что сильно критиковать её не станут.       Но все были натурально поражены. Мсье Обье, хормейстер, даже было подпрыгнул, чтобы зааплодировать, но Карлотта зыркнула на него так смертоносно, что он побледнел и тут же притих. А затем она, растянув губы в милой, но хищной улыбке, повернулась к Кристин.       — Что ж, мадемуазель…       — Даэ, мадам, — робко напомнила Кристин.       — Да-аэ, — растянув первый слог, произнесла Карлотта. — Я могу сказать, что голосок у вас хорошенький, но совершенно не поставленный и уж конечно, совершенно не оперный — слишком уж он у вас тонкий.       — Н-но мадам! — так же кротко поспешила возразить Кристин. — Я нигде не училась петь, и конечно мои умения очень скромны, но я быстро схватываю, всё понимаю и усердно тружусь. Если бы вы взяли меня в хор…       — Ах, нет, нет! — протянула Карлотта и замахала головой, отчего перо на её шляпе нервно затрепыхалось. — Хористки ведь тоже должны обладать сильными голосами, иначе их попросту не услышат из зрительного зала! А вы, моя девочка, такая худенькая, такая слабая, и грудь у вас больно впалая: с такой-то грудью петь очень тяжело! Я знала певиц, которые умирали от перенапряжения прямо на сцене, потому что их грудь не выдерживала оперного вокала. Бедняжки! Я не хочу такой судьбы для столь милой девушки. И мсье Карье, я уверена, понял бы меня. Он ведь был всего лишь директором, не певцом, и не мог знать всех нюансов. Но вы ведь сказали, что быстро схватываете, усердны и трудолюбивы, так?       — Да, мадам.       — В таком случае я могла бы предложить вам… роль моей костюмерши! Я ведь должна сдержать обещание ради нашего покойного мсье Карье, и я морально обязана дать вам работу! И поверьте, такая должность — это даже лучше, чем быть хористкой. Ведь вы будете работать с примадонной! Не многим выпадает такой шанс, — и Карлотта вскинула подбородок с видом милосердной благодетельницы с широкой душой. Такой она себе и казалась.       Леонард тоже был более чем доволен решением жены и не возражал. Какая же она у него умница! Всегда найдёт компромисс. Ведь они не оставят эту бедную девушку без работы, они возьмут её под своё крыло, как и наказал Карье. Просто не в том качестве, в котором он ожидал. Остальные присутствующие придерживались иного мнения о юном даровании: ведь если она поёт так без какого-либо обучения, то многого добьётся, будучи хористкой — но никто не смел перечить Карлотте, и оттого они воздержались от комментариев, лишь коротко закивав на её слова. Спорить с новой владелицей Оперы было опасно не только для нервов, но подчас и для здоровья. Да и к тому же, по всему Парижу есть множество не менее талантливых певиц, подходящих для их хора. Не страшно, если одну они упустят.       Кристин была благодарна Карлотте за проявленное ею великодушие. Она ведь и впрямь была не обязана брать её в театр, но не оценив её голос, всё же взяла к себе служанкой. Кристин была счастлива возможности вырваться наконец из нищего существования и зажить нормальной жизнью. Поселили её в небольшой каморке в Опере, поскольку своего жилья она никогда не имела, но Кристин не смел роптать на судьбу — она ведь складывалась более чем хорошо. У неё не было звёздных амбиций, она не стремилась стать значимой фигурой в мире музыки, всё, что ей было нужно — кров над головой, тёплая постель, еда и работа, которая позволяла бы всё это обеспечивать. Да, Карлотта очень капризна, требовательна и заносчива, но это всё ещё лучше, чем те, на кого Кристин работала раньше: грубые, неотёсанные деревенские мужчины, думающие только о том, как бы «нагреть» побольше людей на ярмарках, балаганах и цирковых представлениях. В сути своей Карлотта мало чем от них отличалась, но всё-таки быть служанкой у оперной примадонны приятнее, чем у жадного и хитрого бедняка. В обязанности Кристин входило многое: вести расписание Карлотты; следить за её платьями, туфлями, украшениями; вовремя отдавать распоряжения по их чистке или замене; подавать чай по первому требованию; совершать различные покупки в городе — и вообще, быть в распоряжении Карлотты в любое время дня и ночи.       И всё же, Кристин нравилась её новая работа. Благодаря ей она всегда была близко к театру, видела все репетиции, могла слушать музыку и перенимать опыт артистов, просто наблюдая за ними. Порой, возвращаясь в свою комнатку после долгого трудового дня, она пела услышанные арии, представляя себя на сцене, в образе оперной героини. Да, у неё не было амбиций стать певицей, но всё же привитые с детства любовь и тяга к музыке ничем нельзя было вытравить. Да, если бы только у неё была возможность — она бы стала обучаться пению, она бы усердно работала над собой и достигала бы новых высот. Если бы только у неё была такая возможность…

***

      День премьеры нового спектакля проходил очень волнительно не только для артистов, но и для простых работников и слуг. Все, от ведущих актёров до рабочих сцены пребывали в страшном волнении, ведь это была не только премьера новой оперы Башелье, но и дебют мадам Джужичелли, который должен пройти идеально — иначе гнева высокопоставленной особы не избежать никому. Кристин тоже испытывала мандраж, но не по той же причине, что остальные. Она никогда ещё не видела оперных представлений, и наблюдать за спектаклем из-за кулис было ценным подарком судьбы. Хотя бы за частью этого спектакля, ведь Кристин должна была сопровождать Карлотту от гримёрки до сцены и обратно. Но она была счастлива, рада и взбудоражена. И не могла дождаться начала.       — Как я выгляжу? — перед самым своим выходом Карлотта развернулась к мсье Джудичелли и Кристин. Конечно, она знала, насколько хорошо выглядит, но ведь окружающие просто обязаны восхищаться ею, когда она об этом просит (и даже когда не просит).       — Ты просто ве-ли-ко-леп-на, моя радость! — раболепно проговорил Леонард, целуя жене руки. — Это будет триумф!       — Вы правда очень красивы, — улыбнувшись, добавила Кристин, но Карлотта закатила глаза и цокнула языком на её слова.       — Ну конечно красива! Кристин, учись делать комплименты, в жизни такой как ты это очень пригодится, — она вздрогнула и обернулась к сцене. — Пора! — шепнула Карлотта и вышла из-за кулис, явив зрителям свою красоту, которую так превозносил её муж.       Кристин не нужны были годы консерватории за спиной, чтобы понять, что ей не нравится, как поёт Карлотта. Это было, безусловно, техничное и филигранное исполнение, но в нём совершенно не было эмоций, индивидуальности. Карлотта будто бы просто выучила ноты и слова и следовала им чётко и без запинок, делая упор на свои впечатляющие способности и умения, нежели на чувственность и артистичность. На мгновение Кристин подумала, что спела бы эту арию совсем иначе — и тут же осудила себя за подобные мысли. Куда ей, нищей девчонке, до Карлотты с её виртуозными мелизмами и вокальным контролем! И всё же, Кристин запела. Она тихонько подпевала Карлотте, пока та блистала на сцене, и невольно представляла себя на её месте. Что же в этом плохого, если ей всё равно никогда там не оказаться? Мечтать ведь не вредно…       Тем временем в ложе номер пять творился заметный переполох: Перс переговаривался с Башелье, который по своему обыкновению находился в тени и был невидим для других, и разговор их был явно очень оживлённым. И, хоть многие зрители были в восторге от Карлотты и заслушивались её выступлением, некоторые из них всё же с интересом поглядывали в сторону ложи, гадая, чем может быть вызвана такая активная дискуссия.       — Я столько дней и ночей трудился над этой оперой, столько усилий вложил в неё, чтобы в итоге услышать это?! Дарога, ты уверен, что это моё произведение? Кажется, его подменили, проведя нас: я не помню, чтобы в своих инструкциях указывал солистке петь так!       Даже шёпот у Эрика, когда он был в ярости, звучал угрожающе и зловеще. А для гнева было множество причин. Во-первых, Перс сообщил ему о замене солистки за несколько дней до премьеры, тогда как замена произошла много раньше; во-вторых, таким образом он так же поздно уведомил его о смерти Карье; в-третьих, он привёл его сюда, уже наверняка зная, что будет происходить, и тем не менее уговорил его явиться на представление и послушать это певческое недоразумение под названием Карлотта Джудичелли.       — Но Эрик, разве всё так плохо? — примирительно произнёс Перс, стараясь сгладить углы. — У неё ведь весьма широкий диапазон и множество умений в запасе. Она использует свой голос так мастерски, будто держит его в руках…       — Именно! Её голос — инструмент, бездушный инструмент, способный только воспроизводить звуки, совершенно не чарующие, совершенно пустые. Разве такой я задумывал свою Галатею? Дарога, ей ведь только что даровали жизнь, жизнь идеальной женщины, красавицы, но слышишь ли ты в её голосе хоть каплю радости? Трогательного счастья, сомнений, что всё это реально? Слышишь ли ты страх неизведанного, ведь она никогда не была человеком? Я вот слышу только то, что она как была мёртвым камнем, там и им осталась! Хотя я бы скорее назвал её бревном. Сухим, паршивым бревном, из которого зачем-то вырезали скрипку!       — О, Эрик, твои рецензии, как всегда, точны и разгромны, — усмехнулся Перс. — Но дай ей шанс, она ведь впервые на большой сцене, у неё мало опыта. Может, она боится дать эмоции, потому что тогда потеряет контроль над голосом?       — Мало опыта! Да любая уличная певичка спела бы лучше её!       — Что ж, этого я утверждать не могу, хотя у меня был шанс узнать. Но мне пришлось решать вопросы по поводу постановки.       — Что ты имеешь в виду, Дарога?       — Недели две или три назад на прослушивание в хор пришла девушка…       — И ты снова не поставил меня в известность! Дарога, ты мой агент или вредитель?       — Эрик, я ведь уже сказал, что если бы я проинформировал тебя о произошедших изменениях сразу же, у тебя было бы время предпринять что-то. А твои способы решения проблем, скажем прямо, весьма негуманны.       — Как бы там ни было, продолжай про эту девушку. Я не видел ни одного нового лица в хоре. Видимо, она не прошла?       — Видимо, так, потому что теперь она трудится костюмершей у мадам Джудичелли.       — Почему же её не взяли в хор, а лучше сразу на роль Галатеи? Ведь как я посмотрю, в этот театр и так берут кого попало с тех пор, как мсье Карье покинул нас.       — Потому что, Эрик, Карлотта, как бы ты ни был ею недоволен, не кто попало, и она умеет петь, этого ты отрицать не можешь…       — О, конечно не могу! Она просто сияет своим ослепительным талантом.       — …И «любая певичка с улицы» не заменит даже Карлотту. Это невозможно.       — Вот как, Дарога? А если её обучить как следует? Как ты считаешь, превзойдёт ли она нашу мадам-великолепная-колоратура?       — Нет, Эрик, не превзойдёт. Ты отказал стольким хорошим певицам в работе здесь, и теперь приходится пожинать плоды твоей придирчивости.       — Не согласен. Если бы мсье Карье был жив, то здесь всё ещё выступала бы не идеальная, но всё же неплохая мадемуазель Деламар.       — И всё-таки теперь придётся довольствоваться тем, что есть. Ни одна певица не пойдёт работать сюда, потому что все знают, какой ты тиран, хотя в Оперу даже не кажешь н… То есть, не появляешься здесь никогда, кроме премьер.       — Дарога, я глубоко оскорблён тем, что ты сомневаешься во мне. По-твоему, я не смогу выучить, да хотя бы даже служанку Карлотты, петь достаточно хорошо, чтобы покорить публику? Скажем, года за два.       — Прости, но нет. Я реалистично смотрю на вещи, а ты просто хочешь утереть н… То есть проучить мадам Карлотту, и всё.       Эрик рассмеялся так, что его услышали и на сцене. Карлотта, что пела дуэтом с Пигамилоном, на мгновение гневно воззрилась в сторону лож, но тут же вернулась в образ и продолжила петь.       — О, Дарога, а я-то помню, как ты однажды сам признал, что я гений!       — Это касалось создания музыки и… Люков, но не преподавания.       — Тем не менее, я собираюсь стать преподавателем! Думаю, пора применить все мои знания и умения в новом качестве. Скажи той девушке, которая сейчас вынуждена быть на побегушках у Карлотты, что за год она станет звездой Оперы.       — За год! Эрик, ты рехнулся!       — Нет, Дарога, я в своём уме. Я мыслю очень ясно! И изволь, на этом моменте я тебя покину. Не могу больше слушать этот черноволосый ужас на сцене. После спектакля разыщи ту девушку и сообщи ей радостную новость. А позже я решу, когда мы начнём наши уроки.       И с этими словами Эрик вышел из ложи. Благодаря его мастерству маскировки и тому, что он принимал участие в постройке Оперы, он смог незаметно для всех покинуть здание и отправиться домой. Перс остался в ложе до конца представления. Он совершенно не одобрял идею Эрика. Дело ведь не только в его абсурдном желании доказать свою правоту, но и в том, что он собирается дать бедной девушке ложные надежды, которые не в состоянии оправдать. Но Перс знал: если Эрик что-то задумал, он не остановится ни перед чем, так что лучше сделать так, как он сказал, иначе кто знает, что может случиться с Карлоттой или её мужем. Лучше уж выполнить волю Эрика, и если что, Перс сможет позаботиться о Кристин Даэ — это ведь куда проще, чем спасти, скажем, целую Оперу, если Эрик задумает сравнять её с землёй за то, что её так безбожно оскверняют прямо сейчас в погоне за удовлетворением амбиций одной вульгарной мадам.