***
Поиски не клеились. Раз она отталкивает своего избранника, то, наверное, он должен быть в числе брошенных. Очень не многие бывшие соглашались с ней встретиться. Она смотрела на них, лопатка, покрытая зеленой коркой с иголками, продолжала зудеть, она мямлила что это была ошибка, извинялась, и убегала прежде, чем они успевали прийти в себя. Устав от бесплотных попыток, Нина ответила одному из постоянных партнеров, что не против встретится сегодня вечером. У них продолжались замечательные отношения без обязательств уже несколько лет, раз в месяц они ужинали у нее дома, разговаривали на отвлеченные темы, о литературе, политике, кино, никогда не обсуждали личную жизнь, и трахались. Все, что она знала это имя - Павел и фамилия - Бондарь, указанные в анкете, вовсе не обязательно настоящие. Он полностью устраивал ее в постели, а остальное было не так важно. Она улыбалась, глядя на сообщение. Да, она хотела расслабиться. Сегодня Нина надела латексный костюм, закрывающий верхнюю часть спины и груди, но открывающий все остальное и рассчитывала его не снимать. Сверху она накинула какую-то шелковую тряпку, напоминающую халат. Стол уже был накрыт, свечи горели в интимном полумраке, бутылка вина откупорена и ждет, когда же ее разольют по бокалам. Зазвонил дверной звонок. Нина открыла, прижалась к косяку и сказала: «Привет, котик». В глазах плескались смешинки, она кокетничала. -Привет, - Павел поцеловал её в разукрашенные красным губы. Он всячески поощрял инициативу девушки в постельных играх, у мисс оказалась богатая фантазия и поразительная легкость к смене ролей. До и после с ней приятно было говорить, легко смеяться, Павел любил их встречи. Они прошли к столу. Легкие блюда, дорогой, качественный алкоголь составляли приятный ужин. Они делились историями о худших таксистах за этот месяц, и какие есть болваны на дороге. Надо же, какой-то дурной решил выехать на электросамокате на автомобильную трассу? И как этого идиота только не сбили?! Сбили? Ахах, ну, это логично, да. Нина улыбалась. Пара говорила и говорила, время близилось к полуночи. Нина заметила, что ее спина не чешется. Лицо Ефремовой побелело, приобрело какой-то нездоровый серо-зеленый оттенок, если бы это было возможно она обратилась в призрака, бестелесного и незримого. Единственный человек, кто ни разу за все время не потребовал большего, принял ее правило «никакой любви» и сам придерживался того же мнения. О, это был провал, какой стыд, она хотела исчезнуть, чтобы просто не смотреть ему в глаза. Ей не хватало на это совести, ведь, по сути, она же сама и предала свое убеждение. Нина отвела взгляд. Она смотрела в окно, как в темном небе мерцали редкие звезды, и как их отражения в окне сидели близко друг другу. Ноги под столом переплетены, руки соприкасаются мизинцами. Она отодвинулась. -Эй, все хорошо? - мужчина выглядел минимум озадаченным, а как максимум обеспокоенным. -Павел, что бы ты сделал, если бы я сказала, что люблю тебя? - она больше не улыбалась, пальцы нервно комкали скатерть. Павел разглядывал подсвеченные язычком пламени скулы, прямой, а затем переходящий в угол контур нижней челюсти, изящно напрягшиеся мышцы шеи, от волнения поджатые губы. Он, наверное, мог быть с ней в отношениях, но… -Я женат. Люблю её и не могу быть с тобой, я думал ты понимаешь... -Оу, - на лице Нины отобразился излом, будто внутри что-то разбилось, а теперь трещины расползаются и во вне, - Дети есть? - спросила она высоким, шелестящим, как шорох осенней листвы, голосом. -Да. Двое, - Павел сам не знал, почему продолжал открывать рот, произнося эту мерзкую правду, все, что он не хотел рассказывать ни при каких обстоятельствах, тем более этой девушке, всплывало наружу из-за какой-то глупости. -М, понятно. Они старательно не смотрели друг на друга. Павел упорно буравил взглядом остатки блюда на тарелке, Нина уставилась в окно, находившись сознанием между стеклом и подлунным миром разума. -Раз сегодня вечер откровений: я люблю тебя. Больна Ханахаки, и мое растение - кактус, - она говорила нейтрально, бесцветно. Она не верила, что мужчина передумает, откажется от семьи: жены и двух детей, ради женщины с которой видится раз в месяц, исключительно, чтобы разнообразить скучную сексуальную жизнь в браке. Для неё это фактически приговор, - Думаю, тебе лучше уйти. Они молча встали. Он оделся и вышел в коридор. -Пока, - она закрыла дверь.***
Заболевание прогрессировало. Гребаная спина от плеч до ямочек на пояснице покрылась кожурой и иголками кактуса. Нина больше не могла согнуться ни в одну сторону, каждый раз приходилось разворачиваться всем монолитным корпусом. Чесалось ужасно. Ни одна мазь от «Зуда при Ханахаки» из ближайшей аптеки не помогала. Она открыла электронную почту. Больница, которую Ефремова посещала выписала ей не только обезболивающие и гербициды, но и приличный список лекарств и инструментов для облегчения симптомов. В ванной перед зеркалом она полила озеленевшие участки средством для выпадения игл, побрызгала спреем, размягчающим кожуру, и намазала края между зеленью и кожей замедляющей рост сывороткой. Теперь замотавшись в бинты, она могла отправиться к семье. У родителей с деньгами было так же плохо, как и раньше. Зарплата, доставшаяся тяжким трудом, спускалась мамой за неделю на шмотки, или ужин в дорогом ресторане. Отец свою выкидывал на обувь, которую надевал один раз, и современную технику, слишком крутую для устаревших программ, что он на неё закачивал. Еще была шестнадцатилетняя сестра. Вот кто умел хорошо устроиться по жизни. Устройства, быстро перестающие интересовать отца, сразу доставались ей, одежду, которую мать могла перехотеть носить без всякой на то причины, тоже забирала она. Что не нужно - продавала, что нравилось - оставляла себе. Нажитый капитал я решила завещать ей. С достижением совершеннолетия сестра получит все до копейки. Я чувствовала моральное успокоение, ведь мои усилия оказались не совсем напрасны. -Привет, - она села в машину, рядом со мной, и мы поехали к нотариусу оформлять бумаги.***
Два месяца спустя. Я поплатилась, да? За кучу разбитых сердец. Я позволила себе уснуть. Один раз моргнула и задержала глаза закрытыми дольше чем на секунду. Смотрю на часы. Пока еще я могу видеть. Но уже не слышу привычного мерного стука, исходящего от них. Циферблат показывает 09:06 я проспала 5 часов. И все это время сидела без движения. Это фатальная ошибка. Если замереть более часа и не смазывать мои суставы размягчающей сывороткой, они становятся слишком жесткими для движения. Пытаюсь приказать зеленым конечностям согнуться. Ничего - я их фактически не чувствую. Я полностью заперта в недвижимой статуе из зеленой, фотосинтезирующей, целлюлозной дряни. Паника словно девятый вал обрушивается на меня, психику качает на волнах прибоя, то накрывает святым ужасом приближающегося забвения, то слегка отпускает, успокаивая тем, что все предсмертные желания исполнены. Я все еще могу вертеть глазами и даже шевелить веками. Моя щека невероятно чешется, и я опускаю взгляд, чтобы посмотреть, что с ней происходит. Я вижу совсем немного, рваный край зелени. Я продолжаю глазеть на него. За тем, как медленно, вольготно он подбирается к моему глазу, будто хищник к раненой жертве, убежденный, что она не способна куда-либо убежать. Я судорожно дергаю оставшимися в моей власти мускулами век, пытаясь скинуть заразу, прогнать поработителя. Но когда на часах наступает 9:18, тело меня больше не слушается. Зрение заволакивает салатовой пеленой, она постепенно темнеет, сменяясь зеленой, изумрудной, малахитовой и затем всепоглощающе, беспросветно чернотой. Я чувствую, как зуд обступает мои ноздри, о, он уже добрался и до сюда. Потеря способности видеть во сто крат усилила ощущение этой противной невыносимой чесотки. С каждым микрометром я чувствую приближение моей смерти. Ноздри словно поршень качают воздух, на вдох и выдох -полноценный цикл дыхания - отводится всего секунда. Я начинаю считать, прошло 305 вдох-выдохов, значит 305 секунд, это примерно 5 минут. Последний раз, когда я смотрела на часы было 9:18, значит сейчас 9:23. В 9:23 я перестаю дышать. Сознание покидает меня, я больше не понимаю, что происходит. Мысли сгущаются в невообразимо вязкую темную жижу с яркими всполохами воспоминаний. Но и они вскоре перестают возникать, и тьма становится блаженной.