Солнце в зените

Восход. Глава 3. Месть королевы Эдвард задержался в Лестере, где получил известия о происходящих на севере сражениях. «Нам нужно собрать больше людей», - вынес он решение. «Придется побыть тут, пока наше войско не станет больше. Думаю, через неделю-другую следует уже готовиться выступать». Гастингс развеселился. Не очень далеко, в часе езды или около того, находился замок Гроуби. Разумеется, он являлся частью владений, благородно возвращенных Эдвардом вдове его старого врага - лорда Грея. Внутренне Гастингс расплылся в улыбке. Девушка изо льда смягчилась. Растаяла еще до того, как ее коснулся жар королевской страсти. Он нисколько не удивлен. Такое случалось и раньше. Надо помочь другу в его приключениях всем, чем только можно. Так они и оставались в Лестере, пока Эдвард наслаждался покрытым тайной медовым месяцем, ежедневно отправляясь в Гроуби верхом и задерживаясь там до раннего утра следующего дня. «Очаровательно», - думал Гастингс, - «но, честно говоря, даме не стоит быть столь робкой». Разумеется, Уорвик сгорал от нетерпения, поэтому навечно задержаться не представлялось возможным и уже следовало пуститься в путь, пусть и слишком рано для Эдварда, чья страсть не угасала, но лишь разгоралась. «Какое странное положение дел», - размышлял Гастингс. «Леди, действительно, должна быть настоящей чаровницей». Вероятно, когда Эдвард устанет от нее, а он неизбежно устанет, Гастингсу самому удастся установить с прелестницей контакт. Несчастный Эдвард, он в самом деле подавлен, и поднять ему настроение крайне сложно. Гастингс отметил важное обстоятельство, - отсылки к леди Грей воспринимались холодно, и это указывало на несомненную эмоциональную вовлеченность короля. К тому времени как компания добралась до Йорка, Монтегю одержал победы в битвах при Хегли Мур и Хексеме, успев вместе с Уорвиком подавить в близлежащей области несколько незначительных мятежей. Эдвард поздравил его, наградив титулом графа Нортумберленда. Победы Монтегю отличились зрелищностью. Он полностью разбил при Хегли Муре Сомерсета, а при Хексеме лицом к лицу встретился с войском, предводительствуемым лично королем Генри. Этот триумф создавал впечатление окончательного разгрома дела ланкастерцев. Многие из их политических лидеров оказались убиты. К сожалению, самому Генри удалось бежать. «Нам необходимо его отыскать», - постановил Уорвик. «Пока Генри на свободе, обязательно появятся готовые собраться под его знаменем люди, а это опасно. До того момента, как он окажется в наших руках, счастья я не обрету». «Генри чересчур слаб, чтобы сражаться», - возразил Эдвард. «Да, но он найдет других, способных вступить в бой вместо него. Мне не нравится, что Генри на свободе, пусть король и находится в положении беглеца. В конце концов, есть еще принц, его сын». «Мальчишка!» «Мальчишкам свойственно расти. Дайте знать, - любому, кто доставит к нам Генри, будет выплачено значительное вознаграждение. Интересно, что творится в голове у Маргариты? Мне станет легче, только когда у вас появится наследник, и это снова возвращает нас к разговору о вашем браке. Его надлежит заключить, как можно скорее. Ничему нельзя позволить встать на пути этого решения». Эдвард кивнул. Минута для признания еще не настала. Далее дорога лежала на юг. Уорвик намеревался вести приготовления к французскому союзу. Казалось, что к этому были обращены исключительно все его мысли. Раскрыть ему правду следовало в ближайшее же время, Эдвард не мог позволить графу отправиться во Францию и подписать важные бумаги. На повестке дня возникла проблема с обращением денежного потока. В стране наблюдался недостаток золотых слитков, поэтому была согласована чеканка новых монет. Гастингс, ставший распорядителем Монетного двора, заставил Эдварда осознать необходимость изменений, и тот с восторгом бросился воплощать намеченный план в жизнь. Действия правительства обрели успех, и в придачу к монетным дворам в Лондоне, в Кентербери и в Йорке потребовались новые, которые немедленно обустроили в Норвиче, в Ковентри и в Бристоле. Населению не слишком понравилось привыкать к изменившейся стоимости золотых ноблей, ройалов, энджелов и гроутов, но со срочностью перемен пришлось согласиться. Эдвард даже обнаружил, что проблема на время отвлекает мысли народа от раздражающего вопроса иностранного брака. Тем не менее, далее откладывать его решение не представлялось возможным, и подходящий момент наступил на собрании Совета, созванном Уорвиком в Ридинге. Главной заботой Ричарда Невилла было установление и обсуждение последних подробностей, прежде чем посольство отправится во Францию и займется заключительными приготовлениями к вступлению короля в брачный союз. Эдвард собрал волю в кулак. «Я - король», - подумал он. «И я заставлю их понять это, - всех, а особенно - Уорвика». Уорвик, как обычно, начал издалека. Все были согласны, что час для женитьбы короля пробил. Страна ждала наследника, и Эдвард признал свой долг в его обеспечении. Эдвард с чрезвычайной любезностью сказал, что полностью поддерживает инициативу подданных. Нет ничего, чего бы ему хотелось больше, чем подарить государству наследника, и король уже выбрал себе невесту. Он сразу ощутил возникшее в зале напряжение. Уорвик несколько озадаченно не сводил с монарха взгляда. «Я женюсь только на Елизавете Вудвилл, дочери лорда Риверса, и ни на какой иной женщине». Воцарилась наполненная изумлением тишина. В конце концов, один из советников обрел дар речи. «Это красивая и добродетельная дама, но она не подходит для того, чтобы стать королевой Англии». «Не подходит!» - воскликнул Эдвард. «Почему нет? Она – именно та женщина, которую я избрал своей королевой». «Леди Грей не является дочерью герцога или графа». «Ее матушка была герцогиней Бедфорд. Она происходит из благородной династии правящей в Люксембурге семьи». «Герцогиня Бедфорд сочеталась узами брака со скромным оруженосцем, мой господин». «Вопрос закрыт», - прорычал Эдвард. «В провозглашаемом вами нет ничего, что меня тронет, - ибо в брак с этой дамой я уже вступил». Ошеломление в зале Совета было настолько сверхъестественным, что никто не мог проронить ни слова. Эдвард вышел, даже не взглянув на графа Уорвика, который сидел, устремив взгляд вперед. Король женился! Сначала двор, а потом и вся страна пришли от этой новости в неистовство. Как ей это удалось? Она околдовала короля. История обрастала подробностями, словно снежный ком. Эдвард пытался соблазнить Елизавету, но та пригрозила убить себя кинжалом, если он только попытается к ней приблизиться, поэтому монарху не оставалось ничего другого, как жениться. Как мог законченный распутник попасться так легко? Ответ мог быть один. Совершилось колдовство. Жакетта, леди Риверс, - когда-то являвшаяся герцогиней Бедфорд все это и провернула, ведь каждый знал, что она – ведьма. Высказывались дикие предположения. Они касались и того, каким образом, во время посещения Графтона, Жакетта подлила Эдварду в вино привораживающую настойку, и того, как король, словно сомнамбула, был приведен на церемонию, превратившую смиренную Елизавету Вудвилл в королеву. Да, эта версия пользовалась самой широкой популярностью. В произошедшем следует винить колдовство. Народ питал склонность к подсмеиванию над своим королем. Подданные не особенно жаловали чужаков и иностранцев. Одному небу известно, что принес им союз предыдущего монарха с фурией из Анжу. Второй такой никто не желал. «Это брак, заключенный по любви», - повторяли лондонцы. «Благослови Господь его прекрасное лицо. Эдвард полюбил ее, так с какой стати могущественные вельможи стараются подточить монаршее счастье, притащив суверену француженку? Благослови Господь короля, Благослови Господь королеву, коли именно ее хочет наш Эдвард». Кто бы что не говорил, но лишь ленивый не судачил о браке монарха. Ричард вернулся в Миддлхэм. Ему нравился прохладный северный воздух, кроме того, было приятно снова видеть графиню вместе с троюродными сестрами. На воспитании в Миддлхэме также находился и Френсис Ловелл, сын лорда Ловелла, с которым Ричард крепко подружился. В замке мальчика окутывало тепло взаимных привязанностей, полностью ускользающее от него в его родном доме. Когда Ричард возвращался, им всегда было, о чем серьезно поговорить. Он, Френсис и Анна выезжали на йоркширские болота, иногда ложились, растянувшись, на траву, отпускали лошадей утолять жажду из ручьев и обсуждали, что же они станут делать в будущем. Временами с ними отправлялась Изабель, но, отличаясь хрупкостью, девушка очень часто быстро уставала. Анна была такой же болезненной, как и сестра, тем не менее, горя желанием находиться рядом с мальчиками, она старалась забыть о своей слабости. Ричард постоянно задумывался, насколько же странно, что у такого сильного человека, как граф Уорвик, родились только две почти прозрачные дочки и ни одного сына, дабы мог носить и сохранить родовое имя. В семье мальчика все обстояло совершенно иначе. Разумеется, несколько детей умерло. Среди братьев в мир иной ушли Генри, Уильям, Джон и Томас. Сестры держались за жизнь крепче, если не считать маленькую Урсулу, появившуюся на свет последней, за пять или шесть лет до кончины их отца. Следующим оказался Эдмунд, которого убили в сражении. Ричард никогда не забудет тот день, когда до него дошла весть о смерти брата, тогда же он узнал о гибели батюшки и о том, что, вместе с головой герцога, голова Эдмунда была водружена на крепостные стены Йорка. Эдвард сказал, что им следует все это забыть. Братьев осталось трое: он, Джордж и Ричард. «Нам нужно всегда быть вместе», - заявил Эдвард. «Думаете, сможет в таком случае кто-нибудь причинить нам зло?» «Никто и никогда не бросит вам вызов, брат мой», - ответил Ричард. Эдварду ответ пришелся по душе. Он был великолепен в любом качестве. Также добр, как и величествен, в придачу всегда находил время подумать и позаботиться о своих братьях и сестрах. Ричард объяснил Анне, что, пока на троне Эдвард, им не стоит ничего бояться. На это Анна ответила, пока ее отец и Эдвард действуют сообща, никто против них выступить не сможет. Френсис Ловелл резонно указал, что некоторые уже пытались так поступить, и даже имели место сражения. «Это правда», - согласился Ричард, ненавидевший избегать истину, лишь бы доказать правоту собственной точки зрения. Но, в конце концов, победа все равно осталась за его братом, и последняя битва это доказала. «Последнее сражение», - произнес он, - «принесло нам победу при Хексеме. Несчастный Генри скитается с места на место, в страхе, что его захватят в плен. Конечно, так и случится, и тогда…» Друзья посмотрели на Ричарда, желая узнать, что же произойдет, когда Генри окажется в плену. Мальчик заявил: «Мой брат будет знать, как ему поступить». Брат Ричарда всегда знал, как поступить. Каким восхитительным он был на коронации, но ни секунды не проявлял отстраненности. Эдвард постоянно демонстрировал готовность улыбнуться и одобрительно кивнуть всякий раз, когда его взгляд останавливался на младшем брате. Касаясь плеча мальчика, он казался немного встревоженным, и тогда интересовался, не слишком ли тяжело для ребенка вооружение, и вообще, как обстоят у Ричарда дела в Миддлхэме. Ричард вспомнил, как, после второго сражения при Сент-Олбансе, матушка отослала их с Джорджем в Утрехт. Это стало одним из самых печальных мгновений его жизни, ибо он знал, если младших детей отсылают, значит, у Эдварда возникли значительные сложности. Но пребывание там оказалось недолгим, мальчики уехали в феврале, стоило старшему брату провозгласить себя королем, он сразу же послал за ними. Какой же радостью было опять его увидеть! Эдвард стал еще выше, - настоящий монарх. Когда Ричард называл короля по имени и неизменно добавлял – «мой брат», Джордж замечал, - возникает впечатление, что мальчик говорит о Боге. Эдвард и был Богом – Богом Ричарда. Ричарду никогда не забыть времени, когда его и Джорджа разместили в доме Джона Пастона, а матушка отправилась присоединиться к отцу в Херефорде. Было грустно с ней расставаться и идти жить в чужой особняк, но тогда в Лондоне находился Эдвард, он каждый день заходил к Пастонам – повидать младших братьев. Джордж высказался: «Это его долг. Мы же приходимся ему братьями, разве нет?» «Но чудесно же, что у Эдварда есть время с нами встретиться, что он выкраивает его для нас», - настаивал Ричард. Джордж в ответ пожал плечами. Ричард прочитал в его глазах терзавшие среднего брата мысли. Он мучился от зависти. Джордж всегда говорил о своенравии судьбы, о том, что та приводит людей в наш мир в не годящееся для них время. Он считал, что получись у него родиться первым, тогда бы именно ему выпало обладать репутацией поистине сказочного, и, как никто, подходящего для сана короля человека, каким был Эдвард. Что за чушь! Ребята вместе лежали на траве, - Ричард, Анна и Френсис Ловелл. Они лениво наблюдали на накрытом небом просторе, как рядом тихо пасутся их кони. В душе ощущалось удовлетворение. Ричард любил этих людей. Если бы Эдвард сейчас приехал покататься по сочной зелени, он тоже испытал бы глубокое удовлетворение. Ричард с Френсисом прекрасно понимали друг друга. Ричард убедил приятеля в величии Эдварда, а тот, будучи верным другом, с ним безоговорочно согласился. Отец Анны, могущественный граф Уорвик, являлся самым преданным сторонником короля. Насколько же приятно и уютно было находиться среди своих настоящих друзей. «Дикон очень гордится своим новым бейджем», - заметила Анна. «Ты не перестаешь к нему прикасаться, Дикон», - прибавила она. «Он довольно точен и лаконичен», - объяснил Ричард. «Зачитай нам надпись на нем», - попросила Анна, зная, что другу нравится это делать. Ричард громко и четко произнес : «Loyaulte me lie» - «Верность связывает меня». Анна захлопала в ладоши. «Это самое достойное уважения в мужчине», - похвалила она. «Преданность, в необходимости сохранения которой он убежден». «Девиз обладает своим смыслом», - добавил Ричард с еле заметным румянцем на обычно бледных щеках. «Он говорит о верности королю. То есть – моему брату Эдварду. Моя преданность ему никогда не поколеблется». «Как же ты горд, что приходишься братом нашему королю», - проронила Анна, улыбаясь Ричарду. Он кивнул, а девочка подумала: «Полагаю, мне следует гордиться, что я прихожусь дочерью Создателю королей». Но кто станет упоминать о нем при Ричарде? Ему явно не понравится намек, что его богоподобный брат чем-то кому-то обязан, пусть даже и отцу Анны. Однако, она знала, - друг рад дружбе между ее отцом и своим братом. Френсис взглянул на собирающиеся тучи и сказал, что, по его мнению, им необходимо возвращаться в Миддлхэм. Стоило детям добраться до замка, как они заметили следы кипящей там деятельности. Прибыли важные гости. От возникшей в груди надежды сердце Ричарда подпрыгнуло. Возможно, приехал Эдвард. Но нет, это был сам могущественный граф. Он находился в странном настроении, и было яснее ясного, что нечто вызвало его глубокое недовольство. Состояние духа великого человека повлияло на всех обитателей крепости, и каждый встреченный на пути производил впечатление довольно несчастного существа. Ричард спросил себя, можно ли ему узнать, что стряслось. Он уже приготовился задать вопрос, но графиня бросила на него упреждающий взгляд, и мальчик сдержался. Он произнес: «Мой господин, вы видели в последнее время моего брата?» «Разумеется», - прозвучал ответ, но ребенку он показался рычанием. Ричарду совершенно точно запретили говорить что-то еще. Узнать, что произошло, порывалась графиня, но, когда муж ей рассказал, она едва смогла поверить. «Это правда», - подтвердил Уорвик. «Мы готовимся к проведению коронации. Ричарду нужно приготовиться немедленно отбыть в Лондон». «Елизавета Вудвилл! Поверить в это не могу». «Как и все мы, пока нам не предъявили доказательства. Мы еще думали, что он шутит». «Но у Эдварда было так много любовниц…зачем жениться именно на ней?» «Со всех точек зрения, брак являлся условием капитуляции, а Эдвард был так очарован, что поддался. Я начинаю сомневаться, того ли человека посадил на трон». Графиня прекрасно понимала, супруг оказался выбит из колеи намного сильнее, чем показывал. Уорвик настолько долго управлял королем, что стало горьким сюрпризом увидеть, как Эдвард повернулся к нему спиной и продемонстрировал - отныне он будет справляться собственными силами. «Это катастрофа», - объявил Уорвик. «Эти Вудвиллы…и алчная до хищности мать молодой женщины…Увидите, что произойдет дальше. Вудвиллы проникнут на все ключевые посты, а семья у них многочисленная». «Король быстро от нее устанет. Он всегда устает от них в одно мгновение ока». «На это вся наша надежда. Потом, разумеется, нам потребуется подумать об устройстве развода и подготовке нового союза, который бы принес стране пользу». «Ричард, что собираетесь делать вы?» Он внимательно окинул жену взглядом. Граф не привык обсуждать с ней дела. Уорвик очень ее любил. Она представляла собой лучшую из возможных прекрасных половин. К Анне следовало испытывать благодарность, - будучи одной из богатейших в государстве наследниц, графиня принесла супругу титул фамилии Уорвик и обширное состояние, поспособствовавшее ему в возвышении до нынешнего уровня влияния. Граф ответил: «Не знаю. Так много зависит от того, что же из этого получится». Это было правдой. Уорвик отправил за Ричардом. «Вам необходимо подготовиться для отбытия в Лондон», - сообщил он. «Случилось самое печальное. Ваш брат…» Перед глазами Ричарда поплыл туман. Мальчик схватился за край стола, рядом с которым находился. С Эдвардом что-то произошло, и то, как Уорвик на него смотрел, могло указывать, что больше он королю другом не приходится. «Мой брат…» - пробормотал Ричард, ибо граф заколебался. «Это столь болезненно, что я едва ли в силах заставить себя говорить. Ваш брат женился…без какого-либо предварительного обсуждения со своим Советом…и без какого-либо предварительного обсуждения со мной!» «Женился на…на Боне Савойской?» «Господи Милосердный, нет. Если бы было именно так. Он сочетался узами брака с женщиной низкого рождения. Заключил самый неподходящий для государства союз. Супругой Эдварда стала леди Грей, Елизавета Вудвилл, дочь лорда Риверса». «Но я полагал, что будет заключен французский брак». «Мы тоже все так полагали. Его и следовало освятить. Но ваш брат совершил поспешный шаг». «Что же будет дальше?» «Остается за этим наблюдать. Сейчас мы стоим перед фактом свершившегося брака. Он вполне правомочен и обжалованию не подлежит. Поэтому в данный момент у нас есть королева…Ее Величество Елизавета Вудвилл». Уорвику удалось обогатить интонации значительной долей пренебрежения. «Я уверен, мой брат…» «Есть лишь один постулат, в котором вы можете быть уверены. Он совершил огромную ошибку, и нам не известно, какой результат она произведет на свет. Теперь же следует позаботиться о коронации леди Грей, помоги нам, Господь. И помоги Господь народу и королю. Безумство случившегося находится за пределами понимания». Ричард рассвирепел. В данный момент он ненавидел Уорвика. Мальчик вытянулся в полный рост (не очень внушительный) и, указывая на бейдж, приколотый к его куртке, произнес: «Я убежден, что бы мой брат ни сделал, он поступил правильно». Прибыв в замок Байнард, Ричард встревожился. Там он воссоединился со своей матушкой и обнаружил, что та пребывает в состоянии ярости. Уже находящийся в замке Джордж рассказал брату, что Сесиль такая с тех пор, как до нее дошли новости о браке Эдварда. «Матушка говорит, что никогда не займет второе место после низкорожденной Елизаветы, даже если та сейчас королева». Кларенс явно был позабавлен. Ричард всегда знал, - от замешательства других он получает сплошное удовольствие. «И с какой стати ей занимать второе место?» - спросил Джордж. «В жилах матушки течет общая для нас королевская кровь. А эта женщина…она – никто. Понять не могу, что на Эдварда нашло». «Эдвард не женился бы на этой женщине, если бы не имел очень весомого мотива». Слова Ричарда заставили Джорджа расхохотаться. «Разумеется, у него были мотивы. Наверное, она совершенно особенная, раз сумела его соблазнить». Взгляд брата устремился в бесконечность. «Мне интересно, чем именно?» Ричард ненавидел любые намеки на личную жизнь Эдварда. Они абсолютно не сочетались с благородными качествами, которые младший брат ему приписывал. «Уверен», - ответил он твердо, - «Эдвард действовал мудро. Нам следует признать, что должным образом все могло произойти только так. Когда-нибудь это станет понятным». «Ричард, - ты глупый мальчишка. Видишь не дальше своего носа. Что скажут все знатные семейства? Что скажет король Франции? И что скажет Уорвик?» «Он будет служить королю так, как следует всем добропорядочным людям». «Я знаю только одно. Самый верный подданный Эдварда – его брат Ричард. Однажды, братец, ты проснешься и обнаружишь, что твое божество – обыкновенный человек». Ричард промолчал. Временами он от всей души испытывал по отношению к Джорджу отвращение. Мальчик сам, понятное дело, беспокоился из-за недавнего брака, но он решил, что если этого хотел Эдвард, то его младшему брату стоит желать того же. Ричард отвернулся от Джорджа и посмотрел на текущую непосредственно у стен замка Темзу. Через ее воды он вгляделся в серые стены Тауэра и пылко взмолился, чтобы для Эдварда все пошло хорошо, и в нем снова возросло негодование на среднего брата, который казался обрадованным перспективой грядущих сложностей. Еще мальчик возмущался матушкой, демонстрирующей свою надменность и объявляющей, что не собирается встречаться с низкорожденной королевой, а также – Уорвиком, осмелившимся считать себя лучше, нежели его монарх! Тем временем Эдвард наслаждался счастьем с новобрачной. Также он испытывал облегчение от того, что секрет раскрылся. Если бы у короля возникла возможность вернуть все на круги своя, он снова повторил бы совершенное. Было сложно определить, что в Елизавете столь его очаровало. Молодая женщина ни в коей мере не являлась страстной, напротив, казалась отстраненной, даже холодной, иногда Эдвард спрашивал себя, не заключается ли власть над ним Елизаветы в том, что новая королева постоянно бросает ему вызов. Король непрестанно пытался пробудить что-то, чего найти не мог. И, конечно же, она была фантастически красива, хотя и абсолютно в другом стиле, нежели те красавицы, что привлекали Эдварда в прошлом. Резко высеченные черты лица Елизаветы походили, как сказал однажды Гастингс, на черты классической статуи, и ее супруг не мог в точности удостовериться, что же происходит по ту сторону прикрытых тяжелыми веками прекрасных серо-голубых глаз. Распуская свои длинные роскошные волосы, ниспадающие вдоль упругого белого тела, Елизавета цепляла Эдварда так, как его прежде не цепляли иные возлюбленные, и тогда король говорил: «Чума на Людовика. Чума на Уорвика. Никто из них не помешает моему обладанию Елизаветой». Довольно неожиданно Уорвик решил не предъявлять никаких упреков и не читать долгих нотаций о причиненном ущербе. С его стороны это было мудро. Эдвард уже к ним мысленно приготовился, но граф раз и навсегда понял, что монарх больше не находится у него в подчинении. Он промолчал, и, представляясь Елизавете, продемонстрировал все знаки уважения, которые король или королева только могли потребовать. Уорвик дал своему гневу время осесть, не оставаться долее в точке кипения, и от того стать еще опаснее. Ярость никуда не исчезла, но обрела глубину и силу, укрепленную контролем. Граф видел, что стряслось, и винил себя за то, что пропустил развернувшееся прямо у него на глазах. Эдвард почти ускользнул, и сделал это с помощью тончайшего вопроса собственного брака. Следовало незамедлительно восстановить ослабленную связь, после чего выбрать подходящий момент, дабы натянуть узду. Одновременно Уорвик доказал Эдварду, что принял Елизавету в качестве королевы и готов сделать все от него зависящее, чтобы исправить вред, нанесенный взаимоотношениям с Францией. Он постарался не демонстрировать, насколько горько был обижен, оказавшись выставленным в глазах французского короля глупцом, которого заключенный в тайне союз Эдварда высветил, как человека, далекого от монаршего доверия. «Я его создал. Я посадил его на трон. Без меня он остался бы никем». Так Уорвик разглагольствовал перед графиней. Эдварду он любезно улыбался и обсуждал с ним приготовления к коронации Елизаветы. Прежде всего король хотел представить жену английской знати и намеревался сделать это в Редингском аббатстве. «Будет соответствующе и благопристойно», - поделился он, «чтобы внутрь ее ввел Кларенс. Как предполагаемый наследник престола, именно Джордж обязан выступить в данной роли». И Эдвард благодушно улыбнулся. Король был уверен, совсем скоро появится тот наследник, который отодвинет Кларенса в сторону. И он, и Елизавета успели доказать, как он бросил в лицо матушке, что от бесплодия далеки. Уорвик мрачно ухмыльнулся где-то внутри. Он мог представить себе чувства Кларенса. Мальчик обладал честолюбием. Он еще наполовину надеялся, что Эдвард никогда не вступит в брак, и тогда его собственные великие планы осуществятся. «Не тебя», - думал Уорвик, - «Я бы отдал предпочтение Ричарду – хорошему и серьезному парню, верному брату. В моих силах его сформировать. Но Кларенс…нет, слишком уж он тщеславен. Чересчур большое количество поверхностного обаяния вскоре потеряет всю возможную ценность. Ничего хорошего в Кларенсе нет. Но, я не сомневаюсь, эта женщина с Эдвардом заведут выводок детишек, ибо наш юноша кинется их делать с таким восторгом, какой он мало для чего еще сберегает». Таким образом, Кларенсу выпала обязанность ввести Елизавету в аббатство. Его матушка пришла в ярость, но отринуть долг Джордж не мог. Прежде всего ему следовало подчиняться королю, и только потом – матери. Ситуация выглядела забавно. «Они этого не вынесут», - полагал Кларенс. «Уорвик потихоньку закипает. Как и некоторые другие. Шаг за шагом компания уже ополчается на Вудвиллов». Вот и сама королева. Нет никаких сомнений в ее красоте. От внешности Елизаветы захватывает дыхание. Она принадлежит к редкому типу женщин, обладающих природным величием. Высокая, и поэтому замечательно выглядящая на фоне Эдварда, тогда как большинство дам рядом с ним кажутся карлицами. Чудесные локоны ниспадают по плечам и доходят до колен, на голове корона с драгоценными камнями, грани которых выточены в форме соцветий лилии. Елизавета держит голову высоко, но ее тяжелые веки нависают над глазами, и от этого создается впечатление, что она ни на кого не смотрит. На королеве голубое платье, данный оттенок идет ей больше остальных, оно расшито полосками из золотистой парчи, рукава сделаны узкими, а корсаж – плотно прилегающим к телу, по кромке юбке бежит оторочка из меха горностая. Носки туфель сильно заострены, и Елизавета изящно, пусть и твердым шагом, направляется к знати, ожидающей ее, дабы воздать почести. Взгляды сосредотачиваются на Уорвике. Он преклоняет перед Елизаветой колени, берет ее руку и запечатлевает на внешней стороне ладони поцелуй. Кларенс разочарован. Он-то надеялся на сложности. Даже если бы здесь стояла выбранная лично им новобрачная, то и тогда Уорвик не смог бы проявить больше любезности. В его поведении никто не был в силах угадать, насколько глубоко внутри графа тлела боль от нанесенного ему оскорбления. Елизавету короновали в Вестминстерском аббатстве всего через год после заключения тайного брака. На дворе был Троицын день, и королева остановилась в Элтемском дворце. Эдвард же держал свиту в замке Тауэра, где и дожидался прибытия супруги. Стоило Елизавете вступить в Лондон, как у Шутерс -Хилл ее встретили мэр и городские старейшины в характерных для них ярких одеяниях, чтобы влиться в процессию, сопроводившую бы госпожу через Саутворк к Тауэру. Эдвард гордился женой и радовался, что даже Уорвик, пережив первое потрясение, принял ее. Если ему и приходило в голову, что граф мог не вполне смириться со сложившимся положением, каким бы спокойным ни казался, король отметал эту мысль. Он ненавидел трудности и препоны, всю жизнь до последней минуты делая вид, что их не существует, пока не возникала необходимость столкнуться с ними лицом к лицу. Тогда Эдвард встречал проблемы со свойственной ему беспечностью. Он твердо верил, - с его обаянием и грацией возможно преодолеть любое препятствие, часто так и случалось. Елизавету перенесли из Тауэра в аббатство в принадлежащих ей носилках, и лондонцы мгновенно высыпали на улицы – полюбоваться красотой королевы и взглянуть на короля, которым они столь сильно восхищались. Горожане полагали, что заключенный брак отличался именно той степенью романтичности, какую они и ожидали от своего привлекательного и привлекающего сердца властелина. Эдвард радовался принятию приглашения и посещением коронации графом Сент-Полем, братом Жакетты. Он создал новобрачной определенное положение и напомнил народу, что, пусть ее отец и является смиренным рыцарем, но мать происходит из благородного правящего в Люксембурге дома. Если упоминать о графе, поклявшегося никогда даже не желать снова увидеть сестру, тот целиком и полностью примирился со случившимся. Дочь его сестры стала королевой Англии, окончательно искупив прегрешение Жакетты – союз с человеком, находившимся ниже невесты по праву рождения. После коронации состоялся большой пир в Вестминстер Холл, на котором король сидел бок о бок с королевой и всем своим поведением демонстрировал значительное удовлетворение от церемонии. Жакетта также взирала на происходящее с крайней степенью удовлетворения. Кто бы поверил в ее способность привести Елизавету к подобному повороту? Это было чудесно. Уже дочь принесла семье удачу. Они с Елизаветой часами обсуждали выгодные браки, необходимые для заключения членам их рода. Тут же, рядом с королем, восседала дочь Жакетты, Екатерина, теперь – герцогиня Бэкингем, благодаря союзу с герцогом поднявшаяся и принятая в один из самых богатых и важных кланов в стране. Ее дорогой следовало пройти и остальным. Очень скоро Вудвиллы станут ведущей семьей в государстве, превзойдя в благополучии даже Невиллов. Вероятно, самой довольной женщиной в этот день в королевстве, кроме новобрачной, являлась ее матушка. Что качественно отличалось от душевных волнений матушки новобрачного. Герцогиня отказалась посетить церемонию. Она, Гордячка Сис, которая в замке Фотерингей, во время занимания ее мужем должности Защитника государства, жила в статусе королевы, обладая залом для приемов, где требовала от всех к ней приходящих соблюдения достойного монархов этикета, сейчас обязана стоять рядом и смотреть на низкорожденную дочь сына камергера, вдруг оказавшуюся на уровень выше! Нет, Гордячка Сис не примет Елизавету Вудвилл в качестве королевы. Как бы то ни было, Эдвард жизнью наслаждался. Он все еще испытывал чувство влюбленности в Елизавету. Да, с его стороны уже имели место легкие измены, но, как представлялось, эти инциденты никого не задевали. Елизавета никоим образом ими не интересовалась. Король задавал себе вопрос, слышала ли она курсирующие сплетни, ведь ему доводилось довольно нескромно вести себя с той или иной придворной дамой. Интрижка продолжалась неделю, после чего Эдвард опять жаждал холодного и отстраненного очарования Елизаветы. Эдвард обнаружил, что совершенно не желает портить взаимоотношения с королевой и что страдает от угрызений совести, либо же от тяжести на сердце. Если Елизавета знала, а он полагал, молодая женщина вполне могла, ибо мало явлений способно было ускользнуть от этого холодного прикрываемого веками взгляда, то не подавала и вида. Когда Эдвард начинал бормотать извинения за свое отсутствие, Елизавета легко от них отмахивалась. «Я прекрасно понимаю, у вас всегда будут возникать проблемы, отрывающие от меня. Мне никогда не забыть, - Вы – наш король». После подобных слов Эдвард воспламенялся к ней еще большей любовью. Никаких упреков! Елизавета дарила ему исключительно хладнокровное и спокойное понимание. С королевой часто проводила время ее матушка. Жакетта нравилась Эдварду. С тех пор, как она оказалась столь полезной в день заключения брака, между тещей и зятем установилась особая дружба. Люди могли утверждать, именно чары заставили его так сконцентрировать внимание на Елизавете, что король, в конце концов, на ней женился. Эдварду было все равно. Если все чародейки похожи на Жакетту, то в государстве они ему пригодятся. Появились хорошие вести о взятом в плен на севере страны короле Генри. Какое-то время он скрывался, влача дни в страхе перед пленом и, как слышал Эдвард, останавливаясь иногда в монастырях. Такую жизнь Генри должен был считать наиболее для себя подходящей. Уорвик видел, как бывшего монарха привезли в Лондон захватившие того люди. Дабы горожанам стала ясна глубина падения Ланкастера, в момент приближения к Тауэру ему связали ноги кожанами ремнями и закрепили их под животом лошади. В таком виде Генри и передали в руки его теперешних надзирателей. Эдвард радовался. Причиной служило не только пленение Генри, но и поступки Уорвика, доказывающие, - он продолжает быть тем же сильным и надежным сторонником короля из династии Йорков. Разумеется, от смерти Генри, у всех бы камень с плеч упал, но, чтобы не превратить того в мученика, торопить уход не следовало. Генри стал бы идеальным кандидатом в страдальцы для каждого богомольца. На севере государства некоторые даже были убеждены в его святости. Более того, после кончины прежнего короля, на руках у сторонников остался бы сын умершего. «Пусть жизнь движется своим чередом», - посоветовал Уорвик. И прибавил, серьезно глядя на Эдварда: «У нее есть обыкновение создавать для этого правильное стечение обстоятельств». Мозг Уорвика напряженно работал. Он отступил на старые позиции главного советника, притворился, что принял нынешнюю королеву. В действительности же граф ее ненавидел. Не потому, что, женившись на Елизавете, Эдвард унизил его таким образом, который гордый вельможа никогда не простит. Уорвик мог наблюдать, как с каждым годом семья Вудвиллов приобретала все более весомое значение. До последнего времени первой семьей в королевстве являлся род Невиллов, и этого граф добился лично. Почему бы делам не обстоять именно так? Кто посадил на трон Эдварда? Не нужно ли и Создателю королей получить что-то для своих родных? И если эти выскочки Вудвиллы потеснят близких графа, смириться и стерпеть подобное будет невозможно. Елизавета и ее дьяволоподобная матушка объединились в изобретательности, обогащая и наделяя властью родственников с помощью давно и надежно испытанного способа, – в любых обстоятельствах оказывающегося на высоте, - брачных союзов с влиятельными и знатными семьями. И дела у них шли замечательно. Энтони уже женился на дочери лорда Скейлза, приняв, таким образом, его титул. Анна Вудвилл стала леди Эссекс, выйдя замуж за графа, Екатерина сочеталась брачными узами с герцогом Бэкингемом, Мария стала супругой графа Пембрука, Элеонора вышла за лорда Грея из Ратина, графа Кента, а младшая, Марта, вступила в союз с сэром Джоном Бромли. Уорвик кипел от ярости, думая о далеко раскинутой сети прилагаемых Елизаветой усилий. Все они являлись сестрами королевы и уже оказывали воздействие на влияние графа внутри знатнейших и могущественнейших в стране семей. «Некоторых вещей я не потерплю», - думал он. «Например, целенаправленной угрозы Невиллам. Мы – ведущий род. Именно я поддержал и возвел на трон нашего короля. Меня нельзя заменить этими выскочками. Они разрушат не только страну, они меня приведут к краху». Помимо всего прочего, у королевы также были и братья. О них в это самое время размышляла и Елизавета. Ей доставляли удовольствие заключенные сестрами брачные союзы. Матушка оказалась права. Встреча под большим старым дубом была внушена свыше. Она стала истоком, из которого хлынуло все их нынешнее благополучие. Сейчас же Елизавету тревожил ее брат Джон, которому исполнилось уже девятнадцать лет. Молодая женщина мечтала для него о самом лучшем. Пусть все девочки чудесно пристроены, но мальчики имеют еще большее значение. Когда Жакетта ей только намекнула, Елизавета едва смогла поверить своим ушам. В качестве предполагаемой невесты на рассмотрение предлагалась вдовствующая герцогиня Норфолк. Да, это была одна из состоятельнейших в королевстве женщин, но герцогине стукнуло почти восемьдесят. Жакетта, однако, говорила совершенно серьезно. Стоило Елизавете начать обсуждение щекотливой темы с Эдвардом, как им овладел приступ хохота. Он посчитал это шуткой. Но его жена не была настроена шутить со святыми вещами. «Я действительно имею на нее виды», - подтвердила она. «Джон позаботится о владениях герцогини». «О, он прекрасно о них позаботится, не сомневаюсь», - ответил Эдвард. «Эдвард, мой брат должен жениться. Пожалуйста, разреши мне заключить данный союз. Я так хочу, чтобы он состоялся». Король положил руки Елизавете на плечи и поцеловал ее тяжелые веки. Он все еще не обнаружил, в чем же заключается та чрезвычайной силы власть, которую жена над ним имеет. Возможно, Эдвард любил супругу, хотя это было странно, ему столько приходилось разыгрывать любовь, но теперь здесь вполне успешно удалось бы отыскать причину, почему монарх оказался в ступоре от явления, столкнувшись с ним нос к носу. В любом случае Эдвард испытывал горячую радость, сочетавшись с Елизаветой узами законного брака. И, если она желала для брата престарелую леди Норфолк, то должна была ее получить. Сначала все полагали, что подобные планы – всего лишь шутка. Разве могло обстоять иначе, - мальчику только девятнадцать, а даме – почти восемьдесят. Герцогиня переживала, но глубокая старость и усталость мешали ей слишком хлопотать. К тому же леди Норфолк сомневалась, что привлекательный юный мужчина когда-либо побеспокоит свою законную половину. Как бы то ни было, это являлось монаршим повелением, и иного варианта, кроме как подчиниться, у почтенной госпожи не существовало. Это превратилось в шутку дня. Люди обсуждали ее и в лавках, и на улицах. Некоторые злословили, что такой союз благословил нечистый. Столь пожилая дама….столь юный парень. Брак заключают ради денег, ради имений, ради титула. Истинной причиной часто служат именно они, но, разумеется, так откровенно никто и почти никогда не поступал. Жакетта от ликования была вне себя. «Ты знаешь, как управлять королем», - сказала она дочери. «Поэтому, будь осторожна, чтобы не утратить своего места в иерархии его привязанностей. Смиряйся с проступками, никогда не придирайся и не упрекай. Принимай мужа целиком, и тогда он тебе ни в чем не откажет». Таким образом, союз молодого Джона Вудвилла и престарелой герцогини оказался заключен и отпразднован. Уорвик заявил: «Это последнее оскорбление. Я не могу принять данную женщину и ее невыносимую семью. Они превращают трон в предмет для издевательств. Я короля создал, я могу его и низвергнуть». Король же находился в довольном настроении. Из Ирландии, с отчетом о тамошних событиях, вернулся Томас Фитцджеральд, граф Десмонд. Он вызывал у Эдварда симпатию. Привлекательный мужчина, обладающий значительной долей обаяния. Будучи природным ирландцем, Десмонд являлся довольно подходящим человеком, чтобы править в тех землях. Его выбрал Уорвик и остался им удовлетворен. Десмонд находился с графом в наилучших взаимоотношениях. Несколькими годами ранее, когда Джордж, герцог Кларенс, был назначен Лордом-наместником Ирландии, что являлось лишь титулом для королевского брата, ибо тот ни подходящего возраста не достиг, ни способностями не обладал, чтобы вести дела создающего проблемы острова, Десмонд оказался поставлен его помощником. Это означало возможность, при определенных обстоятельствах, принятия им на себя управления во всей его совокупности. После возвращения Десмонда в Англию Уорвик с ним встретился и поделился с соратником ужасом перед случившимся и своим негативным отношением к королевскому браку. «Эта низкорожденная женщина не только села на трон, она еще настолько обогатила свою семью, что однажды, если не предпримем нужных шагов, мы обнаружим, что правят нами Вудвиллы». «Каких нужных шагов?» - уточнил Десмонд с определенной долей тревоги. «Некоторых шагов», - загадочно ответил Уорвик. «Эдвард не так устойчив в занимаемом им статусе, как представляет это окружающим. Не забывайте, Генри, помазанный монарх, все еще томится в Тауэре, а за морем находится крайне решительная и честолюбивая королева с сыном, которого она называет принцем Уэльским и считает истинным наследником престола. Не думаете ли вы, что правящий при подобных обстоятельствах король должен отказаться от легкомыслия…особенно во взаимодействии с теми, кто поместил его на трон?» «Ему следует избавиться от этой дамы и от навязываемых ею утомительных взаимоотношений». «Я придерживаюсь точно такого же мнения», - поддержал Десмонда Уорвик. «А когда вспоминаю об унижении, что мне пришлось вынести, возлагая корону на голову данной леди, то теряю разум до степени вероятности нанесения себе определенного вреда, если лишь позволю моему гневу выплеснуться наружу». «Могу понять ваши чувства», - произнес Десмонд. «Мне известно, что, когда Его Величество женился, он отдал в ваши руки бразды переговоров с Францией». «Это правда», - подтвердил Уорвик. «Страна не в состоянии позволить себе продолжить вереницу приносящих разрушение союзов. Сейчас народ развлекается благословленным самим лукавым браком между Джоном Вудвиллом и пожилой герцогиней Норфолк. Но, положа руку на сердце, смеяться тут не над чем». Десмонд был опечален лицезрением Уорвика в подобном настроении, но самым тревожным ему казалось образование в отношениях между графом и монархом трещины. Десмонд отличался преданностью Уорвику, которым восхищался более, чем кем-либо из живущих, он обладал прекрасной осведомленностью о роли вельможи в проводимой политике, но, в то же самое время, и короля любил. Положение дел лишало почвы под ногами, и Томас Фитцджеральд опасался, что главные проблемы могут еще находиться впереди. Когда Томас предстал перед Эдвардом, тот проявил высшую степень приветливости. Они обсудили ситуацию в Ирландии, и король поздравил Десмонда со всем, им совершенным. «Пока вы находитесь дома, просто обязаны выехать на какой-нибудь из видов охоты», - посоветовал суверен. «Как с ней в Ирландии?» Томас заверил, что с охотой в Ирландии было очень хорошо. Но Десмонд получил бы огромное удовольствие от преследования добычи вместе с королем. Проезжая через лес, они обнаружили, что оторвались от остатка свиты. Эдвард был сама обезоруживающая любезность. Молодой человек проявлял такое дружелюбие, что Десмонд почти забыл, как часто случалось и с другими, про королевский статус своего собеседника. Эдвард же вспомнил об Уорвике и поинтересовался, каким Томас его нашел. «Таким, как обычно», - ответил Десмонд. «Переполненным жизненных сил…и столь же умным, каким граф был всегда». «До меня дошли сведения о его антипатии по отношению к королеве». Тут они вступили на опасную почву, к чему Томасу следовало бы подготовиться заранее. Десмонд промолчал. Он не мог солгать, что Уорвик не упоминал о ней в их разговоре, - граф успел продемонстрировать испытываемые им чувства довольно откровенно. Томас заколебался. И в этот миг Эдвард спросил: «А что вы думаете о королеве, Десмонд?» «Я думаю, что она – замечательная красавица». «Чудесно, но, должно быть, все так думают. А еще?» «Ее Величество окружена ореолом добродетельности. Удивительно, что, являясь вдовой с двумя детьми на руках, она выглядит так…невинно». Король расхохотался. «Полагаю, с заключением брака я поступил мудро. Как считаете, Десмонд?» Ответить оказалось тяжело. Дать желаемый Эдвардом ответ было бы фальшиво, и Томас хранил уверенность в очевидности подобного шага. Король отметил паузу и опять расхохотался. «Десмонд, вы можете теперь говорить со мной откровенно. Я знаю, вы – не единственный, кто смотрит на мой брак, как на неблагоразумие. Вы же так думаете, ну же, Десмонд?» «Мой господин, не могу этого отрицать. Было бы мудрее выбрать ту невесту, которая подарила бы вам политический союз, непосильный для прекрасной и добродетельной королевы». «Ну, Десмонд, сейчас дело сделано. И его не отменить». «Нет, мой господин, я не об этом. Вы можете развестись и заключить союз, который будет более приемлем в глазах многих ваших подданных». Эдвард разразился смехом. «Десмонд, у меня и в мыслях нет так поступать». «Уверен, что нет, мой господин. Но вы задали мне вопрос, и я ответил вам, открыв, что у меня на сердце». «Мой дорогой друг, конечно же, я ценю вашу искренность». Возвратившись во дворец, король находился в довольно благодушном настроении. Они выбрали прекрасный день для охоты. Эдвард направился прямо к Елизавете, принявшей его, как обычно, со спокойным удовольствием, приносящим монарху эффективное успокоение. «Вы хорошо провели день, охотясь?» - спросила Елизавета. «Да. Со мной был Десмонд. Приятный парень». «Как я слышала, он замечательно справился в Ирландии». «Еще как замечательно. Как сказал Уорвик, оказалось полезно отправить туда именно ирландца. Они понимают соотечественников гораздо лучше, чем это удалось бы людям со стороны, к тому же могу тебе признаться, наш ирландец довольно легок в общении». «Значит, вы с удовольствием провели с ним время». «Он добрый и честный парень. Мне нравится, когда человек откровенно говорит, о чем думает». Эдвард принялся хохотать. «Вас что-то позабавило». «Да. Тебе, Елизавета, это придется по душе. Я поинтересовался, что он о тебе думает». «Неужели?» Веки прикрыли глаза, и королю стало недоступно отражающееся в них выражение. «По его словам, Десмонд думает, что ты прекрасна и добродетельна. Как видишь, даже он оценил неотразимость твоей внешности». «Как мило с его стороны». «Не настолько. Знаешь, что еще мне сказал? Десмонд полагает, что мне следует с тобой развестись и заключить союз с кем-то, способным принести стране политическую пользу». Эдвард громко рассмеялся. Елизавета колебалась лишь короткие доли секунды, прежде чем залилась смехом вместе с мужем. Эдвард находился рядом, обвив ее руками. «Нет нужды тебе объяснять, что я не намерен прислушиваться к его совету». «Я рада слышать это, мой господин». Речь Елизаветы звучала легко и спокойно, но в сердце ее затаилась холодная ярость. Сейчас Эдвард забавлялся, но даже сама мысль о разводе несла в себе опасность, и люди, насаждавшие подобное, представляли серьезную угрозу. Король обнимал и целовал жену, а она не переставала размышлять о Десмонде. «Я запомню вас, мой господин», - думала Елизавета. Когда королева забеременела, Эдвард был вне себя от радости. «Подари мне сына», - воскликнул он, - «и мы рассмеемся в лицо всем тем, кто нас осуждает». Король рассказал жене, что произнесла его матушка, впервые услышав о заключении их неравного брака. Елизавета снова расхохоталась вместе с супругом и не проявила ни удивления, ни каких-либо иных чувств, стоило ему упомянуть о своих отпрысках, рожденных вне брака. Разумеется, она о них знала. Это были дети некоей Елизаветы Люси: Грейс и Кэтрин. Эдвард очень любил девочек и, заботясь о благополучии малюток, регулярно их навещал. Его взаимоотношения с Елизаветой Люси являлись одними из самых прочных в списке короля. Несомненно, у Эдварда имелись и другие рожденные вне брака дети, но, так как к матери этих двоих он испытывал истинную привязанность, то и к ним чувствовал большую нежность. Елизавета обсудила вопрос с Жакеттой, и они пришли к заключению, что, как только у молодой женщины появятся собственные отпрыски, она может привести в королевскую детскую и девочек Люси. Подобный поступок восхитит короля и еще сильнее привяжет его к терпеливой и надежной в любви Елизавете. Но, разумеется, сейчас делать это не стоило. Оказалось бы ошибкой - обустраивать в покоях для детей потомство другой женщины, тогда как своего у королевы пока не было. Но теперь великий день становился все ближе. Радость овладела целым народом. Эдвард пользовался у подданных любовью. Даже по отношению к его супруге они не испытывали отторжения, ведь каждая наследующая Маргарите Анжуйской казалась олицетворением долгожданной перемены. Кроме того, Елизавета являлась англичанкой. Пусть она родилась не так высоко, как ожидается от жены монарха, но, по крайней мере, обладала редкостной красотой и таким же редким, если нельзя сказать больше, чувством собственного достоинства и величием, которые для королевы обязательны. Жакетта ни на шаг не отходила от дочери, и каждый видевший их находился в полной уверенности, что ожидаемый ребенок будет мальчиком. Даже король даже начал говорить: «Когда родится мой сын…», и врачи тут же выразили мнение, что следует надеяться на мальчика. При дворе жил некий доктор Доминик, претендовавший на обладание пророческими способностями. Он утверждал, что в силах еще в материнской утробе указать на пол младенца и настаивал, что Елизавета подарит королю принца. Таким образом, сомнений быть не могло и все приготовления нацеливались на принца. И вот наступило время Елизаветы. Спокойная, как обычно, она удалилась в свои покои. Король метался в агонии нетерпения. Вынашивание ребенка не являлось для молодой женщины новым опытом, и ее настроение взлетало к небесам, - ибо ожидаемый младенец был частью королевской семьи и мог с годами стать королем. Она с удивительной стойкостью выдержала боль, за что получила вознаграждение в качестве легких родов. Возбуждение достигло пика, когда, наконец, послышался детский крик. Доктор Доминик не сумел сдержаться. Он намеревался стать первым, кто принесет королю добрые вести о сыне, вдобавок, напомнив ему о своих ранних пророчествах. Доктор нетерпеливо постучал в дверь, открывшуюся тут же одной из дам королевы. «Я вас прошу…Я вас умоляю», - спотыкался в словах доктор Доминик, - «немедленно ответьте мне, кто родился у Ее Величества королевы?» Дама взглянула на него, наполовину прикрыв глаза. «Кто бы у Ее Величества не родился и не находился там – внутри, для меня ясно, - тот, кто стоит за дверью истинный безумец». И она захлопнула перед носом доктора дверь. Доктор Доминик не мог поверить в это. Девочка! Невероятно! Он пророчествовал о… Звезды солгали ему, знаки и предвестия ввели в заблуждение. Доктор был горько унижен, и поспешил прочь. Посмотреть королю в глаза оказалось ему не под силу. Услышав, что долгожданный ребенок – девочка, Эдвард испытал разочарование, но продлилось оно недолго. Король сразу же направился к ложу Елизаветы и, увидев ее, вопреки перенесенному испытанию, во всем величии привычной спокойной красоты, с заплетенными в две роскошные косы, лежащие на плечах, чудесными волосами, склонился перед кроватью и поцеловал жене руки. «Не волнуйся, любимая», - произнес он. «У нас еще будут мальчики». Хотя Елизавета тоже подпала под влияние разочарования, случившееся отчасти стало и победой. Оно продемонстрировало неослабевающую мощь порабощения Эдварда его холодным божеством, ибо уже через считанные часы король умилялся своему ребенку. «Я не променяю эту девочку на всех мальчиков в христианском мире», - объявлял счастливый отец. И действительно, такие слова могли исходить лишь от гордого своим отпрыском родителя! Детей Эдвард любил всегда. Прибыв в Вестминстерский дворец, всех удивила герцогиня Йоркская. Гордячка Сис с самого объявления о браке держалась в стороне и показывала неодобрение его наравне с отказом занимать второе место после выскочки из семейства Вудвилл, как она называла супругу сына. После заключения тайного союза минули год и девять месяцев, и герцогиня почувствовала, как долго вынуждена оставаться в тени. Чета вполне способна доказать раскаяние, назвав ребенка в честь бабушки, а та - позаботится о церемонии крещения малютки Сесиль. Эдварду было приятно увидеть матушку, и король тепло ее обнял. «От известия о браке она обезумела», - подумал сын, - «но если станет вести себя разумно, то я не из тех, кто помнит обиды». «Прекрасное и здоровое дитя, дорогая госпожа», - заявил он. «Мы на нее наглядеться не можем». «Народ бы порадовало рождение мальчика», - выразила мнение Сесиль. «Дорогая матушка, я счастлив, что вы озабочены радостями народа». Внутренне Эдвард улыбался. Он всегда знал, - Сесиль озабочена исключительно собственными радостями. Герцогиня не обратила на реплику сына ни малейшего внимания. «Наследник. Вот, что вам необходимо. Все короли испытывают потребность в наследниках. Их появление привносит в жизнь успокоение и устойчивость». «У меня есть наследник, им станет моя маленькая девочка». «Народ не желает, чтобы им правила женщина». Эдвард в который раз расхохотался. «Но женщина часто правит им», - сказал он, - «пусть народу это и не известно». «Надеюсь», - произнесла Сесиль, «что это не то, что происходит в случае наших нынешних короля и королевы?» «Нет, матушка, Елизавета не из тех, кто вмешивается в чужие дела. Если говорить откровенно, то с течением времени я радуюсь, что заключил данный брак, все больше. Позволь вы себе возможность узнать ее…» «Я бы предпочла увидеть ребенка». «Хорошо, тогда пойдемте в детскую». «Я желаю увидеть…только ребенка. Вы можете велеть принести девочку ко мне». Эдвард пожал плечами. Он не хотел противоборства между двумя женщинами в покоях для родов. Елизавета, король это знал твердо, будет хранить спокойствие, но также ясно угадывалось, что его матушка представит поведение невестки в качестве жестокости или же молчаливого сопротивления ей. Елизавета и Сесиль отличались друг от друга кардинальным образом. Сесиль являлась вспыльчивой, словно вулкан, постоянно угрожающий извергнуться пламенем. Елизавета – транслировала миролюбие лугов…на них можно было растянуться и позабыть о раздражающих мелочах, окунувшись в предлагаемый ими незыблемый покой. Таким образом, герцогиня направилась в детскую и устроилась там на напоминающем трон кресле, послав за главной няней. Она указала бедной женщине на необходимость преклонить перед собой колени и сообщила о желании увидеть младенца. Няня встала, поклонилась, удалилась, после чего вернулась уже с ребенком на руках. Даже Сесиль смягчилась, приняв малышку в объятия. «Действительно, здоровый ребенок, внешне похожий на Эдварда», - подумала она. Герцогиня высказала свое мнение. «Вылитая представительница рода Плантагенетов», - припечатала Сесиль. «Ни малейшего намека на Вудвиллов в облике, хвала Господу». «Если девочка хотя бы наполовину будет столь же прекрасна, как ее мать, то станет красавицей», - произнес Эдвард. Сесиль промолчала. «Речь влюбленного глупца!» - подумала герцогиня. «Неужели он еще не остыл? Но теперь, когда эта женщина произвела на свет ребенка, избавиться от нее будет тяжелее. Однако, точно утверждать нельзя, Эдвард всегда проявлял в отношениях с противоположным полом переменчивость». Она изрекла: «Мне было бы приятно, если бы девочка получила имя в мою честь». Эдвард склонил голову. Только сегодня он сказал Елизавете, что думает назвать дочку в честь ее матушки. Королева улыбнулась и сообщила, что размышляла о том же. Теперь же он не ответил ничего. Эдвард всегда старался избегать сложностей. Не было смысла устраивать сцены там, где в них не существовало особой необходимости. Герцогиня продолжила, что ее вполне удовлетворило бы стать крестной матерью девочки, и Эдвард согласился, ответив, насколько большую радость доставил бы подобный поступок и ему, и Елизавете. Позже он присел на кровать Елизаветы. Малышка спала в своей нарядной колыбели. «Ваша матушка все же приехала», - произнесла Елизавета. «Она не пожелала меня увидеть?» «О, матушка думала, что ты могла немного утомиться». Елизавета слегка улыбнулась. Никогда не следует задавать вопросы, разумеется, за исключением тех случаев, когда от этого есть вероятность что-то выиграть. Эдварда визит матери беспокоил, и, как сказала Жакетта, задачей жены являлось возвратить ему легкость восприятия…равно и потом, в любой подобной ситуации. «Она дала понять, что обрадуется, если мы дадим девочке имя Сесиль». Это был один из поворотов, когда требовалось проявить твердость. «Но мы остановились на имени Елизаветы, разве не так? Вам хотелось назвать ребенка Елизаветой». «Нет имени, которое принесло бы мне большее удовольствие, но…» «Тогда, если на то есть ваше желание, я собираюсь настоять на этом имени. Назовем девочку Елизаветой». Эдвард поцеловал веки супруги, придающие ее лицу такую отстраненность и непохожесть на других. Елизавета время от времени пользовалась их воздействием, ибо опасалась, что взгляд способен выдать сокровенные мысли, которые она предпочитала от мира скрывать. Сейчас ей не хотелось, чтобы Эдвард увидел одержанную только что женой победу. Герцогине Йоркской следовало осознать, - она не в состоянии нанести королеве оскорбление, а затем милостиво появиться и выдвинуть собственные требования. Сесиль, как бы не так! В честь герцогини, после того, как она устроила из осуждения заключенного брака ярчайшее представление. Конечно же, нет. Ребенка назовут Елизаветой, в честь матери малышки. Принцессу Елизавету крестили с большой роскошью и подробно расписанными церемониями. Появление у короля законного и рожденного в браке младенца радовало всех и каждого. Разумеется, рождение сына стало бы для радости поводом повесомее, но не надо отчаиваться, подданные единодушно утвердились в мысли, - в должное время наследник будет. Что утешало, так это то, что крестными младенца стали матушки супругов. Жакетта объявила, - она от рождения обладает такими же высокими правами, как и Сесиль Невилл, поэтому мать королевы может претендовать на обращение, достойное монарших особ, наравне с матерью короля. Но самое большое облегчение принесло утверждение в качестве крестного графа Уорвика. По словам дискутирующих, это должно было означать его окончательное примирение с королевским союзом. Угадай люди истинные чувства в груди вельможи, возникло бы всеобщее смятение. В мозгу Уорвика созревали разнообразные проекты, и граф приветствовал случайность, лишавшую его возможности возбудить подозрения. Уорвик еще не был готов действовать, но уже не собирался стоять в стороне и наблюдать, как Вудвиллы начинают преобладать в правительстве страны, что они принялись делать, благодаря внедрению стольких из них в самые могущественные семьи в Англии. Крещение произвел Джордж Невилл, архиепископ Йоркский. Уорвик рассеял своих людей по стране, как сейчас пытались это сделать Вудвиллы, но казалось безумием наблюдать, как сам могущественный граф терпит поражение в лично им затеянной игре. Через несколько дней после крещения настала очередь посещения церкви. Мероприятие следовало обыграть с максимальной пышностью. Требовалось донести до сознания населения значительность королевы Елизаветы, замечания относительно ее низкого происхождения и несоответствия новой роли нужно было подавить навсегда. Елизавета выглядела чудесно, бледность ей только шла. Молодая женщина надела изысканное платье, как обычно, распустила свои роскошные волосы по плечам и присоединилась под расшитым подробным и интересным узором балдахином к масштабной процессии, двинувшейся из Вестминстерского дворца в аббатство. Вместе с ней шли священники, придворные дамы, вельможи, трубачи и другие представители команды музыкантов. Жакетта следовала непосредственно за дочерью. Перед ее внутренним взором всплывали воспоминания и предчувствия грядущей славы. Она часто повторяла мужу, - их союз был правилен во всем, что бы не пришлось совершить. Правилен и прав в поспешной взаимной любви, в еще более поспешном заключении брака и в создании прекраснейшей из существующих семей, когда-либо дарованных свыше мужчине и женщине. «И благодарить за это следует нашу смелость», - настаивала Жакетта. «Мы взяли то, что хотели. Мы выбрали друг друга, не думая о богатстве и величии, и ты видишь, как теперь богатство и величие на нас полились». Брак дочери являлся ее созданием, - Жакетта в это уверовала. Именно она стала его вдохновительницей. О, сегодня леди Риверс была счастлива. Ее дочь – королева! Все остальные дети – занимают высокое положение! В насколько же удачный миг пришла графине в голову мысль отправить Елизавету в лес Уиттлбери на встречу с королем…совершенно случайную. После церемонии они вернулись во дворец на пир. Там для Елизаветы стояло золотое кресло. Как же волшебно она выглядела! Как царственно! Дамы королевы, в числе которых находилась ее матушка, склонились перед государыней, пока она очень спокойно и размеренно ела, не глядя ни на кого из смиренно склонившихся и не обмениваясь ни с кем из них и словом. Вопреки отсутствию желанного мальчика, Елизавета превратила случившееся в свою победу. И несколькими месяцами позже снова забеременела. В августе она подарила жизнь второму ребенку. К ее разочарованию, также, как и короля, на свет появилась еще одна дочь. Тем не менее, Эдвард испытывал к жене равно глубокое чувство, каковое пылало в его душе и прежде. Холодная красота Елизаветы лишь освежала супруга на фоне горячей страсти других встреч монарха. Эти встречи продолжались, пусть и не с той же частотой, которая характеризовала дни холостяцкие. Необходимости приносить извинения или изобретать для Елизаветы лживые оправдания не было. Она никогда не задавала вопросов о его внебрачных любовных делах. Смысл в них отсутствовал. Елизавета была истинной королевой. В течение всего долгого времени, пока Эдвард пылал к Елизавете страстью, заменить ее не способен был никто. Опасаться стоило только этого, да и вероятность казалась чересчур мала. Король отличался полигамией. Ни одна женщина не обладала способностью удовлетворить его полностью. Эдвард не мог выбрать жену, более подходящую к своему характеру, и, по мере того, как один год сменял другой, становился предан ей все более и более. Он моментально позабыл о первоначальном разочаровании из-за рождения второй девочки. Мальчик еще появится, Эдвард был в этом убежден. Небеса благословили плодородием обоих супругов, и те вполне могли подарить жизнь одной или двум девочкам, прежде чем получили бы необходимого им мальчика. Но сын должен появиться обязательно. Елизавета уже доказала это, в первом браке произведя на свет двоих. Королева уже размышляла о судьбе Томаса, старшего из сыновей от Джона Грея, желая для него Анну, наследницу герцога Эксетера. Уорвик успел присмотреть девушку в жены одному из своих племянников, но Елизавета его опередила. Создателя королей это привело в раздражение, но он все еще не выставлял происходящее в его душе напоказ. Новорожденную девочку отправили в дворец Шен, в детскую к ее сестре Елизавете, которая была старше младшей лишь на шестнадцать месяцев. Королева решила, - девочкам требуется двор, достойный принцесс, являющихся наследницами трона. Поэтому детскую малышек содержали в лучшем виде, отдав ее на попечительство Маргарет, леди Бернерс, дамы, назначенной матушкой сестер. Предполагалось, что в детской появится еще больше малышей, преобладать среди которых станет сын королевской четы. Как Елизавета, так и Эдвард были уверены, в должное время мальчик у них появится. Молодая женщина никогда не забывала старых счетов. Она полагала, что их следует сводить, но редко действовала в спешке, будучи всегда готова ждать подходящего для мести мгновения. Успело прозвучать замечание, которое король лично повторил Елизавете и которое та забыть не сумела. Его произнес лорд Десмонд, – непосредственно накануне рождения принцессы Елизаветы, - предложив Эдварду развестись с женой и заключить более подходящий для монарха союз. Эдвард с презрением поднял идею на смех, но эта причина не поспособствовала забвению рокового предложения Елизаветой. Десмонд заронил в уме суверена дурной проект, кто знает, до какого темного пятна тот разрастется. Доля невезения, обладающий для честолюбивого человека непреодолимой силой вариант действий…и прежде чем Елизавета с матушкой сумеют что-либо предпринять, враги набросятся на королеву. Именно это и вызвало интерес Елизаветы, стоило ей услышать критику правления в Ирландии лорда Десмонда. Разбор полетов шел от Джона Типтофта, графа Уорчестера. Он заявил, что, по-видимому, руководство в краю Десмонда будет иметь продолжение, - ведь ирландцы его оценили. И это вполне естественно. Конечно, Десмонд им понравился. Граф сам являлся ирландцем, и Уорчестер верил, - никто не может оказаться для них другом вернее, чем предатель интересов Англии. Уорчестер всегда был надежным сторонником короля, что объяснялось отчасти семейными связями, - его супруга приходилась племянницей Сесиль герцогине Йоркской. Елизавете пришелся по душе характер Джона Типтофта. Граф относился к числу людей, кто прежде чем нанести удар, примется за долгие и тщательные расчеты. Действительно, он обладал репутацией, говорившей о применяемой к угодившим в его руки противникам ненужной жестокости. Типтофт уже исполнял в Ирландии обязанности помощника, поэтому знал, о чем говорит. Позднее его выслали с монаршим поручением на встречу с Папой Римским, и Уорчестер какое-то время пробыл в Италии, что оказало на вельможу неизгладимое впечатление. Сплетничали, что он впитал в себя множество типично итальянских трюков и теперь являлся настолько же итальянцем, насколько и англичанином. Убежденный в его верности Эдвард окружил Уорчестера почестями, а после критики в адрес Демонда, - задумался, не послать бы Типтофта опять в Ирландию. Когда Елизавета об этом услышала, то начала обрабатывать Уорчестера. Она пригласила его на один из пиров, которые с таким удовольствием устраивала, и в течение всего мероприятия держала рядом с собой. Но королеве был нужен личный разговор, и, когда возможность представилась, та не стала терять время на переход к крайне интересующей ее теме. «Я так рада, что вы отправляетесь в Ирландию», - сообщила Типтофту Елизавета. «Мне известно, там чрезвычайно необходимы реформы. Его Величество обожает Десмонда, но я ему никогда не доверяла». Уорчестер только обрадовался сверх меры, услышав, что его соперник в Ирландии принижен. Любой промах, который мог быть приписан Десмонду, укреплял успех в деле Типтофта. Помимо изъявления готовности узнать о поведении противника, он также прибавил что-то и от себя. «Подобные люди представляют для Его Величества опасность», - проронила Елизавета. «Их не следует оставлять в живых». Уорчестер был заинтригован. По неизвестной ему причине королева желала избавиться от Десмонда, и это определенно совпадало с задачей Типтофта удалить конкурента. «Стоит мне добраться до Ирландии, как я узнаю, в какие предательские действия мог впутаться Десмонд», - пообещал Уорчестер. «И если вы обнаружите…» «Моя дорогая госпожа, если я обнаружу предательство, то сотру его на корню. Изменник может заплатить лишь одной монетой. Собственной жизнью». Королева кивнула. «Его Величество вызывает у меня опасения. Эдвард так беспечен, так иногда слеп по отношению к опасности. Ему не по нраву выслушивать плохое о людях, к которым он хоть сколько-нибудь привязан». «Но если ему представить отчеты о совершенной подлости…» «Даже тогда…» «Хорошо, моя госпожа, мы посмотрим. Я вскоре отбываю в Ирландию и клянусь вам, - моим первейшим долгом станет – вырвать измену и совершивших ее». «Я буду ждать от вас вестей, мой господин». «Не удивлюсь, если получу новости для вас довольно скоро. Моя госпожа, на страже опасности находитесь вы, и мы не скажем ничего изменнического по отношению к королю, если я соглашусь, что он склонен верить лучшему в подданных. Это дает противникам Его Величества необходимую им возможность. Но мои слова звучат слишком дерзко». «Мой господин, ваши слова не могут звучать слишком дерзко, коли речь идет о безопасности короля». «Десмонд – близкий друг Уорвика, и я подозреваю, что последний совсем не такой добрый приятель Его Величеству, каким тот его считает». «За Уорвиком я тоже прослежу». «Замечательно знать, что вы заботитесь об интересах Его Величества». «Можете быть уверены, я возьму это на себя. И надеюсь, услышать от вас новости в скорейшем времени». Уорчестер сдержал свое слово. Он пробыл в Ирландии довольно мало, когда появились вести о предъявленном в суде Дрохеды иске. Некий торговец обвинял Десмонда в вымогательстве денег и одежды, но, что еще хуже, в объединении с соотечественниками в предательских действиях против Англии. «Я никогда не доверяла Десмонду», - заявила Елизавета. Эдвард расхохотался. «Моя дорогая, он всегда был мне добрым другом. Ты знаешь, каковы эти ирландцы. Они ищут неприятностей и, если не могут их найти, то придумывают». «Это правда так?» Елизавета потупила взгляд. Она опять скрылась за маской сдержанности. Эдварду не следует думать, что жена с ним не согласна или же затаила на Десмонда обиду. Если король так решит, то поймет, - причиной является неудачное замечание, и, как постановили Елизавета с Жакеттой, начнет негодовать по внушающему опасение поводу. Эдварду даже на секунду нельзя представить, что законная половинка сомневается в его удовлетворении их браком. «Продвигайся вперед осторожно», - говорила Жакетта. И характер Елизаветы прекрасно соответствовал совершению шагов в верном направлении. Больше она Эдварду о Десмонде ничего не сказала, однако, послала Уорчестеру заверения в своей горячей благодарности и стала ждать минуты для следующего хода. И ждать этой минуты потребовалось совсем недолго. Десмонд предстал перед судом по обвинениям, уже выдвигавшимся против него в Дрохеде, после чего выяснилось, что они правдивы. По данной причине ему оказался внесен смертный приговор. Все, что было необходимо для приведения его в исполнение, - разрешение на казнь, даруемое королем. Эдвард предстал перед дилеммой. Уорвик учил, что сомнения и угрызения совести во взаимодействии с изменниками – лишние. Таковых людей следовало безжалостно карать. Разве не звучал боевой клич, как: «Собирайтесь вокруг полководцев. Оставьте простых солдат». Именно полководцы создавали сложности, из-за полководцев стоило беспокоиться. И тут эта история с Десмондом. Эдвард не в состоянии был в нее поверить, однако, согласно докладу Уорчестера, он пытался поднять ирландцев против правления в стране Англии, а это являлось прямым выпадом против законного монарха. Тем не менее, Десмонд всегда был Эдварду другом. Он любил его. Не оказался ли Десмонд слишком дружелюбен по отношению к ирландцам? Сам оставаясь ирландцем! Но вступал ли он с ними в заговор? Даже если и так, Эдварду оказалось тяжело поставить на смертном приговоре свою печать. Для короля вообще было характерно замять проблему. Он убрал приговор из поля зрения и напрочь о нем забыл. Без его печати казнить Десмонда судьи не смогут, а если Эдвард ничего тут больше не предпримет, вопрос развеется сам собой. Тогда он, вероятно, призовет друга пред ясные королевские очи и проанализирует дело лично. Десмонд должным образом водворится в его владениях, а об Ирландии сумеет позаботиться Уорчестер. Вполне может оказаться, что Десмонд – настоящий изменник. Выгода меняет людей. Думать о так поступившим Десмонде – тяжело, но Эдвард смог бы забыть ему вину. В конце концов, Ирландия – далеко. Елизавета не проронила о Десмонде ни слова. Однако она знала, где лежал смертный приговор. Также она знала, что все, чего ему не хватало, - это королевская печать. А у Эдварда возникли другие проблемы, которыми ему следовало заняться лично, ибо монарх был глубоко потрясен, услышав о предложении, поступившем от Уорвика Кларенсу, - жениться на его старшей дочери Изабель. Это оказалось одним из тех вопросов, каковые король предпочел обсудить с Елизаветой. «Как ты думаешь, что может значить данный поступок Уорвика?» - спросил он. «Он значит, что мой господин Уорвик – человек честолюбивый», - ответила Елизавета. «Моя дорогая, это давно не новость. Мне никогда не приходилось встречать кого-либо честолюбивее его. Но почему не посоветовались со мной? Что это значит?» «Что Уорвик считает себя находящимся слишком высоко и обладающим слишком большим могуществом, дабы ему было нужно советоваться с королем». «Ради Бога, но брака случиться не должно. Я хочу, чтобы Кларенс укрепил союз с Бургундией. Мне нужна свадьба моей сестры Маргарет и наследника бургундского трона, что поможет нам продвинуться дальше, а про Кларенса я думаю, - он мог бы жениться на дочери графа, - Марии». «Конечно, но она еще ребенок». «Да и Кларенс не старик. Смею заметить, он может подождать. Но Джордж и Изабель Невилл…никогда! Начнем с того, что они находятся в троюродном свойстве. И им необходимо разрешение Папы Римского. Я прослежу, дабы нашей парочке его не выдали». Эдвард был так взбешен, что абсолютно забыл о деле лорда Десмонда. В отличие от Елизаветы. Она дала себе обещание отомстить ему за предложенный совет и не могла удовлетвориться, пока его голова не расстанется с носившим ее телом. Однажды утром Елизавета проснулась довольно рано. Эдвард лежал рядом и спал. Она окинула супруга критическим взглядом. Король уже успел утратить отчасти ту выдающуюся привлекательность, которой обладал при первой с ней встрече. Под прекрасными глазами набухли еле заметные мешки, появилась склонность к полноте. Елизавета пожала плечами. Муж продолжал оставаться красивым мужчиной, но пока он удерживал в руках власть, его внешность не имела такого сильного значения, а молодой женщине необходимо было сохранить на него свое влияние. Она выскользнула из кровати. На маленьком столике находились предметы королевского убранства, положенные там Эдвардом прошлой ночью перед тем, как он разделся. Елизавета подошла к столику и сразу же отыскала то, что ей было нужно – кольцо Эдварда с печатью. Документы хранились в смежной комнате, и она немедленно удостоверилась в пребывании среди них желаемой бумаги. Все действия заняли несколько секунд. Елизавета приложила печать к тексту ордера о смертном приговоре. Затем спрятала его в выдвижной ящик и вернулась в кровать. Король спал. Елизавета легла рядом и стала за ним наблюдать. Потом прижалась к мужу ближе, и он вытянул руку, придвинув ее к себе еще теснее. Эдвард даже не заметил, что Елизавета покидала их ложе. Королева опять находилась в положении. Относительно ее плодородия не возникало ни малейшего вопроса. По словам монарха, на этот раз на свет следовало появиться мальчику. Новости о казни лорда Десмонда не замедлили с оглашением. Кроме того, Уорчестер посчитал необходимым убить вместе с ним двух его маленьких сыновей. Это поразило большую часть населения, потому что мальчики еще ходили в школу, и было сложно понять, как они могли оказаться втянуты в совершенную их отцом государственную измену. Из уст в уста передавалась история о болезненно чувствительном месте на шее у одного из ребят и о том, как малыш пылко просил палача быть осторожным с ним, когда тот станет отрубать ему голову. Эта история повторялась, и людей охватывала ненависть к Уорчестеру, они утверждали, что он научился жестокости в Италии, что было бы лучше, если бы граф там остался и никогда не привозил в Англию своих порочных методов. Казнь Десмонда опечалила Эдварда, особенно после того, как он услышал, что случилось с мальчиками. «Уорчестер чересчур жесток», - объявил король Елизавете. Но она не выразила ни согласия, ни протеста, просто продолжила сидеть с потупленным долу взглядом. «Я не ставил своей подписи на его смертном приговоре», - задумчиво произнес Эдвард. «Сейчас он уже мертв», - это все, что смогла ответить Елизавета. И подумала: «Десмонд того заслуживал. Как смел он посоветовать государю, пусть и для блага страны, избавиться от его королевы?! Но вельможа дорого заплатил за свое замечание. И так должно случиться со всеми, кто пытается причинить вред Елизавете Вудвилл». Эдвард пожал плечами и отмел проблему в сторону. Как бы он не поступил, Десмонд – мертв. По меньшей мере, его не заставляли принимать решение. В конце года Елизавета подарила жизнь еще одному ребенку. Это снова оказалась девочка, и ее нарекли Сесиль. Появление трех девочек подряд приводило в замешательство, ведь каждый раз тлела надежда на мальчика. Но король любил своих детей и, к изумлению всех и каждого, продолжал быть преданным жене. Возможно, он стал больше времени проводить с другими женщинами, однако, постоянно возвращался к королеве и совсем не создавал впечатления сожалеющего о своем браке человека. Холодная, отстраненная, превосходящая в монаршем величии даже рожденных у ступеней трона, Елизавета сохраняла привычное для нее влияние.