а ты попробуй угадай.

Нейтан закрывает за собой стеклянную дверь, отделяющую особняк от террасы, и вытаскивает из кармана пачку «Marlboro». Сигарета в его пальцах сминается и ломается пополам — нервный тремор берет свое. Может быть, стоит сказать доктору Джакоби, что его таблетки не работают. Может быть, стоит продолжать быть Прескоттом и делать вид, что все в полном порядке и под контролем. Прохлада и пустота, перемешанные с запахом кустовых чайных роз, резко контрастируют с духотой, наполненностью и смесью шлейфов дорогих парфюмов там, в мерцающей огнями и уайльдовским лоском гостиной. Сливки общества, мать его. На деле — ряженые в сшитые на заказ костюмы и вечерние платья клоуны, просто денег и власти побольше, чем у всех прочих в этом богом забытом городе. Нейтана тошнит от всего этого. От светских бесед, наигранного смеха, костюма-тройки, удавки-галстука и необходимости притворяться. Но Рэйчел сюда бы вписалась. Маленькая мисс Счастье с голливудской улыбкой, безупречными манерами и ровной осанкой. Он достает из кармана айфон и кликает по иконке Инстаграма. Переходит в профиль Рэйчел. Несколько новых фоток с какой-то унылой панк-рок тусовки щека к щеке с местной предводительницей всех торчков и лесбиянок Блэквелла в лице Хлои Прайс. И ни одной публикации с ним. Нигде. Блядство. «Это не надолго, — думает он, зажимая губами вторую сигарету — та лишь немного помялась, хотя тремор так и не прошел. — Не надолго». Представители захолустной элиты, пьяные от шампанского и блеска своих драгоценностей, расползаются по тачкам только ближе к полуночи. В половину первого смолкает рев моторов, звон столового серебра и бокалов из горного хрусталя, которые прислуга вручную начищает до блеска. В половину второго чета Прескоттов показывает свои истинные лица. — Ты с ней спал! Я видела сообщения в твоем телефоне! Слышится грохот. Возможно, одна из наград отцу за оказанные городу услуги. — Кэролайн… — Нет! Закрой свой рот! Я даже слышать не хочу! Нейтан затыкает уши беспроводными наушниками и нажимает «play» на айфоне. Кит, поющий на частоте 52Гц, своим протяжным воем из глубин океана заглушает звуковую дорожку стандартной домашней киноленты: отец опять спутался с какой-то шлюхой, мать опять об этом узнала. Завтра он купит ей какую-нибудь дорогую побрякушку, оплатит посещение спа-салона, и все будет прощено и забыто. Через месяц снова будет скандал, очередные побрякушки, сертификаты и подарочные карты. Стабильность, на которой держится весь их жалкий брак, просто чтобы не очернять фамилию Прескоттов: развод повлечет за собой слишком большое внимание со стороны прессы, мать вытащит из шкафов все грязное белье и всех скелетов отца, бизнес пойдет под откос. БУМ! Карточный домик иллюзорной стабильности и благополучия сдует ветром первых полос всех желтых газет Аркадии Бэй. Они не разводятся только потому, что отцу это не выгодно — о любви здесь ни слова. Оранжевый пузырек с диазепамом коротко гремит в его ладони. Забавная вещь, когда чувствуешь звук, но не слышишь его. Нейтан кладет на язык одну таблетку и запивает ее водой. Если повезет, в один день что-то в нем окончательно сломается, перегрузится бесчисленным множеством препаратов, прописанных доктором Джакоби, и избавит от бесконечной боли в ногах. Если повезет, он просто перестанет существовать, растворившись в монохромных снах под китовую песнь с N05BA01 в крови. Если. Но на удачу рассчитывают только отбросы, у которых недостаточно денег, чтобы ее купить. От этой мысли становится бесконечно смешно, и Нейтан беззвучно смеется, цепляясь пальцами за белый мрамор раковины, пока мышцам пресса не становится больно. Утром они снова начинают играть в идеальную семью. Мать готовит овсянку с яблоком, отец читает газету и ждет, пока сварится кофе. День Сурка полным ходом. — Я записал тебя на курс сценического искусства, — говорит отец, даже не глядя на него. Нейтан возит ложкой в тарелке с овсянкой. Топит под ее слоем кусочки свежего яблока без кожуры. Говорит: — Я не хочу туда ходить. Отец перелистывает страницу газеты. — Ты будешь туда ходить, потому что я и так вкладываю слишком много в твое образование. Сделай уже хоть что-то полезное. Театр Блэквелла — сборище конченых фриков с претензией на высокопарность в каждой фразе. Нейтан ненавидит и презирает каждого из них и всю репетицию сидит, ссутулившись, на бутафорском бревне, пока остальные катаются по полу, «выпуская наружу своих внутренних животных». У Нейтана внутри только пустота, пара горьковато-меловых на вкус таблеток и желание свалить из этого цирка куда подальше. — Простите за опоздание! Рэйчел Эмбер ураганом врывается в маленькую, пропитанную запахом пота и аутизмом студию. Кидает сумку на стул и удивленный взгляд в его, Нейтана, сторону. Как будто он последний человек, которого она ожидает здесь увидеть. — О, и ты здесь? Привет. И улыбается. — Ах, мисс Эмбер, какое удовольствие вас лицезреть, — Китон, фанат твидовых пиджаков и модернизации классических пьес, обнимает ее за плечи. — К нам сегодня присоединился мистер Прескотт, не могла бы ты помочь ему раскрепоститься? — Да, конечно. Вы определились с постановкой на этот месяц? — она зачесывает назад свои медовые волосы. — Да, мы будем ставить «Ариадну». Я хотел бы услышать твое мнение по поводу некоторых моментов, останься, пожалуйста, после занятия, если у тебя есть свободное время. — С удовольствием, мистер Китон. На третьем занятии у Рэйчел получается заставить Нейтана говорить. Они курят на задворках университета прямо под окнами Уэллса, потные и уставшие. Белая футболка Нейтана с потертым логотипом Блэквелла на груди измятая и грязная, медовые волосы Рэйчел собраны в растрепанный хвост. — Почему кит? — спрашивает она, щелкая зажигалкой. Подкуривает себе и Нейтану. Их лица разделяют миллиметры, и даже сквозь дым Нейтан чувствует тонкий сладковатый запах ее духов и отголоски выпитого накануне алкоголя. Где ты была, мисс Эмбер? В ее зеленых глазах ни намека на ответ — только лукавство и вызывающее «а ты попробуй угадай». — Не знаю, — Нейтан пинает носком кроссовка рыхлую, сухую землю, роет маленькую ямку, и с его губ слетает тихий, почти беззвучный, нервный смешок: так похоже на яму для гроба, правда? Очень маленькую яму для очень маленького гроба. Гробика. Для какого-нибудь насекомого, которое станет перегноем, разложится, впитается в почву. Хорошая серия снимков получилась бы, жаль, что модели нет. Но он найдет. В субботу, может быть, пока еще тепло и сухо, пока эти маленькие твари не ушли в спячку, пока могут оказать ему услугу без права выбора на отказ. В холодном свете полуденного солнца, пробивающегося острыми, хрупкими лучами-копьями сквозь густую листву. Да. Какого-нибудь муравья, чтобы закрепить на месте за тонкие лапки иголками и отснять каждый миг его медленной смерти. Распять, подобно Христу, и уложить после в холодную, рыхлую колыбель, навсегда убаюканным. А до этого можно порыскать за Рэйчел. Совсем немного. Просто чтобы утолить интерес. Просто чтобы не цепляться. Где ты была, мисс Эмбер? Нейтан прокручивает в голове варианты. Клубы? В Аркадии Бэй нет клубов. Вечеринки Циклона? Ни разу не видел там Рэйчел. Вдобавок вчера не было никакой вечеринки. Тусовалась после отбоя в общаге с однокурсниками? Не про Рэйчел. Она слишком публичная, слишком любит выворачивать наизнанку все свое нутро и протягивать на раскрытой ладони всему миру. Смотрите, любуйтесь, л ю б и т е меня. Наверное, в ее инстаграме найдется что-нибудь. Простой ответ на простой вопрос. Когда он наконец возвращается в реальность, в ямку можно уместить с две сотни муравьев. Мысли путаются, хаотично сплетаясь, утягивают его лживыми ариадновыми нитями на глубину. Почему кит? — Киты спокойные. Плавают себе где-то в море, и их ничего не ебет. Ни акулы, ни мелкие сошки, ни рыбаки, ни туманы, ни штормы, ни экономические кризисы, ни отметки за успеваемость, ни колледжи, ни матери, ни отцы. Они просто… есть. Поют, плавают в холодных водах. Не знаю. Хорошая участь. Нейтан не говорит ни слова о том, что кит — символ мира, могилы и тела, что желудок кита — смерть и перерождение, а он застрял где-то посередине, в склизких стенках желудка, и не может дернуться ни туда, ни сюда. Не говорит ни слова о том, что кит — символ Дьявола, а в голове у него каждый день разверзается Ад, с которым нет никаких сил бороться. Просто продолжает рыть маленькую ямку и надеется, что в один день она, хоть где-нибудь, будет достаточно глубокой, чтобы вместить в себя его изношенное, утомленное тело. Тем же вечером он находит инстаграм Рэйчел и геолокацию ее сомнительных развлечений. На фоне селфи — обшарпанный импровизированный бар. Мебель с помойки, дешевое пойло, убогий континент, подтянувшийся на тусовку из местного гетто. Трехцветные блики прожекторов, потная толпа, малоизвестная панк-рок группа. Не совсем то, что маленькая мисс Счастье демонстрирует в академии, хватая звездный свет славы, любви и признания. Средний балл 5.0, внеклассная деятельность везде и всюду, куда только можно вписаться. У Нейтана от этого странные ощущения: все равно что увидеть животное наизнанку, когда мех внутри, а органы наружу. Хочется то ли потрогать, то ли сблевать. Но, думает он, невротично листая публикации, с этим можно что-то сделать. С этим можно что-то придумать. Его извращенная и больная фантазия работает как криво, наспех собранный механизм. Логические цепочки щедро смазываются эгоцентризмом. Если она согласится, думает Нейтан, стоя в темноте проявочной комнаты, мы будем чаще видеться. Если она согласится, думает он, выкладывая под стекло влажные от родинала отпечатки Efke 25, с этим можно будет что-то сделать. С этим можно будет что-то придумать. Распятый муравей, застывший в монохромных муках, безмолвно смотрит на него в ответ. Виктория открыто бесится, когда Рэйчел начинает с ними зависать на постоянке. Нагретое подтянутой задницей место негласной королевы улья разваливается прямо под ней на хлипкие куски слипшихся сот, и Нейтану с этого почему-то смешно. Травка дает свое, мозг туманится. Рэйчел сидит рядом, тепло прижимаясь плечом к плечу. Нейтан залипает на ее серьгах-перьях, трогает их терморными пальцами. Раскачивает туда-сюда. Индиговый пух мягко щекочет ему подушечки. Рэйчел дергает головой, останавливает его руку за запястье. — Перестань. И даже не смотрит в его сторону. Нейтан говорит себе под нос «да, конечно», занимает руку бокалом. Покачивает его туда-сюда, заставляя кубики льда биться о стеклянные, покрытые конденсатом стенки. Думает, думает, думает. Звать ее в «Циклон» было отстойной идеей. Слишком много внимания, все не то. Для него не то. Она вязнет в этом, как жук в растопленном янтаре, увязает, запечатлевается, впечатляется, ловит кайф со всеобщего внимания. Щелк-щелк-щелк, новые сэлфи. Клац-клац-клац, обменялись контактами. Нет, нет, нет. Все не то. Травка не помогает расслабиться, ноги снова неприятно зудят. Ебаный же ты Джакоби, думает Нейтан, опрокидывая в себя еще одну порцию талого льда и виски. Нервно дергает ногой, топая на одном месте — звук тонет в басовом мареве. Нет, с этим н а д о что-то придумать. Щелчок, вспышка, кадр. Щелчок, вспышка, кадр. Щелчок, вспышка, кадр. Рэйчел на капоте его авто. Хмурит брови, щурит глаза от слепящего солнца. Рэйчел трогает рукой холодную воду быстро бегущей реки — в кадре только ее спина. Рэйчел шаркает ногой на одном месте. Затертая подошва ее кеда и взметенная тонким золотисто-серым облаком дорожная пыль. — Круто, — говорит она, просматривая снимки. — Такой винтаж. А портреты не снимаешь? Мне бы для портфолио не помешало. Нейтан дергает плечом. Портреты он не снимает. Портреты — это про людей и живое. А ему нравится мертвое. Даже если захочет — не сможет. Но он все равно стаскивает с полки свою Sony NEX 7 и кивает Рэйчел на дверь: — Ага, погнали. Знаю пару классных мест. И даже если пристань, заброшенная церковь и кладбище не кажутся Рэйчел «классными местами», она об этом не говорит. Модель из нее удобная и послушная — почти как распятый муравей или мертвая птица, только в разы крупнее. Нейтан касается ее лишь пару раз, когда поправляет песчинки на лице и передвигает руку, расслабляя пальцы — так, как они и должны быть у еще теплых, не окоченевших трупов. — Черт, — говорит Рэйчел взбудоражено, когда они едят хот-доги на полупустой заправке поздно вечером, перещелкивая отснятый за день материал. — Это потрясно. Я тут прямо как… — Мертвая. Щелчок, вспышка, кадр. У Рэйчел взгляд оленя, застывшего в свете фар, размазанные стрелки и потеки соуса на пальцах. Для нее это второй за день потрет. Для Нейтана — еще один увековеченный миг la petite mort. Эта идиллия длится почти месяц. Вместе на тусовках Циклона, вместе на дурацких полароидных карточках, вместе на полуночных сеансах кино на открытом воздухе. А потом все рушится. А потом Рэйчел пропадает на месяц. А потом начинает оправдываться. Разрядился телефон. Была занята постановкой новой пьесы. Плохо себя чувствовала. Семейные дела. Запары по учебе. Тусила с Хлоей. Похмелье. Агрессия Нейтана копится с каждой новой отмазкой. Антипсихотики, выписанные Джакоби, не помогают. Мерзкая боль в ногах выворачивает по ночам наизнанку. Он снова не спит. Синяки под его глазами темнее грозовых туч. Я просто хочу отдохнуть, думает Нейтан, бессмысленно скроля ленту инстаграма. Просто хочу поспать, думает он, кликая на иконку аккаунта Рэйчел. Просто хочу, чтобы ты перестала мне пиздеть, лживая сука. А потом он видит фотографию Помпиду, и все встает на свои места. Использовала, думает Нейтан, чертя неровную кокаиновую дорожку на зеркальной поверхности кофейного столика. Вот же тварь. Он снюхивает, вдыхая слишком резко, и еще раз, уже другой ноздрей, но легче не становится. Эпинефрин взрывается болезненными фейерверками у него под кожей. Использовала. Ради статусности, ради портфолио, ради Циклона. Лживая, лживая сука. Использовала, поигралась и переключилась на Фрэнка, когда стало скучно. Манипулятивная тварь. Шлюха. Ты с ним трахаешься, да? Трахаешься? Перед глазами плывет. Мир сворачивается в тугой черный комок с редкими пульсациями инфракрасного света. Больно режет по ушам визгом шин редко проезжающих мимо на полной скорости тачек. Деревья теряют в ночи свои очертания, вытягиваются, заостряются, тянут к нему свои испещренные зубьями ветви. Шепчут неразборчиво что-то на ухо. Нейтан зажимает ладонями уши, морщится. Голоса все равно пересиливают. Свистящие, наперебой, один за другим повторяющие: использовала, использовала, использовала, использовала, использовала... Использовала. Когда его попускает, проходит два месяца. Антипсихотики сменяются нейролептиками, Нейтан спит сутками, не чувствуя ни себя, ни своего тела, ни своего лица. Отражение смотрит на него осунувшимся призраком смутно знакомого существа. Память — все равно что зажеванная фотопленка, вместо цельных кадров — жалкие обрывки. Они с Рэйчел едят хот-доги. Они с Рэйчел вместе пьют водку. Они с Рэйчел зависают у него в комнате. Они с Рэйчел делят таблетку экстази на двоих. Они с Рэйчел. Они с Рэйчел. Они с Рэйчел. Рэйчел. Где ты? Листовки смотрят на него сюром с другой планеты. Сегодня Хэллоуин? Чья-то обсосная шутка, да? Блекло-зеленые от паршивой печати глаза смотрят на него со знакомым вызовом. Have you seen me? Нейтану на секунду кажется, что это просто игра. Стремные прятки по всему кампусу, в которых он оказался безвольным водой. Только Рэйчел нигде не находится: ни в общаге, ни в кабинетах, ни в телефоне. И даже на фотках ее нет. Голая стена сиротливо смотрит на него своей белизной. У Нейтана от нее бегут мурашки по коже. Отвратительный диссонанс вперемешку с дежа вю: тут же что-то было, да? Или не было? Только в его голове? Снова. Он набирает Рэйчел еще раз, еще, еще и еще, бесится с каждым долгим гудком и механическим голосом, повторяющим одно и то же, ждет, ждет, ждет, когда эта затянувшаяся шутка закончится. Но она не заканчивается. Те же листовки насмешливо смотрят на него со стен кампуса спустя еще месяц, два, три. Рэйчел нигде не находится. Have you seen me? Он пытается вычитать ответ в поблекшей зелени прищуренных глаз, но видит то же, что и в их первую встречу. Что ты наделала, Рэйчел? А ты попробуй угадай. Где ты, Рэйчел? А ты попробуй угадай. Что я наделал, Рэйчел? А ты попробуй угадай.