Волчье логово

Будь то Урганда иль Моргана, Но я люблю, когда во сне, Вся из прозрачного тумана, Склоняет фея стебель стана Ко мне в полночной тишине. Виктор Гюго «Фея» Все в мире быстротечно! Дым убегает от свечи, Изодран ветхий полог. Басё Холодное утро, в которое брат Жозеф и Жиль дель Манж вышли из монастыря, поражало удивительной чистотой и сверкающими красками. Вся бескрайняя равнина была покрыта белым, рыхлым снегом, в котором баш-маки утопали, как в легком, птичьем пуху. Яркие солнечные лучи играли на снегу, заставляя его искриться тысячью неуловимых бликов. Нестерпимая белизна больно резала по глазам и заставляла то и дело прикрывать их. Светлое небо, с редко разбросанными по нему серебристыми перьями облаков, было бездонным и чистым. Восхищенный взор тонул в его беспредельности… На синеватой линии горизонта виднелась далекая и одинокая башня замка де Сюрмон. Когда путники наконец приблизились к замку, Жиля поразили тишина и покой, царившие вокруг. Ни ярких, трепещущих на ветру знамен, ни угрожающего звона оружия, ни веселых голосов шумных вассалов. Это здание казалось таким же заброшенным, старым и тронутым тленьем, как и монастырь Сен-Реми. Тяжелые, массивные деревянные ворота обветшали, железные цепи, поддерживающие их, заржавели. Ограда замка кое-где уже потрескалась и облупилась. Ее покрывали высохшие стебли плюща и дикого винограда, которые весной, должно быть, одевались зеленой листвой, скрывая под своим причудливым узором старые, покрытые трещинами камни… За оградой, с неровными, полуразрушенными зубцами, возвышался мрачный, одинокий донжон9 с темными, узкими окнами. На верхушке башни, подобно последнему осеннему листу, уныло висел старинный, выцветший флаг, видевший за свое долгое и безрадостное существование уже не один дождь и снегопад. Вся эта картина показалась Жилю такой печальной, что он невольно подумал о том, существует ли в этих заброшенных краях хоть одно место, где бы еще теплился огонек жизни и радости? Брат Жозеф громко постучал в ворота. Но прошло еще не мало времени прежде, чем заскрипели тяжелые, неподатливые цепи, и перед ними предстал бедно одетый и плохо вооруженный, седой и угрюмый стражник. Монах выразил желание видеть сеньора де Сюрмона, и их пустили в небольшой двор, с одной стороны усеянный различными хозяйственными постройками. Вскоре навстречу им вышел сам мессир Анри де Сюрмон, в скромном и потертом, но аккуратном, сером камзоле и ветхом плаще. Живя в бедности и упадке, старик, казалось, всеми силами пытался поддерживать в своих владениях хоть какой-то жалкий порядок. Несмотря на то, что появление сарацина, явно не обрадовало старого сеньора, он вежливо, но сдержанно поклонился гостям и попросил передать от его имени благодарность аббату за оказанную услугу. Брат Жозеф выразил готовность служить сеньору де Сюрмону, а затем представил ему Жиля, так как на собрании в монастыре горожанин, конечно, не мог как следует познакомиться со знатными гостями. Сарацин говорил спокойно и едва ли не любезно, но очень отстраненно и холодно. - Еще раз примите мою благодарность, мессир Жозеф, что вняли нашей просьбе и не оставили этот несчастный замок без слова Божьего, - продолжал хозяин. – Увы, я искренне хотел бы быть ближе к лику Господа… Но военные заботы на службе у монсеньора де Леруа слишком часто отрывали меня от благочестивых молитв и мирных размышлений. Что же до моих бедных, лишившихся матери, дочерей, спасение их невинных душ внушает мне самую живую и горькую тревогу. Мало того, что они не воспитаны и не обучены манерам, они так мало знают о долге истинных христианок, что мне порой становится страшно за их пустые, детские головы. Я должен был бы посвятить им больше времени… Но, увы, я не в силах заменить им мать или хотя бы стать духовным наставником. Покойный отец Готье, мир его праху, учил их понемногу, но общество печальных стариков мало подходит для юных девиц. Мадам Жанна, когда она не занимается хозяйством, иногда уделит им часок-другой, чтобы наставить их на верный путь. Но, боюсь, все эти усилия дают крайне скудные плоды… Мессир Анри вздохнул и печально покачал головой. - Не думаю, мессир, что я пригоден для воспитания благородных девиц, - с легкой насмешливой улыбкой заметил сарацин. – Я простой монах и художник. Уже давно я покинул мир и ничего не знаю о делах света и изящных манерах. Вам известно, что я грубоват и несдержан. Должно быть, зря отец Франсуа доверил это нелегкое дело мне… - Уверяю вас, строгость и побои окажутся полезными для моих капризных и распущенных дочек! – воскликнул сеньор де Сюрмон. – Я буду вам безмерно благодарен, если вы выучите их хоть чему-нибудь. Да и все остальные жители замка уже истосковались по мессам. Хоть это и заброшенное место, здесь живут добрые христиане. А вот и мадам Жанна. Она представит вам моих никчемных девчонок. К ним быстро подошла полная, пожилая дама, шурша ворохом темных, длинных юбок. Ее верхняя одежда была отделана старым, облезших мехом, почти седую голову украшал высокий, пышный чепец с волнистыми краями. На поясе женщины висела тяжелая связка ключей, а к рукам пристали мелкие, блестящие рыбные чешуйки. - Представьте демуазелей гостям, - приказал мессир Анри, а сам отправился обратно в замок. - Ох, еще бы найти этих негодниц, - проворчала мадам Жанна. – Истинная казнь египетская с ними… И где только их все время носит? Да уж, мессир, поистине милый подарочек вам достался! Эти капризные девчонки кому хочешь забот прибавят… - Мадам, кажется, я не спрашивал вашего совета, - ледяным тоном прервал ее сарацин. - Вот еще, - прошептала женщина, метнув на него недовольный взгляд. – Всякому язычнику слова не скажи… Подумаешь, какой гордый! Ах вот она, сидит на бочке! – воскликнула она. – Клэр, подите сюда сейчас же! Клэр испуганно соскочила с места и с удивлением посмотрела на нежданных гостей. Это была совсем еще юная девушка лет тринадцати, почти девочка. Наивные голубые глаза были широко раскрыты, приятное, нежное лицо дышало здоровьем и очарованием молодости. Толстые, растрепавшиеся русые косы были перевиты множеством белых ленточек, на грациозной шейке висело какое-то жалкое подобие бус. Из-под верхней одежды выглядывало белое тонкое платье, облегавшее ее еще угловатую, полудетскую фигурку. Кожаные, потертые башмаки на красивых ножках все промокли от снега. Увидев сарацина, девушка громко вскрикнула от страха. - Не орите так, как будто увидели призрака, - резко бросил брат Жозеф. – Идите на молитву в замок. Отец ждет вас. Клэр со всех ног бросилась прочь, но посреди двора поскользнулась и, взвизгнув, упала на одно колено. Жиль, движимый жалостью к прелестной демуазель и хорошими манерами горожанина, тут же подбежал к ней и вежливо подал ей руку. Девушка с благодарностью оперлась на нее и присела в неловком и неумелом поклоне. - Мадемуазель Бланш! – звала мадам Жанна. – Мадемуазель! Ума не приложу, где она может быть… Раздался легкий стук деревянных качелей, и из пустоты, прямо перед Жозефом, выросло странное, зыбкое видение. Под висячими ветвями раскидистой ивы, одетыми колючим инеем, стояла стройная, тонкая и невероятно бледная девушка. Вся она казалась сотканной из таинственной, холодной дымки утреннего тумана. Изящный, строгий силуэт вызывал в памяти вытянутые, хрупкие готические статуи. На платье цвета первой листвы, в беспорядке падали длинные и прямые светлые волосы, в которых путалась одна-единственная зеленая лента. Черты девушки, тонкие, острые и резкие, хранили выражение глубокой замкнутости, легкой печали и какой-то задумчивой сосредоточенности. Маленький рот с крепко сжатыми губами выдавал в ней дикость и пугливость. Тонкие пальцы казались почти прозрачными, и на руках просвечивали голубые жилки. Всему ее неясному, смутному, туманному облику невероятно и жестоко противоречили сверкавшие на белоснежном лице темные, бездонные глаза… В них был черный и удивительный огонь, который, казалось, резко прорывался сквозь ее почти нечеловеческую бледность. Так сияет яркое пламя свечи сквозь ветхий, истертый полог в осеннюю, дождливую ночь… Сколько ей было лет? Свежесть кожи и полудетская наивность ее лица наводили на мысль, что она еще невинный ребенок. Но в следующее мгновенье грустная задумчивость и глубокие, темные тени под глазами, говорившие о том, что ей уже знакомы горькие печали мира, рисовали ее почти взрослой. В девушке не было ни капли света, очарования и блеска. Она была похожа на тех молчаливых и пугающих духов, которые по ночам преграждают дорогу запоздалому путнику. От нее веяло холодом утопленницы и призрака. Такие недобрые и тихие существа тревожат людей в мучительных ночных кошмарах, после которых сердце бешено выскакивает из груди… Пристальным, остановившимся, хищным взглядом впился Жозеф в стоявшее перед ним хрупкое создание. Его дремавшее в мучительной тоске сознание словно осветила вспышка молнии! Эта пугающая неподвижность, эти горящие нездоровым, пылким огнем глаза, эта потусторонняя зыбкость… вот что нужно ему для трех оставшихся витражей! Он хладнокровно и жестоко рассматривал каждую незначительную черточку в ее лице, стараясь не упустить ни единой подробности. Так великий мастер с восхищением разбирает искусный механизм… Девушка же, увидев перед собой сарацина, не вскрикнула, не вздрогнула, не издала ни единого звука. Только губы ее удивленно приоткрылись, а темных ресниц коснулся неведомый ветер… Чуть заметно покачивались старые, деревянные качели, ветви плакучей ивы медленно роняли пылинки колкого, серебристого инея. Друг напротив друга стояли бледная девушка и смуглый язычник с неподвижными, остановившимися взорами… Казалось, прошла вечность, но пролетело всего лишь несколько жалких мгновений… Первым очнулся брат Жозеф. Он вспомнил о присутствии горожанина и служанки из замка и тут же обратился к Бланш: - Не стойте, как изваяние, мадемуазель. Я ваш новый наставник. Ступайте на утреннюю молитву. Да поживее! Я не люблю рассеянности и непослушания. Не произнося ни слова, девушка медленно пошла к замку, оборачиваясь на каждом шагу и продолжая смотреть на сарацина удивленным, неподвижным взором. Через четверть часа под старинными сводами замка де Сюрмон уже звучала торжественная утренняя месса. Старый и благородный мессир Анри, его юные дочери, немногочисленные верные слуги и приезжий горожанин благочестиво склонили головы, слушая резкий и нервный голос брата Жозефа, громко и четко произносившего латинские слова, которые смутным эхом отдавались в холодной, просторной зале. А сердце самого Жозефа впервые за долгое время пело и ликовало от глубокой радости! Он опасался, что скучная служба у сеньора де Сюрмона надолго разлучит его с любимыми витражами, но судьба приготовила для него неожиданный и драгоценный подарок. Он нашел удивительное существо, искусное создание природы, которое даст ему невиданное доселе вдохновение, чтобы его цветные стекла засияли великолепными, невероятными красками! 9 Донжон – главная башня замка.