Полковник Жилин снова молился Сане, чтобы поскорее покинуть участок, но куда там! Казалось, что неугомонному Игорю Катамаранову были неведомы ни выходные, ни праздники. Более того, иногда рабочий прямо-таки нарывался на неприятности и ночь в камере. Куда же ему, безумному, деваться? Просто так сидеть дома и быть законопослушным гражданином скучно, видите ли.
А куда деваться Жилину? «Немного за тридцать», а все ходит бирюком. Вот когда у него последний раз была женщина? То-то же, и сбежала бы она явно не в последнюю очередь из-за работы полковника. Остались только бесконечные разборки с Катамарановым — то попытки его вразумить, то поймать, то посадить… Все не слава Сане с этим Игорем Натальевичем — одни проблемы. А что полковнику прикажете делать?
С каждым визитом домой Сергея не покидало стойкое ощущение, что старенькая родительская квартира стала чужой. Так, изредка прийти поспать пару часов, чтобы потом посидеть на кухне под кофе с сигаретой, а там опять — вся жизнь ведь в участке проходит. Жилин это понимал, но ничего сделать с собой не мог.
Эта ночь выдалась особенно сложной для полковника. В этот раз свои «пятнашечки» отсиживали уже трое — неизменный Игорь Натальевич и местная шайка, именованная «Багровым Фантомасом».
— Вот вас двое, а Фантомас один. Признавайтесь, голубчики, кого из вас оформлять как Фантомаса? — пробухтел Жилин, смерив взглядом музыкантов. — Молчишь, Шершанский? Ну и ладно. Какого лешего вы концерт на ночь глядя закатили, дурилы?
Яшка снова пытался отмолчаться, пока его патластый друг пытался выдать что-то вразумительное. Внимательно выслушав их сбивчивые оправдания, половину из которых составляли странные словечки, Жилин выдохнул и открыл слегка прикрытую дверь камеры.
— Так, все, свободны, голубчики. И чтобы больше никаких полночных концертов, а иначе я вас всех накажу, — затем поучительно добавил: — Очень.
В соседней камере кто-то недовольно шуршал. Как ни в чем не бывало, полковник сел за свой стол и принялся подшивать новый протокол к весомой папке. Под этих «фантомасовцев» пришлось даже отдельную папку заводить. Впрочем, Катамаранова им не переплюнуть.
Сколько было уничтожено заявлений, скошено сроков и штрафов. Все Игорю было с гуся вода. Что сказать, друг детства все-таки, одноклассник, через столько бед прошли…
Жилин снова молча поднялся со своего места и подошел к камере Катамаранова.
— Давай, Игорь, пора и тебе на выход. Ты свою пятнашечку уже пересидел, — полковник взглянул на наручные часы и добавил: — причем трижды, чем того требовалось. Давай-давай, хороший мой. Там тебя твой кот рыжий голодный ждет, а меня дома уютная кроватка, все.
Пребывая в своей сомнамбуле, Катамаранов поднялся с нар, отряхнулся, пролепетал что-то неразборчивое и, осторожно кренясь набок, кое-как покинул участок.
— Что ж, на этом мои полномочия все, — пожал плечами Жилин, выключил свет, затем покинул участок, лишь напоследок остановился и усмехнулся: — Спасибо этому дому, погребем к другому.
А на улице кружился май. Поздний вечер все еще не радовал теплом, впрочем, душу грело обильное цветение сирени. Сергею вспомнилось даже, как они с Игорем в далеком детстве лазили под пышным сиреневым кустом возле участка. Как потом, будучи уже повзрослее, Жилин нарвал целый букет для Лиды, на что она лишь разозлилась, и как потом Катамаранов отпаивал своего унывшего друга настойкой на все тех же цветках сирени. Только пятилепестковой, чтобы на удачу.
Да так что-то и не выгорело у Сергея. Только работа помогала забыться доблестному полковнику и от одиночества, и от обиды. Ведь коснись застарелый шрам, — снова заболит. Но в этот раз ни апрельский субботник, ни первомайская демонстрация не радовали, а ноги вовсе вели к пруду.
«В самом деле, хоть утопиться, — подумал Жилин и горько усмехнулся. — А там потом хоть конец всего правопорядка».
Тридцать три года, но никакой любви на радаре нет в помине. Хотя, почему нет, вот только была давно. Лидочка Румянцева из соседнего двора. Милая, красивая до дрожи в коленках.
Не дождалась. Уехала покорять столицу и забыла обо всем. И о сирени, и о серенадах под окном. Вспомнив последнее, Жилин слабо улыбнулся. Подумаешь, тоже, блин, кавалер.
***
В кои-то веки Сережа тогда уговорил Игоря надеть выглаженную рубашку и настроить повидавшую жизнь отцовскую гитару. Сам-то Жилин ни бельмеса в гитаре не смыслил, разве что пел хорошо. Так вдвоем с Катамарановым, все такие красивые и отутюженные, пришли под окна к Лидочке петь.
А я одной тобой любуюсь,
И сама не знаешь ты,
Что красотой затмишь любую
Королеву красоты.
И я иду тебе навстречу,
И я несу тебе цветы
Как единственной на свете королеве красоты.
Потом кружилась над сережкиной любовью бесконечная весна. После школы ее домой провожал, в кино водил, на каждую дискотеку танцевать — только с Жилиным. Иногда, конечно, Игорь с ними ходил, да только все чувствовал себя лишним, пока Лида его не познакомила со своей одноклассницей — Зинкой Кашиной, а там и у Катамаранова завертелось.
Для Лидочки никого милее Сережки не было, словно свет в оконце, как и она для него.
И все бы сложилось хорошо, если бы не война.
— Миленький мой, куда же тебе, с твоей-то воспаленной справедливостью и характером? Останься, прошу тебя.
Лида плакала, все пыталась остепенить Жилина. Какая же война, когда он нужен здесь? Пусть звучало это эгоистично, но как жить дальше с тем, что ее любимый может не вернуться назад? Сколько тогда уже было таких ужасающих историй — и пустые гробы, и чужих сыновей привозили, и всего лишь части тел или вовсе песок и камни.
Но он все же уехал, а когда вернулся, та самая королева Сережки Жилина уехала из Катамарановска, ни словом никому не обмолвившись. Лишь через полгода маменька призналась, что с другим Лидуша уехала.
Словно не было ни того самого вечера с гитарой, ни сватовства, ни обещаний, ни сарафанчика ее с цветами — ничего.
***
Сергей смахнул дождинку со щеки и грустно ухмыльнулся. А на небе — ни облачка, только легкий ветерок налетел.
Из уважения к своей же любви, Жилин даже не пытался искать Лиду. Мало ли в стране Лидий и так ли искомая осталась Румянцевой?.. Раз уехала, уж тем более со своей любовищей, значит, так оно и было нужно. Лишь одно было интересно — вспомнит ли?
Крепкого плеча коснулась чья-то рука. Слишком осторожная для Катамаранова, слишком деликатная для Женерова и уж явно более манерная, чем для нарушителей порядка — уж они бы пырнули ножом или огрели по голове.
— Сережа, — послышался знакомый голос.
Словно эхо сквозь года, словно запутавшийся в ветках берез ветерок, восставшее из памяти воспоминание. Несбывшаяся мечта.
Спустя пару секунд, казавшихся мучительно долгими, Жилин обернулся. Он не ожидал увидеть кого-то — лишний раз убедиться в своей ошибке… Вот только на расстоянии вытянутой руки перед ним стояла Лида.
— Здравствуй, милый мой.
Почти такая же, как и в тот вечер. Даже те же карие глаза на мокром месте. Лидочка в один рывок преодолела расстояние между ними и прижалась к Жилину, а он все продолжал стоять, безучастно опустив руки.
— Зачем ты здесь? — голос Сергея упал до шепота, стал серым, бесцветным. — Уезжай обратно в свою жизнь.
— Без тебя больше никуда.
Только взглянув ближе, Жилин увидел, что роскошные русые косы подернулись сединой, а в уголках любимых глаз появились предательские морщинки и слезы.
— Ты же теперь чужая жена…
— Я всегда любила только тебя, а как узнала, что ты… — голос Лиды сорвался, но она продолжила: — что ты не вернулся, то бросила все и уехала. Так и не стала я ничьей женой.
Жилин взглянул в раскрасневшиеся глаза в поисках тени лжи, но так ничего и не заметил. Спросить с матери Сергей уже не мог, разве что сходить к ней на могилку.
— Десять лет считала, что ты погиб, все глаза выплакала.
Лида разразилась рыданиями, прижавшись к плечу полковника, но в этот раз он крепко прижал ее к себе, словно та могла убежать или исчезнуть.
— А мне десять лет назад сказали, что ты уехала с другим, — на губах Сергея расцвела теплая улыбка. — Ну-ну, что ж ты в самом деле. Пойдем лучше домой, чаем тебя отпаивать буду.
Только после того, как пара скрылась из виду, в кустах зашуршал нечаянный свидетель.
— Вот ви-шь, р-рыжий, все у Сер-реги хор-р-шо бу-ит! — Игорь усмехнулся и пригладил кота. — Ну ч-во, п-шли домой. Ск-х-ипидару тебе н-лью.