***
Та кого выбрали боги Селестии, обречена навсегда была расстаться с языком человеческим, и не проронила даже стона, когда аяксов меч исполосовал ее поперек груди. Повалилась молча, перед падением повинно встала на колени, но не в тишине – звонко упал ее меч, вина стекала с него, точно с гуся вода, и клацнула под скулой маска покаяния, ударившись о щербатый неприбранный пол. Битва их была слишком быстрой. Едва взвалив на себя бремя, она не ожидала подобного. — Уготовано нам было тут встретиться и тут же тебе было уготовано пасть. — грубые пальцы Аякса сгребают в щепоть ее бледный загривок. Трещит по швам плащ, доспехи скребут о камни, смыкаются пальцы до белизны на костяшках. Тащить ее к обрыву становилось невыносимее с каждым шагом, словно иная сила вдавливала ее в землю. — Теперь ты навсегда уснешь среди своих братьев и сестер, в липком и смрадном ворохе, горячем от вашей постыдной лжи. — немалых усилий стоит Аяксу сказать это, удерживая ее над обрывом на весу, и прежде чем разжать пальцы, он тихо добавляет. — Но если ты правда избранница Селестии, то боги сдерут ранения с твоей плоти, чтобы ты поднялась среди мертвых и предстала перед нашей Неприкосновенной Царицей. И то будет твоим вторым пришествием.первое пришествие
5 мая 2022 г. в 00:28
Иногда Аякс сожалеет о том, что ему не дано помнить, какого это – измерять время в оттенках света. Иногда Аякс сожалеет о том, что ему не дано помнить, какого это – спать, видя цветные сны.
— Давно мне не приходилось гулять по осенней гудящей земле, — без возможности увидеть Неприкосновенную Царицу, Аякс слышит ее каждой клеткой своего тела. — я выхожу лишь к ночным заморозкам, что крадут пар из распахнутых ртов, а сейчас… ох, дитя мое, дело идет к рассвету.
В своей голове Аякс всегда представляет ее одинаково: стоящую посреди поля, что усыпано цветами и гудит от перламутровых стрекоз, в запахе воска и розового дерева, одетую в тяжелые погребальные одежды, но босую, еще носящую белила на лице и позволявшую себе распускать волосы. Красота, от которой сердце скулит и царапает ребра.
Красота, после которой глаза Аякса застелила епитимия.
— Ступай за мной и слушай внимательно. — говорит Царица, и ноги сами несут его вперед, следом за ней.
У него где-то остались дела, кто-то ждет его, точа клинки и прячась от холодной липко голубой кожи неба, а кто-то у постели с детской книжкой в руках, но Аякс уже давно не помнит про это.
— На окраине взора моего есть Братство, что отреклось от Нас, отказываясь быть «стадом», но лишь дав своему стаду чуть более благозвучное имя - имя протестующих, имя притесняемых, имя мятежников.
Имя еретиков.
— Они заблудились, искусали руку кормящую. Слепцы, отказывавшиеся от прозрения. Если спросят меня, скажу: из таких дурь уже не выбить батогами и распятие для них не будет истинным мучением. — голос Царицы не серьезен и не зол, а тронут чем то очень печальным. — Прискорбно давать такой наказ, но мы небезразличны к миру, даже если жестоки, потому скрой лицо свое за маской скорби, собери легионеров и сделай так, чтоб имена всех братьев и сестер Безмолвной печали были забыты, вцепись в них с силой падальщика, что заприметил вену на теле жертвы, и вытяни, как червяка.
Царице не нужно говорить дважды – если она желает, то легион ее, весь в серебре и помазанных бинтах, пропитает сталь мечей и черную плодородную землю алой кровью, принесет запах гари и костры, что не потушить ни водой, ни песком. Карают они немилосердно, обнажая и вспарывая животы – сверху вниз у мужчин и снизу вверх у женщин – да бросая друг на друга в больших залах, чтоб всем на показ.
И в красных ручьях, и в блестящих дымчатых гало они, наконец, явят свое кошмарное лицо.